Две жизни - две судьбы (В. Я. Генерозов и П. А. Мантейфель)(Феликс Штильмарк)

Трудно дается нашему обществу, особенно людям старшего поколения, освобождение от всевозможных штампов, догм и мифов, которые годами упорно и настойчиво внедрялись в сознание органами массовой информации. Легко жить тем, кто твердо уверен в своем превосходстве, прочности завоеваний, могуществе достижений, гораздо тяжелее убеждаться в относительности, а то и ложности таких представлений.

...Оба героя, которым посвящен наш очерк, разумеется неизбежно носящий характер субъективности и не претендующий на абсолютную истину (хотя факты подлинные), родились в один и тот же достаточно далекий от нас 1882 год и прожили долгую жизнь. Владимир Яковлевич Генерозов, "профессор охотоведения", как называл он себя в конце жизни, скончался в год своего восьмидесятилетия, а профессор Петр Александрович Мантейфель - на два года раньше. Оба они связали свою жизнь с русской природой и охотой, разведением ценных пушных зверей, их изучением; оба были незаурядными преподавателями, оставили после себя немало книг и статей, оба пользовались, хотя и в разное время, большой известностью. Только вот не странно ли, что имя одного из них овеяно громкой славой и широко известно, другой же почти совершенно забыт и редко упоминается даже в специальной литературе?..

Почему же имени Владимира Яковлевича Генерозова нет не только в энциклопедиях, но даже в тех солидных и красочных книгах об охоте, в которых неизменно присутствуют пространные статьи об его удачливом коллеге, последователе и даже сопернике профессоре Петре Александровиче Мантейфеле?

Откроем для примера 15-й том Большой Советской Энциклопедии (2-е издание, 1974 г.). "Мантейфель Петр Александрович, 18(30) 6.1882 (Москва) - 24.3.1960 (Москва). Советский биолог, охотовед, профессор (1935), заслуженный деятель науки (1958), окончил Московский сельскохозяйственный институт (ныне Моск. с/х академия им. К. А. Тимирязева). В 1924-1936 гг. зам. директора Московского зоопарка, где создал кружок юных биологов (КЮБЗ). В 1948-1956 гг. зам. директора ВНИИ охотничьего промысла. Зав. кафедрой Московского пушно-мехового ин-та (1936-1955) и Московской ветеринарной академии (1955-1960). Основные труды по биологии лесных зверей и птиц, охотничьей фауне СССР, основам биотехнии. Автор ряда популярных книг. Гос. премия СССР (1941). Награжден двумя орденами, а также медалями".

Заслуженных ученых у нас немало, но далеко не каждый пользуется долгой и громкой известностью. В год столетнего юбилея П. А. Мантейфеля была созвана специальная всесоюзная научно-практическая конференция, принявшая ряд решений по дополнительному увековечиванию памяти ученого: об установлении мемориальной доски, именной стипендии его имени, присвоении его имени ряду учреждений и т. д. Журнал "Охота и охотничье хозяйство" выпустил юбилейный номер, издательство "Лесная промышленность" переиздало книгу П. А. Мантейфеля.

Не так давно, отвечая на вопросы В. Пескова, директор Московского зоопарка В. Б. Спицын назвал П. А. Мантейфеля самым выдающимся деятелем этого учреждения за все 125 лет его существования. Стало быть, забыт и основатель этого зоопарка, выдающийся русский зоолог А. П. Богданов, ушел в небытие работавший там профессор А. Ф. Коте, создатель Дарвинского музея в Москве, игнорируется память виднейшего биолога М. М. Завадовского, того самого, что пригласил П. А. Мантейфеля в зоопарк и наметил создание КЮБЗа (первоначально руководителем его, кстати, был не П. А. Мантейфель, а П. К. Вощинин). "Сик транзит глориа мунди" ("так проходит земная слава"), - говорили древние, но вот эта самая "глориа" Петра Александровича не проходит, не поддается даже испытаниям времени.

