Живи, Думбак! (Николай Красильников)

Живи, Думбак

"Нет, это определенно не к добру, - подумал Нури, когда узнал, что его вызывают в лесничество. - И надо же, в такое время, в самый разгар лета, отпусков, когда глаз да глаз нужен..." Случайные туристы да, чего греха таить, и горе-охотники - браконьеры еще встречаются на заповедных тропах.

Он мысленным взором окинул свое обширное хозяйство. А оно было действительно велико! Устье шумной горной реки, склоны гор, поросшие густым арчовником, бояркой, фисташником. У самого склона великолепная урюковая роща - весной бело-розовая, летом зеленая, осенью багряно-красная. Излюбленное место диких кабанов. Хоть и таит для них опасность это место - днем сюда нередко забредает колхозный скот, а значит, и пастухи, - но что поделаешь! Соблазн сильнее - уж очень сладка и сочна падалица.

Ночью, когда не спалось, Нури имел привычку "сверх графика" обходить свои владения.

"А чего зря лежать, глядеть попусту в звездное небо? - размышлял он. - Его пока охранять и беречь не надо, а вот землю..."

Еще издалека Нури услышал громкое чавканье могучих дикарей. Урюковые косточки под крепкими зубами оглушительно трещали, скорлупа летела в стороны, как шелуха от семечек.

Человека городского, далекого от природы, такая встреча могла бы обескуражить, привести в смятение и испуг. Представь: ты один на один с тишиной, с глухой горной ночью и с этими непонятными устрашающими звуками какого-то каннибальского пиршества.

Нури же испытывал нечто совсем иное... Любил Нури эти часы. Особенно когда ветерок встречный и ты неуязвим для острого слуха и чутья животных. Тогда егерь мог без труда по звукам определить и старого секача, и верных ему самок, и полосатых кабанчиков - молодняк этого года.

"Ого! Семейство растет, - улыбался он своим мыслям. - Лишь бы не эти проклятые браконьеры!"

С возрастом, с годами к человеку приходит не только жизненный опыт, но и вырабатывается обостренное отношение ко всему окружающему, особое внимание и понимание. Наверное, это и есть мудрость;

"Однако я слишком увлекая, - усмехнулся про себя Нури, - куда хватил! Какой я такой мудрец? Просто хотелось бы сохранить людям красоту на том маленьком клочке большой земли, что мне доверен".

Ох, как ему не хотелось в этот шумный и душный город! Но делать нечего: приказ начальства - закон для подчиненных. Старая истина.

Утром на старом и тряском лесхозовском "газике" он добрался до города. За квартал до здания дирекции Нури попросил шофера, коренастого парня в выцветшей тюбетейке:

- Дорогой, останови здесь!

Шофер не понял в чем дело, зачем останавливаться, когда до места рукой подать, но все-таки притормозил. Вежливо приоткрыл дверцу:

- Пожалуйста, ата! Но зачем?

- Прогуляюсь немного пешком. А то совсем ноги затекли.

- Это хорошо! - согласился парень. - Только смотрите, не забудьте дорогу к нашему начальству!

- Как же забыть! - ответил Нури. - Регулярно каждой осенью приезжаю отчитываться.

Вышел из машины и тут же очутился в разноликой и разноголосой толпе, плывшей мимо красочных витрин магазинов, мимо каких-то лотков и тумб... Город жил своими радостями, заботами, огорчениями...

В толпе

Влившись в толпу, егерь почувствовал себя оторванным от родного дерева желтым листком, уносимым мощным горным потоком невесть куда. А как хорошо сейчас в горах! Мыслями Нури был в своем маленьком кишлаке с милыми чумазыми внуками. Там сейчас тишина, улочки тают во влажном летнем мареве. Жарко? Можно ополоснуться и напиться из ледяного родничка...

- Ой! - воскликнул кто-то рядом. - Чуть ногу не отдавил. Смотреть надо, а не считать ворон!

Нури обернулся и наконец понял, что этот негодующий голос обращен к нему. Поглядел на свои пыльные стоптанные сапоги и почему-то покраснел. Да-а, в городе надо глаз держать востро!..

