Из дневника охотоведа (Б. Бакланов)

Цена соболя

Мы шли вдвоем на лыжах. Глухомань. Водораздел между Ангарой и Под каменной Тунгуской. Направление - хребет Тутончекит, сверкающая громада, места, самые недоступные для человека.

Да и откуда здесь быть людям? Самое близкое - поселок Суломай, но до него несколько сот километров. Станок (поселок) Под- каменная Тунгуска расположен на берегу Енисея на сотню километров дальше.

По слухам, в редкие годы приходили сюда дерзновенно смелые промысловики-соболятники. Шли тяжелым походом, на лыжах, таща по лыжне нарточки с грузом. Шли, ночуя около костра - нодьи, ибо только умело настроенная нодья спасает человека в тайге от яростного холода;

Далеко шла слава об угодьях Тутончекита, и в таежных избушках приенисейской тайги промысловики охотники в тягучие зимние ночи слушали заманчивые рассказы старожилов о соболях, шкурки которых темны, как уголь.

Не раз переспрашивали, а потом долго не могли уснуть.

... На панягах, за плечами, кроме ружей, топора, котелка, продуктов было у каждого из нас по сорок метров обмета-сетки, сплетенной из тонких и крепких льняных ниток, предназначенных для лова соболей.

Тяжелые переходы, ночевки около нодьи вымотали нас, но, когда на снегу заметили спаренный след соболя, усталость исчезла разом. Он был еще "теплым". Соболь только что пробежал, не спеша, никогда никем не пуганный.

От волнения закурили. Посоветовались и заскользили по следу. Зверь шел легкими скачками, держась одного взятого им направления, но что-то заставило его пойти поверху, по деревьям. Мы определяли его путь по упавшей хвое, по комочкам стряхнутого с ветвей снега, тем шестым чувством, что руководит таежными следопытами.

Вот соболь вновь опустился на снег и длинными скачками продолжал бег. Он почувствовал преследование. Пробежав, нырнул в снег. Мы сделали малый круг - выхода не было, сделали большой - и увидели следы. Пройдя под снегом, меж камней, стараясь запутать нас, соболь снова помчался где-то совсем рядом.

Опускались сумерки, темнела тайга. Преследование становилось невозможным. Сильнее давили на плечи ремни паняги. Тяжелыми становились лыжи. Но впереди была цель - драгоценный соболь. Нашли сухостойную, смолистую сосну. Зажгли факелы. Тайга стала совсем мрачной. С факелами, с грузом смолья бег наш замедлился. Соболь уходил ровными прыжками. Шло соревнование: страх зверя и азарт человека!

Соболя надо настичь, он скоро устанет. У зверя от страха силы расходуются быстро. Он сразу, с первых секунд, вспугнутый, вкладывает в прыжки всю силу своих мышц. А ведь здесь он привык бегать не спеша - пугать-то некому.

А сейчас его преследовал человек, неутомимый в своей настойчивости. Человек уставал, но он - охотник.

Соболь снова нырнул в заснеженный калодник. Сделали круг. Выхода нет. Убедились: соболь здесь, он затаился под валежником. Раскидываем обмет. К верхней его тетиве прикрепили колокольчики. По внешней стороне обмета обтоптали снег, глубокий, почти до пояса, чтобы соболь не ушел из круга под сетью. Надо предвидеть все уловки зверя. Он может выскочить из-под снега, обнаружить натянутую сеть, может вскочить на ближайшее к обмету дерево, с него метнуться на другие и уйти.

Трещит в деревьях мороз, но нам жарко. По положению Большой Медведицы определяю - час ночи.

Срубили высохшие на корню лиственницы, перерубили их на двухметровые кряжи. Лыжами разгребли снег до земли, нарубили пихтовых веток, настелили по обе стороны нодьи мягкие, пышные постели из веток. Разожгли костер.

Хочется пить. Набиваем снег в котел. Завариваем чай. Обжигаясь, пьем его, душистый, ароматный. Нет слов выразить блаженство от чудодейственного напитка!

Тихо разговаривая, прислушиваемся, не зазвенят ли колокольчики. Все сделано, осталось ожидание.

Тишина... Тайга на сотни и тысячи километров. Ближайший населенный пункт Коченята - двести пятьдесят километров нехоженой тайги. Населенный пункт... Коченята - это два домика, один старинный, второй построен при организации производственно-охотничьей станции осенью. И все же этот крохотный островок жизни нанесен на карту Советского Союза.

Большая Медведица равномерно вращается вокруг Полярной звезды. Это стрелка часов, показывающая точное время всего Севера, для всех живущих на этом безбрежном пространстве.

Товарищ берет кусочек дерева, прячет руки за спину, протягивает: "Кому жребий - тот дежурит до той поры, когда хвост Медведицы коснется вершины вон той лиственницы". Я молча показываю на левую руку. Жребий мой. Товарищ ложится на свою постель, подкладывает полено вместо подушки. Поворочался, лег поудобнее и затих.