В этом есть закономерность, вполне понятная автору, в свое время хорошо знавшему П. А. Мантейфеля как лидера охотоведов в Московском пушно-меховом институте. Ореол вокруг "дяди Пети" - так называли профессора еще со времен КЮБЗа - возник давно. Студенты МПМИ любили и чтили Петра Александровича, так же как и "кюбзовцы" 30-х годов.

В предисловии к переизданию наиболее известной книжки П. А. Мантейфеля "Рассказы натуралиста" (М., 1984 г.) бывший его студент, ныне главный редактор журнала "Охота и охотничье хозяйство", О. К. Гусев, рассказывая о жизненном пути своего учителя, сопоставляет его с классиками охотоведения (не упоминая, конечно, В. Я. Генерозова). Кстати, это едва ли не единственное жизнеописание Петра Александровича, хотя писали о нем многие.

П. А. Мантейфель занялся научной работой довольно поздно, когда ему было уже за сорок, (ранее он работал агрономом, служил в армии, воевал, возглавлял агитбронепоезд). Только в Московском зоопарке он сразу же проявил яркие качества исследователя-натуралиста.

"Наибольшую научную и практическую ценность, - пишет О. К. Гусев, - представляет работа П. А. Мантейфеля по изучению соболя. Восстановление ареала и численности почти истребленного к 1935 году драгоценного зверька потребовало интенсивной работы. Нужно было не только восстановить соболя в природе, но и научиться разводить его в неволе, к чему давно стремились охотоведы и охотники. Однако все их попытки оканчивались неудачей из-за отсутствия точных данных по биологии размножения соболей".

3 апреля 1929 года соболюшка по кличке Кривой Зуб принесла в Московском зоопарке трех соболят. Выяснилось, что беременность соболя длится не два месяца, как многие считали прежде, а более девяти, включая так называемый латентный период, когда зародыш не развивается. И сам Петр Александрович, и многие другие авторы подчеркивают, что это произошло "впервые в мире".

В пору студенчества мы не сомневались, что именно за это небывалое достижение П. А. Мантейфель и был отмечен Сталинской премией (многие охотоведы и сейчас так думают). Но на самом деле профессор был удостоен высочайшей награды за консультирование ряда научно-популярных кинофильмов.

В своей книге "Соболь", изданной в 1934 году, П. А. Мантейфель настойчиво подчеркивал, что множество неудачников пыталось получать приплод от соболей, но никому на Руси это не удалось. "Мы же считали (и сумели это доказать), что зверей, не способных размножаться в неволе, вообще нет... Московский зоопарк в 1928 году получил первый в мире приплод от соболя".

В этом главном научном труде Петра Александровича, к сожалению, нет ни ссылок на другие публикации, ни списка литературы. Впрочем, и по сей день это как бы ставится ему в заслугу: "дядя Петя" был не кабинетным ученым, а экспериментатором и натуралистом, он вообще не любил писать и даже несколько скептически относился к самому слову "наука" (недаром памятна его крылатая фраза: "По науке, брат, дело одно, а по жизни - совсем иное").

Но все-таки именно "по жисти" (мантейфельское выражение!), а не по науке приплод от соболей в неволе не только пытались получить, но и вполне успешно получали задолго до работ Московского зоопарка, КЮБЗа и Мантейфеля.

"На севере Пермской области в 1906 году охотники-вогулы организовали своеобразные соболиные фермы, содержа зверьков в избах и получая от них приплод", - пишет В. Рахилин в книге "Общество и живая природа" (М., Наука, 1989 г.). Термин "избяное соболеводство" был довольно широко известен в начале века. Еще до революции издано несколько книг и брошюр о разведении соболей в неволе, а о прирученных соболях на Камчатке писал Стеллер еще в начале XVIII века. Даже если все это нельзя назвать соболеводством в современном смысле слова, то факт остается фактом: разводить соболей в неволе начали в Московском зоопарке отнюдь не впервые.