Кстати, а где здесь вода? Почему-то захотелось пить. Огляделся. А-а, вон голубая будка. К окошку тянется большая очередь. Нури пристроился с конца. Бывая в городе раз в году, он любил мысленно сравнивать, как там у них в кишлаке и как здесь. И всякий раз дивился: "Чего это народ тянется в город, особенно молодежь? У нас и воздуха больше, и простора. Кино? Так телевизоры везде одинаковые!"

- Ата! Да говорите скорей, чего вам?..

В окошке улыбалась молоденькая девушка-продавщица.

- Доченька, мне бы воды...

Нури долго рылся в кармане халата, пока не нашел горстку мелочи. Зачем она в горах? Со стороны это, должно быть, выглядело довольно смешно, потому что, когда он наконец подал ей монету, девушка засмеялась. Егерь, глядя на нее, улыбнулся, а девушка почему-то смутилась.

Вода в стакане была колючей, розовой и, как персик, приторно-сладкой. Нури сделал несколько глотков, потом зашел за угол будки и вылил остатки. Вода ему показалось невкусной. И опять он вспомнил свою, родниковую, ломящую зубы и придающую силы.

Не раз эта вода снилась ему в ту лихую годину в редкие минуты затишья. И тогда, в окопах Сталинграда, Нури еще безусым бойцом дал себе клятву, что, если останется жив, обязательно вернется к своим родным горам, к незамерзающим родникам...

И егерем-то он стал, может быть, потому, что потряс его тогда до глубины души один случай. Было это уже в лесах Белоруссии. Наши войска освободили небольшую деревеньку. И за ней, верстах в двух, в лощине увидели безжалостно уничтоженный врагами табун лошадей. А среди них чудом уцелевшего двух-трехмесячного жеребенка. Большеголового, на длинных ходулях-ножках. Он ступал по трупам и бестолково тыкался мордой, отыскивая мать...

Так за несуетливыми мыслями и воспоминаниями Нури и дошел незаметно, до дирекции лесхоза - небольшого двухэтажного здания, притулившегося на самом углу широкой и шумной улицы. Перед дверью остановился, словно перед каким-то барьером, снова - в который раз! - подумал: "Зачем это, интересно, меня оторвали в такое горячее время?

Посмотрел налево и направо, суеверно сплюнул и решительно дернул на себя дверь.

Начальник лесхоза Иса Мухитдинович, немолодой уже мужчина, сухопарый, с крупными залысинами, распахнув объятия, вышел навстречу гостю из-за массивного письменного стола с телефонами, папками, бумагами, карандашами и старым пыльным чучелом фазана.

- Кого я вижу! Неужели это ты, дорогой Нури-ата? Вот не ожидал! ("Как так? Сам вызвал - и "не ожидал"? Ну, это он так, ради красного словца"). Проходи, проходи...

Иса Мухитдинович усадил гостя в узкое, обитое дерматином кресло и отправился к столу. То ли притворно, то ли искренне - никогда его не поймешь - признался:

- Уф, устал я, Нури-ата! Совсем устал от бумаг. А тут еще требуют отчет за пять лет о проделанной работе, о заповедниках... Кому-то, видите ли, понадобилось подсчитать всех птиц и зверей! Это не в зоопарке, всех не подсчитаешь... - директор вздохнул.

"Нет, определенно почтенный Иса Мухитдинович не договаривает, - не без иронии подумал старый егерь, глядя на него. - Не затем он меня вызвал, совсем не затем..."

Так зачем же? Спрашивать самому прямо так в лоб неудобно. Хоть он и младше по возрасту, но все-таки начальник!

Иса Мухитдинович подробно расспросил Нури о здоровье, о внуках, о житье-бытье кишлачном. Потом поинтересовался, богат ли в этом году урожай фисташки, сколько кекликов, кабанов, горных козлов, шалят ли браконьеры...

Егерь отвечал на все вопросы едва ли не с протокольной точностью, а сам все думал: "Нет, не это интересует тебя, начальник!"

- Знаю, знаю! - говорил с отеческой заботой в голосе Иса Мухитдинович. - Хозяйство ты ведешь образцово. Все у тебя на месте. И браконьеры тебя боятся... За это хотим премировать тебя ценным подарком и портрет твой повесим на доску Почета. Заслужил, заслужил, не скромничай. И все-таки я тебя, в общем-то, вызвал не за этим. Догадываешься?