Я смотрю на него, мгновенно уснувшего, и думаю: что заставило тебя, двадцатишестилетнего парня, совершать эти походы, ночуя неделями в снегу? Ты уехал из Уфы - чудесного города Башкирии, где театры, кино, красивые и веселые девушки, а тут лежишь ты, небритый, усталый, прокопченный, в прогоревшей, пропотевшей фуфайке в снежном логове.

Я знаю - порой ты скучаешь по шуму городских улиц! Но, пробыв два года на Севере, побывав в сложных походах, приезжал в Уфу и вновь вернулся в просторы тайги. Если сильный и волевой человек побывает в тайге, он породнится с ней на всю жизнь. Тайга - источник силы для сильного.

Трещат деревья, лопаясь от мороза. Хочется прилечь, чуть-чуть, только на одну минуту, только на одну минуту забыться. Но это голос лукавого таежного шайтана. Опусти голову на пышную постель хвои под волну тепла - и мгновенно уснешь. Стою. Отхожу от огня, где холод, где густой белый холод. Он прохватывает сквозь тонкую фуфайку сразу всего, леденит плечи, грудь, спину. Задумчиво смотрю на огонь. Сейчас я - язычник, жрец огня. Огонь - это божество в белой пустыне, до краев заполненной морозом, густым, как студень, жалящим, жгучим.

Смотрю на застывшие мрачные деревья. В отблесках костра они протягивают лохматые ветви-лапы. Что им хочется? Погреть свои озябщие конечности или обнять дерзновенного, проникшего в тайгу, усыпить в своем ледяном царстве?

Смотрю на крупные яркие звезды, нависшие над головой, готовые обрушиться золотым ливнем на застывшую тайгу.

Смотрю на желтые ленты пламени и думаю: как велик ты, мир, и как дерзновен человек в своем стремлении проникнуть, познать, освоить тебя.

Пройдут годы, и по пунктиру наших следов придут люди. Найдут спрятанное в тысячелетнем безмолвии вековечной целины богатство. По нашему зову придут охотники-промысловики, ведь "мягкого золота" на этом огромном пространстве много, а сегодня мы должны взять первого соболя.

... Мои мысли прерывает резкий, металлический звон колокольцев. Казалось, вздрогнули исполины-деревья и серебряная снежная пыль покатилась по космам ветвей.

Вздрогнул и я. Спешу туда, где слышен звон колокольчиков. Темный клубок мечется в полотне обмета. Возвращаюсь с добычей к костру. Товарищ проснулся, смотрит на соболя:

- Хорош, темно-каштановый!

Я закурил. Любуюсь соболем и думаю: будет ли знать женщина, ласкаясь щекой о бархатистую нежность соболиного меха, где, когда и как добыт этот зверь?!

По закону сердца

Более трех тысяч километров пройдено нами. На легкой ветке (лодке), выдолбленной из ствола кедра, проплыли мы по глухим притокам реки Таз. В верхних течениях этих притоков никогда не был человек. Только звериные тропы проторены по берегам, да неисчислимые стаи птиц кружат над водой.

Со мной проводники: Кальча, селькуп по национальности, умный, с узкими глазами, в которых неугасимая хитринка, хороший, остроумный собеседник, прекрасно знает русский язык, и Сырсая, тоже селькуп, но с удивительно голубыми глазами. Это веселый, здоровый, неутомимый парень.

Сегодня должны достигнуть таинственного озера Лозель-То (Чортово озеро). Плывем по речке Толь-Кы, Много уток. Они, непуганные никем, скользят стайкой мимо нас, с любопытством посматривая на плывущую ветку. На дне ее лежат три утки - достаточное количество, чтобы сварить обед. Большего не надо. Для нас охота не забава, а необходимость.

- Лозель-То близко, - говорит Кальча, - всего два крика гагары. - Здесь нет километров, малые расстояния определяются по крикам этих птиц. Два крика - это четыре-шесть километров, ибо крик гагары слышен утром на два- три километра.

За поворотом низкого берега показалась синева огромного озера. Оно неспокойно, большие волны с белыми гребнями качают его поверхность. Я иду, разминаю ноги по пологому, пустынному берегу.

Волны яростно плещут, далеко бросая пену и брызги. Где-то, невидимые, стонут гагары. Огромные стаи уток кружатся над озером. В неспешном полете видны гусиные косяки и белоснежные лебеди.

Один за другим слышу два выстрела, удивленно оглядываюсь, Кто и зачем стрелял? В руках Сырсая ружье, из стволов которого идет дымок, относимый ветром. Патрон в таком пути дорог, каждый заряд - это наша пища: утки или гуси.

Подхожу. Спрашиваю, зачем стрелял? В глазах Кальчи исчезла Хитринка. Взгляд строг и торжествен. Он смотрит на меня.