Известный знаток Севера охотовед С. В. Керцелли в специальной статье "Промышленное разведение соболей" ("Уральский охотник", № 5, 1924 г.) подробно описал получение приплода от соболей в зверовом питомнике, расположенном около станции Лисино, между Гатчиной и Тосно, - там работал зверовод Д. О. Подорага.

Вообще-то исконное русское звероводство, т. е. содержание пушных зверей в неволе для их разведения, уходит в глубь веков, хотя во всех наших учебниках по звероводству отсчет времени ведется лишь с конца 20-х годов этого века, когда были организованы первые крупные советские зверосовхозы (Пушкинский, Салтыковский, Тобольский и другие). Как пишет уже упомянутый В. Рахилин, в начале XX века "зоофермы стали возникать по всей России... организовывали питомники соболей под Пермью, в Бодайбо, под Владивостоком, бобров на Байкале и т. д." Насчет "бобров на Байкале" ручаться трудно, но, так или иначе, до 1917 года в стране существовали многие десятки (если не сотни) частных звероводных питомников и ферм.

А подлинным основоположником научного отечественного звероводства с полным основанием надо признать профессора Владимира Яковлевича Генерозова (1882-1962). Правда, звание "профессор" к этому человеку с его судьбой как-то не очень подходит...

Он родился в эстонском городке Раквере (б. Возенберг), в небогатой чиновничьей семье. Охотой горячо увлекался еще в петербургской гимназии, которую закончил с медалью, отличаясь большими способностями в математике и более тяготея к техническим, чем к естественным, дисциплинам. В 1907 году он с блеском окончил экономическое отделение Петербургского политехнического института и одновременно защитил кандидатскую диссертацию на тему о международном сельскохозяйственном рынке. Начавши государственную службу в Министерстве торговли и промышленности, В. Я. Генерозов в 1910 году был откомандирован в... Соединенные Штаты Америки, в город Сент-Луис, в качестве секретаря Правительственного сельскохозяйственного агентства Крестьянского поземельного банка. К тому времени он был уже не только страстным охотником, но и знатоком охотничьего оружия. Его увлечение стрельбой было настолько серьезным, что в США он неоднократно получал призы на различных состязаниях и даже стал чемпионом штата Миссури по стрельбе из охотничьей винтовки (диплом этот Владимир Яковлевич сохранил, после смерти он оказался в личном архиве охотоведа К. Ф. Елкина, автора одной из немногих статей, специально посвященных Генерозову).

В США российский посланец занимался изучением не только зернового экспорта, но и звероводства, проблем освоения Севера, там же он начал активную научно-литературную деятельность. Его статьи и заметки об охотоведении и звероводстве в Америке охотно печатали в отечественных специальных журналах: "Наша охота", "Охотничий вестник", "Охота для всех" и других (уместно заметить, что в России тогда подобных журналов издавалось немало).

Надо сказать, что клеточное разведение пушных зверей в США и Канаде развивалось в то время стремительно. Если наши зверофермы были чаще всего кустарными и убогими, то там дело быстро приняло поистине промышленные масштабы, и число ферм достигло нескольких тысяч. В. Я. Генерозов не только оценил все эти новшества, но и тщательно изучил зарубежный опыт, обосновал его значительную экономическую эффективность. Еще находясь в США, он выслал на родину семена североамериканского дикого риса (послал по восьми адресам, в том числе и в редакцию журнала "Наша охота"), горячим пропагандистом которого оставался всю жизнь. Как пишет К. Ф. Елкин, ловчий гатчинской императорской охоты В. Р. Диц посеял семена риса, но сделал это неудачно, и всходов не было. Зато посевы членов студенческого кружка Петербургского лесного института на озере Вялье оказались успешными - рис там прижился и образовал заросли на сравнительно большой площади. "Впоследствии озеро Вялье стало единственным резерватом, откуда брали семенной материал для акклиматизации канадского риса в других областях страны", - отмечает К. Ф. Елкин.