Иса Мухитдинович сощурил свои и без того узкие глазки.

Нури, не отвечая, ждал, начиная отчего-то испытывать ощущение неловкости и тревоги.

- Так вот, дорогой Нури-ата! Жалобы поступают от твоих сельчан...

- Какие жалобы? - насторожился егерь.

- А ты подумай!

Нури-ата перебрал в своей памяти все, что бросало хотя бы малейшую тень на его каждодневную честную службу, и, не найдя ничего порочащего, покачал головой:

- Не понимаю, о чем говорите вы!

- Вот видишь! - захохотал Иса Мухитдинович, обнажив свои мелкие зубы. - Абсурд получается: зверей-то от браконьеров ты охраняешь, а вот хищникам разрешаешь шалить... Сейчас твои медведи громят пасеку, задирают колхозных овец, а завтра кинутся на людей... И на все это ты закрываешь глаза. Попустительствуешь, так сказать, а?

- Понятно, понятно! - шептали обветренные, шершавые губы егеря. - Опять этот Аширмат.

Когда-то он оштрафовал местного зоотехника за неоднократный незаконный отстрел кекликов, и вот он мстит егерю.

- Ну, было раз, что медведи спустились с гор, - попробовал оправдаться Нури. - Ну, растревожили пару ульев... Что с того? Они - дикие, инструкций не понимают.

- Не-ет, здесь намного сложнее! - повысил голос Иса Мухитдинович, вертя письмом. - Здесь пишется, что ты обучил какого-то медведя разным козням и тот не только ломает колхозные ульи, но и таскает овец... Сис-те-ма-тически! - директор важно поднял палец.

Тут уж Нури не выдержал, рассмеялся.

- Вот видишь, смешно тебе, - обиженно сказал Иса Мухитдинович, утирая со лба пот. - А мне расхлебывай за всех...

Отсмеявшись всласть, Нури коротко поведал о медвежонке, которого он два года назад поймал в бурном потоке, по существу спас, о том, как вырастил его и потом опять отпустил в родные края. Рассказал егерь и о конфликте с Аширматом.

- При чем здесь зоотехник! - вспылил Иса Мухитдинович. - Посмотри, здесь не сколько подписей твоих сельчан. Нет никакого Аширмата... И детей пугает до заиканья твой медведь!

"Вот подлец, настоящий подлец! - думал Нури про зоотехника. - Это его рук дело. От чужого имени написал. Надо же!"

- Хорошо, что этот документ попал не в суд! - продолжал отчитывать его Иса Мухитдинович. - Не хватало еще такого позора...

- Так что мне теперь делать? - подавленно произнес егерь.

- Как что? Убить медведя... Избавить от него общественность.

- Я не могу этого сделать.

- Сможешь. Я тебе и лицензию на отстрел уже приготовил!

Иса Мухитдинович достал из папки бумажку, сложенную вчетверо, и сунул в карман халата Нури.

- Имей в виду: не выполнишь мой приказ - его исполнят другие! Понял?

Нури встал и, не попрощавшись, направился к двери.

- Да, - остановил его Иса Мухитдинович. - Я дал указание своему шоферу, чтобы он отвез тебя обратно. Цени хорошее отношение. Машина на улице. Привет!

Невеселым было возвращение Нури в родной кишлак. Думал он о жизни, о себе, о несправедливости. И чтобы добиться правды, бывает, что и годы уходят, и лишняя седина прибавляется. Помнится, как-то сын, студент медицинского института, привез на каникулы какой-то гороскоп, переписанный от руки. В этом гороскопе будто бы угадывалась судьба человека, рожденного в любом из двенадцати месяцев года.

- Давай, отец, я предскажу твою судьбу! - сказал сын с усмешкой.

Но Нури отмахнулся:

- Что ее предсказывать? Она вся со мной и ясна уже как пять пальцев!..