- Так надо, - тихо говорит он.

- Почему надо?

- Повернись к озеру и смотри, - приказывает тихо Кальча.

- Видишь вдалеке, на середине озера, землю?

Я вижу в далекой синеве усеченный высокий конус.

- Это остров, - говорит Кальча. - Полдня надо подниматься на его вершину. На середине острова озеро. У этого озера нет дна. Многие люди хотели измерить его глубину, но не могли. Связали десять ремней, которыми ловят оленей, - не достали, к десяти еще привязали десять - и не достали. Тогда собрали все ремни всего народа, что жил на островах озера. Все люди собрались, связали сорок ремней, а каждый двадцать шагов, но все же не достали дна. Тогда старые люди сказали: "У этого озера нет дна", и все поверили.

В озере этого острова живет Лозелъ (черт). Это он бросает ветер с полночной стороны, и листья деревьев желтеют и падают на землю. Он за три дня лето превращает в студеную зиму. Это черт с солнечной стороны посылает весенний ветер, и тают снега и льды, и летят на озера и реки нашей тундры птицы. Это он, Лозель, бросал сегодня ветер, чтобы закрыть нам дорогу.

Я сказал:

"Сырсая, стреляй раз и два, чтобы услышал Лозель и подумал: свои приплыли - и дал нам дорогу, остановил ветер".

Выслушав его, я рассмеялся...

- Пошто смеешься? - сказал строго Кальча. - Разве смех признак ума человека?

Во второй половине дня ветер стих. Озеро успокоилось. Погрузив багаж и собаку в ветку, поплыли к далеким островам этого огромного озера, состоящего из восьмидесяти озер, соединенных между собой протоками.

Вдали показались точки. Приблизившись, мы узнали: ветки охотников, которые были вооружены луками со стрелами и выглядели довольно внушительно.

Позже я узнан, что охота на уток с луком имеет свои преимущества: во-первых, не отпугивает птиц, во-вторых, избавляет от подранков.

Колонок

Сопровождаемые охотниками, мы подплыли к острову. Жители поселка высыпали встречать нас. Их летние жилища - юрты, изготовленные из бересты, белели на берегу. Началось угощение рыбой. Кальче что-то докладывали. Он сказал мне:

- Будет суд, будем судить женщину.

- За что?

- Узнаешь!

Нас позвали в огромную юрту, раскинутую для собрания. В центре костер. В передней части юрты сидят старейшины, у входа - самые молодые.

Нас с Кальчей посадили рядом со старейшинами.

Тишина. Горит огонь, освещая смуглые, мужественные, торжественно-серьезные лица. В круг приглашена женщина. Глядя на нее, молодую, высокую, стройную, с лицом индианки, я невольно подумал: "За что ее судят? За нарушение долга жены?".

Выждав положенное время, старейший рода, у которого редкие волосы на голове давно уже из седых стали желтыми - признак, что он вступил во второе столетие, - строгим голосом произнес короткую фразу.

Кальча перевел.

- Он сказал: "Женщина, неужели кружка тебе дороже ребенка?" - и обратился к собравшимся: "Пусть скажет каждый, как в семье живут, как между собой ладят, как детей любят".

Молчание.

Наконец, один говорит:

- Мы с женой живем дружно и хорошо, детей любим. Я кончил. Пусть другие скажут...

Один за другим семейные люди, сидящие в юрте, произнесли такие же слова. Выслушав, старейший сказал:

- Слышала, женщина, как люди все дружно живут и все детей любят... Почему ты от торной тропы народа по болоту тундры пошла?

Женщина молчала...

Оказывается, в один из переездов с острова на другой четырехлетняя дочурка этой женщины попросила пить. Мать дала ей кружку. Девочка потянулась через край ветки за водой и выронила кружку, которая исчезла в бездонной глубине озера. Мать хлестнула девочку шнурком, что завязьюают мешки. Люди увидели, возмутились: как могла мать поднять руку на ребенка?

- Неужели ей кружка дороже ребенка?

- Неужели у этой женщины нет сердца?

- Оно обросло камнем, как стенки котла, в котором долго кипятили воду...

Обращаясь ко мне, Кальча спросил:

- Эту женщину судят по закону и обычаю нашего народа. Как ты думаешь, это справедливо?

Я слушал и думал. Каким примером величайшей любви к детям и друг к другу является закон этих селькупов-охотников, живущих на глухих островах озера Лозель-То!

Люди молча курили, посматривая на женщину, "потерявшую человеческое сердце".

Я вышел из юрты. Лил дождь. Его дробные удары стучали в стенки юрты. Шумело озеро. Огромные волны накатывались на берег. Низко мчались лохматые тучи. Тысячи уток плавали около стойбища, не боясь людей. Здесь люди жили по закону сердца.

г. Тюмень