Статья В. Я. Генерозова "Американский дикий рис" была опубликована в двух номерах журнала "Любитель природы" в 1912 году, а в 1916 году вышла в свет книга "Промышленное разведение серебристо-черных лисиц и песцов в Северной Америке". Она сразу привлекла внимание специалистов и любителей. Вслед за ней появилась целая серия брошюр, статей, заметок В, Я. Генерозова - творческая его активность в то время была необычайно бурной. Теперь, правда, только в крупных библиотеках да у заядлых охотников-библиофилов можно найти эти, по существу, забытые генерозовские труды. Вот, например, одна из таких книжек - с рисунками речной выдры на обложке, с обозначением серии "Библиотека сельского хозяйства Советской России", печатью "Р.С.Ф.С.Р." и своеобразной эмблемой - женщина держит в одной руке сноп, а в другой факел знания... Название книги - "Промышленное разведение зверей в неволе", 1919 год, Народный Комиссариат Земледелия...

Есть, между прочим, в этой книге и раздел "Разведение соболей и куниц", где говорится о возможности получения приплода от этих зверей в неволе, рекомендуется, в частности, чаще давать соболям в период гона свежий корм: "галок, голубей, мелких пичужек живыми или свежестреляиными". Впоследствии многие авторы (например, Н. Шкляр в известной книге "Повесть о зоопарке") прославят наблюдательность и находчивость "дяди Пети", который стал давать самцам куньих именно такие корма для стимуляции сперматогенеза.

Но мы забежали вперед, не сообщив читателю, что В. Я. Генерозов вернулся из США на родину еще в 1916 году и стал работать в отделе охоты и рыболовства Департамента земледелия, где очень пригодились его знания охотника-экономиста, зверовода и оружиеведа. Он всегда сочетал научный поиск с реальной практикой, был на диво энергичен и трудоспособен. Отлично владея иностранными языками, В. Я. Генерозов занимался и переводами специальных трудов. В 1918 году вышел большой его труд об американском пушном рынке и брошюра о промысловой охоте на европейском Севере. В августе того же года Владимир Яковлевич назначается старшим специалистом Сельскохозяйственного ученого комитета Наркомзема (из него позднее возник институт опытной агрономии). Он продолжает активно публиковать статьи и книги по звероводству.

Время тогда было сложное, ведомства и организации возникали, преобразовывались, исчезали... В. Я. Генерозов рискнул заняться непосредственной звероводческой работой, но здесь его достижения были не так велики, как в области охотничьей стрельбы. Автор "Настольной книги зверовода" (Свердловск, 1928 г.) и десятков статей о разведении пушных зверей не всегда был удачлив в этом деле - сказывались объективные трудности с кормами, материалами, помощниками и т. п.

В середине 20-х годов, будучи уволен из агроинститута "по сокращению штатов", В. Я. Генерозов пытается создать звероводный питомник около города Бологое, где ранее была неплохая ферма лисиц, принадлежавшая князю Путятину. Увы, у сельхозкомитета не хватает средств на содержание этой фермы. Тогда Генерозов организует новый питохмник в системе Севзапгосторга под Ленинградом, куда завозят полтора десятка соболей из Баргузинской тайги (первые советские соболиные питомники были созданы З. Ф. Сватошем и К. А. Забелиным при Баргузинском заповеднике и проф. В. Ч. Дорогостайским в Прибайкалье).

Летом 1925 года Генерозов уже знал о том, что гон соболей надо проводить не ранней весной, а в середине лета. Но в тот год спаривание зверьков организовать не удалось, а летом следующего года, как раз перед сезоном гона, питомник было решено ликвидировать. Часть соболей передали под Архангельск, а остальных - в Московский зоопарк, к Завадовскому и Мантейфелю. Так сошлись жизненные пути героев нашего очерка...