Тогда Нури еще не без грусти подумал, что все люди по этой бумажке родятся счастливыми, удачливыми в жизни - учеными, писателями, художниками... Все у них хорошо! И почему-то ни слова о тех, кто занят будет неверным делом весь свой век. Интересно, а в каком месяце родятся подлецы? Гороскоп молчал на сей счет. А зря!.. Последнее относилось к Аширмату. Почерк этого кляузника Нури хорошо знал по прошлым жалобам в сельсовет. Чуть наклонная строка с прерывистыми буквами... Конечно, он это писал.

Сразу за городом потянулись хлопковые поля, голубые ленты арыков в бетонных лотках... Деревья, поселки, кишлаки... Свежий ветер, врывавшийся в кабину "газика", умиротворял. Захотелось думать о хорошем. Вспомнилась весна. Та памятная весна, когда мутные потоки с шумом и грохотом обрушились с гор. В одном из таких потоков Нури и увидел смешно барахтавшегося зверя. В чем был - в сапогах и чапане - в том и ступил егерь в быструю ледяную воду. Еле спас дрожащего от холода мокрого зверя.

Медвежонка Нури принес домой. Сначала тот повизгивал, царапался, даже кусался - ну, точь-в-точь, как кутенок! Потом постепенно стал привыкать, сосал через соску молоко, брал из рук ребят угощение. Репу там, морковку. То-то радости было кишлачной детворе! Они и кличку ему придумали подходящую: Думбак, что означает круглый, крепкий... Самая подходящая кличка для медвежонка! Он и отзывался на нее с удовольствием. Поворачивал с любопытством свою лохматую круглую башку с умными глазами-бусинками: кто это, мол, меня зовет?

Подрос к осени медвежонок. Ручным стал. Совсем не боится людей.

"Ну, если дальше держать зверя дома, можно его погубить, - подумал Нури. - Отвыкнет от воли. Забудет, как пищу себе добывать. Надо что-то делать".

На следующее утро егерь отвел Думбака далеко в горы. Отпустил с самодельного ошейника, хлопнул пятерней по мягкому месту и весело напутствовал:

- Беги! Расти на свободе, Думбак-джан!

Медвежонок хрюкнул и смешно покатился к кустарнику. У самой стены боярышника остановился, приподнялся на задние лапы, посмотрел на хозяина, и только потом послышался хруст раздвигаемых кустов. "Вот и все", - подумал Нури.

Прощание с медвежонком

А назавтра чуть свет будит его жена:

- Вставай, вставай! Смотри, кто к нам пожаловал во двор...

Посмотрел в окно, а там возле коновязи... Думбак! Волочит по земле какую-то попону. Должно быть, играет...

Пришлось снова отвести его в горы. На сей раз подальше. И снова возвратился медвежонок. Привык к человеку. Лишь на четвертый или пятый раз удалось его отлучить от домашнего очага.

Долго не показывался медвежонок. Пропал куда-то. Даже чабаны перестали его встречать. Забываться стал косолапый Думбак. Только внуки нет-нет да и спросят о нем. Где медведь? Что с ним стало?

Вот такие воспоминания навеяла обратная дорога. Шофер не докучал лишними вопросами. Думал, что старый егерь устал, дремлет. А Нури вовсе не спал. Он просто вспоминал.

Но вот вдали показались горы, затем деревья, разбросанные среди них кубики глинобитных домиков.

"Мой кишлак!" - подумал Нури и чему-то улыбнулся.

Не радостной была поездка в город. А тут не успел переступить порог родного дома, как жена встретила его еще одним неприятным известием:

- Пасечник Амирбек приходил. Жалуется. Не дает покоя твой Думбак. Опять объявился. Вчера ночью два улья разворошил. Говорит, если егерь не примет меры, сам застрелю. И не посмотрю, мол, что охота в заповеднике запрещена!..

"А что? И убьет! - невесело подумал Нури. - Надо все же что-то предпринимать!"

Отдохнув с дороги, уже вечером, по холодку, собрав наскоро необходимые вещи и еду, закинув за плечо неизменную "тулку", егерь отправился в свою мазанку. Она находилась в горах, в ореховом урочище, километрах в десяти от кишлака. Расстояние немалое, но для Нури вполне привычное. А еще сокращали расстояние напряженные размышления.

