Без выстрела (Ю. Перебеков)

Блеклая, октябрьская заря только начиналась; ветер утих к вечеру, черно-зеленые заросли камыша, окутанные космами серебристой паутины, спокойно смотрелись в прозрачную мелкую воду залива.

Дыхание поздней осени чувствовалось в чуть слышном шорохе облетающих листьев, в догорающем багрянце поредевшего ежевичника и в стеклянном холодке ледяной корочки по окраинкам озер, обрамленных поникшей бурой осокой. Остро пахло увядающей болотной травой. Прозрачная луна обозначилась в тускнеющем небе, не давая пока ни света, ни теней.

Я устроил засидку в зарослях ломкой куги. Внезапно быстрая, бесшумная тень промелькнула над водой, и у моих ног опустилась небольшая темная птица. Не шевелясь, я покосился на нее. Это был гаршнеп. Маленький куличок с большими агатовыми глазами и ржаво-красным оперением. Молчаливые и незаметные, они летят только ночью, а днем таятся по краям болот и озер.

Я люблю охотиться на этих птиц с легавой. Гаршнеп невелик, меньше скворца, но собака работает по нему страстно, на стойке стоит крепко, но, сколько ни всматривайся, не заметишь затаившуюся птицу. И мне никогда не доводилось видеть так близко живого гаршнепа. Не подозревая о моем присутствии, неожиданный гость притих, словно задумавшись, а потом быстро побежал немножко и клюнул что-то.

Интересно, что он нашел?..

В этот момент на меня налетели два крякаша удобно и в меру. Но я только проводил их взглядом.

Блеснув черным глазом вслед улетающим уткам, гаршнеп деловито воткнул клюв в тину, В поисках корма он настолько быстро перемещался у моих ног, что казалось, будто кто-то дергает его за ниточку в разные стороны. Вот он вплотную подбежал к моему сапогу и запустил свой длинный нос почти под подошву... Вдалеке сухо лопнул дуплет. Это стрелял мой сын. С сожалением я посмотрел на стайку чирков, промелькнувших мимо. Положение складывалось необычное: мне ни за что не хотелось спугивать гаршнепа, его необычайная близость доставляла мне особое удовольствие, однако лишала меня возможности стрелять и даже двигаться. Ноги, я чувствовал, затекают и начинают зябнуть. А сын как назло все продолжал стрелять.

"Конечно, - думал я, наблюдая, как гаршнеп чистит кончик клюва о задник моего сапога, - сын настреляет уток, а потом будет ухмыляться и спрашивать ядовито-участливо: "Ну, а ты, пап, сколько убил?".

А мне вместо обычного ответа: "Один к трем" (это почти всегдашнее соотношение его добычи к моей) - придется рассказывать историю про гаршнепа, в которую он может и не поверить.

Тройка чирков плюхнулась невдалеке на плес. Я увидел в густеющих сумерках их строгие силуэты. Но тут же мне пришлось затаить дыхание: мой гаршнеп, заметив выглядывающий из грязи носок сапога, вскочил на него! Час от часу не легче!

Опустив книзу тонкий элегантный клюв, кулик присел, поджав под себя лапки, распушил перья. Уж не ночевать ли здесь приготовился?

Удобно устроившись, он иногда, не меняя позы, лениво склевывал что-то возле себя. Мне стало ясно: гаршнеп обращал внимание на все маленькое, что к нему, тоже маленькому, имело какое-то отношение, не замечая большого- меня. Вероятно, птица, как подчас и человек, большое видит только издали. Заря между тем погасла, лет утки кончился, с каждой минутой становилось темнее. От долгой вынужденной неподвижности у меня разламывалась поясница.

"Нет, - решил я, глядя вниз на темный комочек, - так просто мы не расстанемся!"

С величайшей осторожностью я начал сгибать колени, чувствуя, однако, что надолго у меня не хватит ни сил, ни терпения. Приседая, с трудом разжал пальцы, занемевшие на шейке ружья, беззвучно освободил руку.

- Гоп! - неожиданно раздался недалеко голос сына.

Я быстро схватил гаршнепа, и он оказался у меня в руке.

Не знаю, может ли охотник испытать радость и облегчение большее, чем довелось мне в этот момент.

При свете луны я долго разглядывал своего пленника, с удивлением замечая, как в больших, круглых глазах его то вспыхивали светлячками изумрудные блестки, то гасли, и тогда живое текучее пламя чуть мерцало в их глубине. Может быть, это было отражение бирюзовых просторов океана, которые он пересекал, стремясь к бесконечно далеким берегам Африки? Или отсветы фосфорического блеска глаз грозного льва, приходившего ночью на водопой? Или это затаившийся свет южных созвездий, указывающих птице верный путь в другом, не родном небе?

Загадочные, влажные глаза птицы. Как много видят они на своем веку.

Осторожно посадил куличка в карман и направился к машине.

Сын, видя, что я ничего не убил, и не умея сдержать своего ликования, спросил, поглаживая трех чирков, висевших у него на поясе:

- Где же твои трофеи, папа?

- Трофей мой редкостный, - ответил я и достал из кармана гаршнепа. Он крутил головой, поводя из стороны в сторону длинным носом. Две светлые проточинки на голове и шее птицы под лунным волшебным светом вдруг блеснули, превратившись в две золотистые узкие змейки и, как живые, шевелились и извивались. Я разжал пальцы, и гаршнеп исчез, будто растаял в лунной ночи.

- Эх! - с неподдельным восхищением воскликнул сын.

Я рассказал ему все, как было. Потом мы долго выбирались к машине по путаным ночным дорогам.

Ехали молча. И лишь когда "Москвич" выскочил на асфальт и упругий ветер запел за стеклами машины свою монотонную, привычную песенку, я спросил:

- Ты спишь?

- Нет, нет!

На душе у меня было спокойно и тепло. Обычно разговорчивый, сын почему-то молчал. Возможно, он просто устал? Или ему мерещился бронзовый гаршнеп с золотой змейкой на шее?