В начале 1928 года В. Я. Генерозов публикует в журнале "Пушное дело" статью "К проблеме соболеводства", где впервые в отечественной литературе высказывается о подлинных причинах всех предыдущих неудач с размножением соболей в питомниках. На основании опыта американских звероводов В. Я. Генерозов делает предположение о задержке развития эмбрионов у куниц и соболей и о правильном сроке их гона. "У куниц, - пишет он, - оплодотворенные яйца находятся как бы в стадии временного замирания, и проходит несколько месяцев, пока обнаружится сколько-нибудь заметное развитие эмбриона". На этом основании автор прогнозирует, что самки соболей, спарившиеся в зоопарке у П. А. Мантейфеля летом 1927 года, дадут потомство в апреле 1928 года, что и подтвердилось почти в точности, только все произошло годом позже.

Тот же журнал "Пушное дело", в котором публиковались генерозовские предсказания, в сентябре 1929 года сообщил, что заслуги П. А. Мантейфеля как пионера разведения соболей в неволе отмечены большой денежной премией Центральной пушной конвенции. Мантейфелю была присвоена ученая степень кандидата биологических наук в 1935 году и тогда же - звание профессора (докторской степени Петр Александрович не имел, но слова "профессор Мантейфель" в научной литературе звучали с 20-х годов).

Спустя долгие годы, уже в конце жизни, Владимир Яковлевич писал в одном из частных писем: "Мои наблюдения за соболями в период гона и некоторые данные американской звероводной печати побудили меня выступить... с гипотезой о летнем гоне у соболей. Проф. Мантейфель использовал мою идею. Спустив (случив) соболей летом 1928 года, он получил впервые приплод от соболей и тем заработал заслуженную славу, использовав мою идею и практически доказав ее правильность. Как человек рассеянный, он нигде не упомянул о моем приоритете в области соболеводства".

Победителей не судят! Но если "соболиное дело" выглядит все-таки спорным и конкретные достижения П. А. Мантейфеля нельзя отрицать, то нет никаких сомнений в подлинности приоритета В. Я. Генерозова в другом важном начинании - акклиматизации в СССР ондатры (тогда ее называли "американской выхухолью", она была завезена в начале XX века из Северной Америки в Европу и кое-где считалась серьезным вредителем). Увы, можно поклясться, что не только ни один из миллионов обладателей ондатровых шапок, но и подавляющее большинство наших охотоведов никогда не слыхивали про Генерозова. Само собой, что при награждении большой группы работников бывшего ондатрового треста системы Заготживсырья в начале 50-х годов, когда несколько человек получили Сталинские премии, а многие - ордена и медали, никто даже не вспомнил о старом "профессоре охотоведения", прозябавшем в полном забвении и нищете где-то в Казани...

Однако вернемся в 20-е годы, когда П. А. Мантейфель еще шел к своей будущей славе, а В. Я. Генерозов был в расцвете сил и творчества. Только в одном журнале ("Уральский охотник") он успел опубликовать за 1924 год восемь больших статей о пушном промысле, звероводстве и ружейном деле (кстати, и сегодня чаще всего вспоминают имя Генерозова знатоки охотничьего оружия и стрельбы). Работал он тогда в северо-западном отделе Наркомвнешторга, много ездил, составлял различные обзоры и доклады. Кстати, именно ему принадлежит идея пушных аукционов в Ленинграде, которые впервые были проведены при непосредственном его участии. А ведь роль пушной торговли в то время, ее значимость для страны в целом невозможно переоценить! Все в прошлом. Хотя аукционы проводятся и в наши дни, но и там давно забыт Генерозов...

Что же касается акклиматизации ондатры, Владимир Яковлевич обратил внимание на этого грызуна еще в Америке. К. Ф. Елкин пишет, что именно под влиянием Генерозова на эту тему выступил впервые в 1915 году проф. Н. А. Смирнов в журнале "Наша охота". В своих трудах В. Я. Генерозов не раз писал об ондатре, а при организации Кафтинского охотхозяйства (у станции Кафтино Московско-Виндавско-Рыбинской железной дороги), где предполагались различные опыты по дичеразведению, он планировал выпустить этого грызуна в здешние угодья. Завоз ондатры Генерозов намечал из Финляндии, и этот его прогноз сбылся. Однако многие зоологи выступили против таких планов, выразив обоснованное недоверие подозрительному заморскому гостю, снискавшему дурную славу в Европе. Тогда-то и был предложен компромисс - завезти ондатру для начала только на Соловецкие острова в Белом море и посмотреть, как она себя там проявит.