Не хотелось, ох, не хотелось убивать зверя! Но как отучить лохматого дикаря от тех поступков, что приносят неприятности людям?.. Убить - это проще пареной репы, так когда-то комбат Иванов говаривал. Нажал на крючок - и все. А медведей и так в заповеднике раз-два - и обчелся. Охранять их надо, беречь. И Иса Мухитдинович об этом распрекрасно знает. Но, чтобы скорее избавиться от ответственности, решил избрать самый легкий выход. Видите ли, выписал лицензию еще задолго до его, Нури, приезда.

- Нет, нет! - повторил егерь, взбираясь на кручу, не замечая, что говорит вслух. - Так вот избавиться всякий сможет, а ты попробуй научи!

Ведь и людей, совершивших проступки, наказывают, а не... А то ведь что получается!

По дороге и план сам собой созрел: попробовать проучить косолапого. А как? Простыми холостыми выстрелами. Можно даже с близкого расстояния. Опасно, рискованно для него, Нури? Ничего, на фронте в штыковую пострашнее было... Пусть теперь и егеря боится. Может, это и отпугнет зверя, заставит держаться подальше от селения, от ульев... Зато шкуру спасет! А овец он никогда не трогал. Это все козни Аширмата. Небось, сам он их из колхозного стада на шашлычок таскает. Вон какой той справил на прошлой неделе! Наверное, с десяток баранов отправил в котел и хочет их списать за счет медведя. Нехорошо получается!

Июльские ночи в горах светлые, лунные. Всю ночь пробродил Нури по извилистым, только ему известным тропинкам, заглянул во все заповедные уголки, любимые места обитания Думбака. Был и в ореховой роще, и в фисташковой, и у родника - но нигде не встретил когтистых следов медведя. Как сквозь землю провалился.

Перед самым рассветом выпала обильная роса. Нури зябко запахнул халат. Сказывалась и усталость. Хотелось соснуть часок-другой. До мазанки было далеко. Там топчан, уют... Егерь присел на ствол поваленной зимним бураном джиды. Поставил в ноги ружье и мгновенно, без сновидений, уснул. Так обычно спалось ему на фронте - где придется и когда придется.

Сколько он так спал, не помнит. Только вскоре кто-то сильно толкнул его в правый локоть. Сон как рукой сняло! Нури вскочил и выстрелил вверх. Выстрел прогремел так оглушительно, что он сам испугался. Повернулся... и встретился - глаза в глаза - с медведем. Было уже утро. Перед ним на задних лапах стоял Думбак. Видно, тоже не знал, что делать дальше. Так и смотрели друг на друга, может, секунду, а может, больше зверь и человек, пока Нури не пришел в себя и не сказал с сердцем:

- Уходи, Думбак! По-хорошему прошу тебя, уходи!

Медведь облизнулся синим языком - это Нури хорошо заметил - видимо, косолапый совсем недавно лакомился ежевикой, тяжело, словно нехотя повернулся спиной к егерю. И тут же как-то смешно кувыркнулся и побежал, побежал. Следом прогремел выстрел. За ним третий и четвертый...

Послышался треск раздираемых могучим телом кустов, шорох осыпающейся гальки. Думбак уходил вверх по склону, напуганный оглушительными выстрелами.

Егерь провожал его грустным взглядом, а губы сами шептали:

- Беги, Думбак! Живи, Думбак!..

Возвращаясь к себе в мазанку тем же путем, что был проделан ночью, Нури тут и там встречал отпечатки лап медведя. Тот, видать, в свою очередь, по пятам следовал за егерем: кто кого перехитрит?..

У говорливого ручья Нури решил ополоснуться, прийти немного в себя. Все-таки ночь выдалась хлопотной, беспокойной. Он не торопясь вымыл руки, лицо. А когда полез в карман халата за платком, нащупал какую-то бумажку, сложенную вчетверо. Достал и, не разворачивая, тут же разорвал в клочки. Они белыми лепестками полетели в прозрачную воду и быстро скрылись из виду.

Больше медведь не появлялся возле селения. Чабаны рассказывали, что встречали его после за снежным перевалом на территории другого заповедника. Но был ли это тот самый Думбак или какой другой медведь, никто точно не знал.