Хозяином достославных Соловков в то время уже стал печально знаменитый У СЛОН (уголовный соловецкий лагерь особого назначения), одно из первых детищ ГУЛАГа. Но, кроме того, там еще теплилось Соловецкое общество краеведения (СОК), которое и финансировало поездку В. Я. Генерозова на эти острова для специального обследования. В результате этого в 1927 году появилась любопытная (и опять-таки начисто забытая) книжка: "Ондатра - американская выхухоль - и ее акклиматизация на Соловецких островах". На обложке обозначено "Соловецкое общество краеведения", само же издание осуществлено Бюро печати УСЛОН-ОГПУ (тираж 500 экз., Соловки, 1927 г.).

Это вполне серьезная монографического рода работа с детальным освещением биологии ондатры на ее родине, а также с основательным обследованием Соловецких островов и положительным выводом о перспективах вольного ондатроводства. Затем В. Я. Генерозов по заданию Наркомвнешторга закупил в Финляндии 114 ондатр и осуществил их выпуск. В этом деле принимал участие также П. А. Петряев, который был тогда на Соловках в заключении (ему, как я слышал, принадлежит крылатая фраза: "Я получил в жизни три воспитания - светское, советское и соловецкое"). Позднее Владимир Яковлевич не раз горько жаловался (устно и письменно), что Петряев, игравший во время выпуска чисто техническую роль, присвоил себе заслуги Генерозова и уверил в том научную общественность, в частности Н. П. Лаврова, автора многих трудов об акклиматизации ондатры. И сегодня во всех учебниках это дело связывается только с именами Н. А. Смирнова, Б. М. Житкова, Н. П. Лаврова, тогда как истинный инициатор, осуществивший столь значительное мероприятие, несправедливо забыт.

В конце 20-х годов В. Я. Генерозов интенсивно работает по звероводству и охотоведению во Всероссийском сельскохозяйственном музее, читает курс "Экономика охотничьего хозяйства", участвует в различных экспедициях Наркомзема (в частности, он обосновал целесообразность выпуска ондатры в Коми АССР). В 1929 г. Владимир Яковлевич избирается на кафедру экономики охотничьего хозяйства по его же инициативе организованного факультета охотоведения Института народного хозяйства имени Ф. Энгельса, читает там курсы "Звероводство" и "Охотничье оружиеведение". Там он и получает должность профессора (докторской степени он тоже не имел, поэтому и называл себя позднее "профессор охотоведения"). В 1930 году - наивысший взлет его служебной карьеры, когда Владимир Яковлевич возглавляет кафедру экономики и статистики охотхозяйства в Ленинградской лесотехнической академии и параллельно читает два курса лекций в Институте народов Севера. Тогда он по праву был признан специалистами всей страны.

Но надвигалось самое суровое для новейшей истории время, уже миновал год "великого перелома" (это лишь теперь мы добавляем "хребта народа через сталинское колено" и то писать боязно...), быстро менялась обстановка и вся система ценностей, один за другим закрывались журналы и различные общества, начались поиски "врагов" и "вредителей", в число которых стремились, как правило, зачислить людей самых принципиальных, порядочных и культурных. Естественно, что В. Я. Генерозов оказался в стане гонимых, а не гонителей...

Заодно с такими известными (даже ныне!) охотоведами, как Д. К. Соловьев, С. А. Бутурлин и другими, В. Я. Генерозов оказался среди тех, кого начали поносить и "прорабатывать", упрекая в "буржуазных" уклонах и течениях. Сегодня высказывания воинствующих критиканов и демагогов могут вызвать только печальную улыбку, но тогда они были весьма грозными, ибо вели к реальным "оргвыводам". Вот что писал тогда о Генерозове один из "бдительных" реформаторов в главе под названием "Буржуазные теории в охотничьей литературе"^*:

^* (Г. В. Полубояринов. Организация охотничьего хозяйства. Л., 1934.)

"Не менее ярким представителем буржуазных теорий в охотничьей науке является В. Я. Генерозов (ранее яростно критиковались Д. К. Соловьев и С. А. Бутурлин. - Ф. Ш.). Чтобы "хищническое" охотничье хозяйство Советского Союза стало "культурным", по Генерозову, нужно строить капиталистические, помещичьи, привилегированные спортивные охотничьи хозяйства... Что думал Всекохотсоюз, выпуская такую книгу?" Слова "соловьевщина" и "генерозовщина" стали своеобразными ярлыками, которыми был тогда же отмечен их младший коллега; Г. Е. Рахманин. Тучи неумолимо сгущались, "в воздухе пахло грозой". Д. К. Соловьев, автор пятитомных "Основ охотоведения", вовремя ушел в мир иной, С. А. Бутурлин отступился от охотничьих дел, занявшись орнитологией, а вот В. Я. Генерозов и Г. Е. Рахманин, что называется, "загремели"...

Чистка Лесотехнического института (впрочем, и всего Ленинграда) проводилась основательная, да и сам охотоведческий факультет был разгромлен. В 1932-1934 годах В. Я. Генерозов служил уже не там, а в Научно-исследовательском институте по реконструкции водного транспорта, занимался проблемами водной мелиорации, читал курс лекций в мелиоративном техникуме. А в 1935 году, самом зловещем для него, он был арестован и осужден на четыре (всего лишь!) года лишения свободы вместе с группой других научных сотрудников - тогда брали людей, как правило, "пачками".

Он трудился на Волгострое и продолжал писать, хотя его труды больше не публиковались и само его имя уже не упоминалось.

С 1938 года Владимир Яковлевич поселился в Казани и в 1953 году был реабилитирован. Работал он переводчиком и очень бедствовал; впрочем, сохранял контакты с некоторыми охотоведами, писал всевозможные докладные записки, консультировал местные охоторганизации, относившиеся к нему снисходительно, но не принимавшие всерьез, подобно тому, как "высшие инстанции" встречали его письменные обращения. Что поделаешь, жизнь вышла из колеи!

А вот судьба Петра Александровича Мантейфеля в тяжкие 30-е годы сложилась иначе, хотя многие и тогда, и позднее очень удивлялись, как он мог уцелеть... Может быть, его спасло то, что от вполне разделял идеалы науки того времени: наступать, преобразовывать, брать природу за горло, чтобы получить от нее максимум отдачи. Именно он развил тогда теорию о необходимости активной реконструкции охотничье-промысловой фауны в СССР, призывая с высоких трибун и журнальных страниц к ее серьезной переделке. По его представлениям, фауна эта "сложилась стихийно" и нуждалась в коренном совершенствовании путем завоза всевозможных животных из разных стран, включая Южную Америку и Австралию. Правда, как писал "дядя Петя" в одной из самых первых (и, по- моему, самой лучшей!) своих книжек, "борясь с природой, не следует побеждать ее до конца".

Получив в Московском пушно-меховом институте профессорскую должность на вновь созданной кафедре биотехники, П. А. Мантейфель вел довольно активную преподавательскую и научную работу, консультировал ряд официальных инстанций, пользовался большим авторитетом как создатель новой науки "о разведении полезных диких животных в естественных условиях" - так определял он суть биотехнии, хотя особых научных трудов и учебников не оставил: не любил писать...

Автор настоящего очерка критически относится к таким понятиям, как "биотехния" или "обогащение фауны", но уж если принимать их всерьез, то самым крупным охотбиотехником надо признать все того же В. Я. Генерозова, развившего это направление опять-таки раньше Петра Александровича. Достаточно обратиться к таким генерозовским трудам, как "Канадский дикий рис и его значение для охотничьего хозяйства" (1921 г.), "Культура кормовых и защитных растений для водоплавающей дичи" (1934 г.), "Утиная проблема в охотхозяйстве СССР, ее значение, возможности и перспективы" (1934 г.), не говоря уже о множестве неопубликованных работ о дичеразведении, "подводном луговодстве" (так называл он разведение дикого риса) и других.

Петр Александрович Мантейфель завоевал большую популярность со времен руководства КЮБЗом и пользовался искренней любовью своих многочисленных учеников, многие из которых стали крупными учеными-зоологами. Он был действительно неизменно прост в обращении, демократичен, общедоступен, подкупал широтою знаний и своеобразной эрудицией; для него словно не существовало в живой природе никаких тайн и загадок, он мог ответить на любой вопрос, даже такой, который ставил в тупик университетских профессоров...

Правда, нередко здесь сказывались присущие Мантейфелю юмор и склонность к шутке, порой трудно было понять, говорит он всерьез или, что называется, "загибает" (недаром его лекции в МПМИ почти официально звались "сказками дяди Пети"). Если же говорить всерьез, то едва ли не основным его принципом была постановка "острых" экспериментов в природе. "Что тут спорить - надо сделать, и природа сама даст ответ" - так говорил он обычно о выпусках тех или иных животных в новых для них местах.

Пожалуй, именно эта черта сблизила его в конце жизни с Т. Д. Лысенко, который относился к П. А. Мантейфелю очень уважительно и сделал его своим консультантом. Не обязательно сегодня ! Приводить многочисленные цитаты из работ П. А. Мантейфеля о величии мичуринской науки, под знамена которой он встал, мне кажется, по собственным Убеждениям: его всегда привлекала мысль ° возможности диктовать природе свои Условия. Именно П. А. Мантейфелю поручил Лысенко ответить в печати на "крамольное" выступление профессора А. Н. Формозова о внутривидовой борьбе у животных, что шло вразрез с представлениями "корифея". К сожалению, Петр Александрович взялся за это совершенно несостоятельное дело, которое, мягко говоря, не прибавило ему авторитета^*.

^* (П. А. Мантейфель. Внутривидовые и межвидовые отношения животных. В сб.: Вопросы мичуринской биологии. Вып. 3. М., 1953.)

Немалый вред делу охраны природы принесла и "теория" П. А. Мантейфеля об опасности ""близкородственного спаривания" (инбридинга) в естественных сообществах. Именно под этим лозунгом до сих пор проводятся никому не нужные, бессмысленные перевозки и выпуски зверей и птиц "для освежения крови".

В наши дни, вспоминая недобрым словом уходящее прошлое, казалось бы, можно проявить снисходительность к ошибкам и заблуждениям П. А. Мантейфеля, к некоторым его, что называется, завиральным идеям, сохраняя в памяти все хорошее - воспитание юннатов и студентов. Но беда-то в том, что как раз наиболее негативная сторона всего ман- тейфельского направления - прожектерство, стремление преобразовать нашу фауну "по моему хотению" - оказалась весьма привлекательной для многочисленных учеников и последователей "дяди Пети". А поскольку школа П. А. Мантейфеля находилась в столице (точнее, в Балашихе), его ученики быстро росли, занимали ответственные должности, возглавляли охотничьи ведомства, кафедры, редакции. Эти люди - не станем перечислять имена и указывать пальцем - и сегодня на высоких постах, они твердо сохраняют воспринятые в лысенковские времена убеждения, и никакая перестройка им не грозит. Яркой их чертой, кстати, является абсолютная нетерпимость к мнениям оппонентов, и попробуй-ка даже сейчас (на волне гласности) выступить против взглядов П. А. Мантейфеля хотя бы в том же единственном нашем охотничьем журнале... Даже полемики и то не допустят!

Только история и время рассудят дела минувшие. Пусть сегодня память о П. А. Мантейфеле надежно закреплена официозной печатью, а имя В. Я. Генерозова остается вычеркнутым из круга избранных. Нет сомнений, что он вернется и навсегда останется с нашими охотоведами и охотниками, для которых так много и успешно трудился.