Хозяин тундры (Виктор Харченко)

Хозяин тундры

Это был крупный бур с серебристо-дымчатыми боками, седым, словно борода древнего деда, пушистым подгрудком и глазами зелеными и страстными, как у юноши. Он лежал на берегу безымянной протоки. Под его телом снег протаял до мхов и травы. Синий цветок анютиных глазок доверчиво жался к его горячему боку, будто пришла весна. Тундра отдавала оленю свою силу, которую скопила в короткое полярное лето.

Олень лежат трое суток, худея и теряя вес, но обретая взамен вечную силу своей земли.

Длинноногие чуткие важенки перешли протоку, углубились в предгорья, правя на зимние пастбища, укрытые от леденящих полярных ветров. Олень знал, что легко догонит стадо. Следы важенок будут сладко дымиться над снегами, не давая ему сбиться с пути.

Утром вдоль берега пушистым колобком прокатил вылинявший песец. Увидев быка, лежащего у желтоватой тресты, он остановился и вопросительно тявкнул. Бур в ответ только глазом повел, не поднимая рогатой головы. И песец, визгнув, пропал в снежных буграх. И снова покой сковал тундру. В этом покое зрела оленья сила.

Пустынна и безмолвна тундра в последние дни октября. Только песцы да приотставшие быки замыкают великий исход тысячных оленьих стад.

- Эх, Васек! Ты бы весной поглядел, что здесь делается. Щепка на щепку лезет! - говорил, повышая голос, сквозь шум вертолетных двигателей грузноватый и плечистый командир Анфисов своему молодому бортмеханику, глядевшему на простиравшееся внизу белое безмолвие с тоской. Неужели в эту глушь навечно заброшена его молодая полнокровная жизнь? - Куда ни посмотришь, олени лавами катят! На заправку сядешь - из каждой лужи утки крякают, кулички... Все поет, свистит, колготится. И каких только птиц в тундре нет...

- А попугаи? - спросил тоскующий Васек.

- Попугай - птица глупая, - улыбнулся Анфисов. - Ей здесь не ужиться. Здесь оборотисто надо жить, с умом...

- Намек понял! - сказал Васек. Ему надо учиться и учиться у своего наставника-командира. Поэтому он и попросился в его экипаж, приехав по распределению к полярным вертолетчикам.

- Анфисов жить умеет, - объяснили ему. И Васек хотел научиться этому искусству.

- Гусь тучами летает. Я такие облака стороной обхожу. Это хуже, чем в грозовое попасть, - так и останешься без винта. Зато опустится такое облако на луг, будто косой кто траву скосил! Чисто! Видел такое?

- Так это весной, - ответил Васек. - Сейчас голяк полный. Три дня летаем, и все пусто внизу...

И вправду, уже три дня вертолет вывозил грузы геологической партии из дальнего Чай-Тамуса, а внизу только припорошенные оспяные тропы ушедших оленьих стад. Поэтому Васек и недоумевал. Как-то не верилось, что в этом промерзшем и заледеневшем раздолье может быть что-нибудь живое. Только Анфисов может найти в этих снегах то, о чем он всегда говорил. Но ведь это Анфисов.

- Что это там внизу, гляди! - с улыбкой сказал командир, ворохнув широким плечом и выводя вертолет на снижение. - А ты говоришь - голяк! Тут такие воротники наперегонки бегают...

Вдоль протоки удирал, оглядываясь на хищную железную птицу, песец. Он бежал во всю мочь, подпрыгивая и озираясь, а потом, поняв, что от летающей машины не удрать, стал закапываться в мелкий снег. Сверху его распластанное страхом и гулом мощных винтов тельце хорошо ложилось в прицельную рамку.

Песцовую шкуру пластали торопливо. Анфисов зубами выдернул дымящийся хвост из меха. Хвост был похож на алую шпагу, составленную из позвонков. Анфисов сплюнул и сказал:

- Еще пошкурим песцов...

Когда подняли вертолет, то тундра показалась Ваську не такой уж безжизненной. Ледышки озер зелено мерцали, как глаза полярных лис. И Васек жмурился от удовольствия, представляя, как будет шкурить этих лис и как хорошо заживет с Анфисовым. Анфисов мужичок себе на уме. Недаром его в отряде называют Мамоной. Пусть называют как хотят. Ваську повезло, что он попал к Анфисову. А тому нужен помощник, который бы держал язык за зубами. Васек это сможет. Он понял, что на Севере выживают сильные и оборотистые. Попугай здесь не прокормится.

- А вот и унты ходят! - сказал Анфисов, указывая на мерцающую внизу белизну. - Значит, обуем тебя. Будешь в новеньких унтах на танцах красоваться. А то не понять, вертолетчик ты или штукатур...

Васек прищурился и увидел в белом просторе коричневую родинку, которая увеличивалась на глазах, превращаясь в дикого северного оленя.

- А рога какие! - изумился Васек. Сверху оленьи рога гляделись диковиными крепкими лопастями. Даже удивительно было, что животное не может взмыть на них и умчаться от преследователей в тундру. Бур поднялся, потревоженный ревом машины. Проталина, которую он прожег телом, тут же стала затягиваться пушистой изморозью, вмиг омертвившей цветы и травы.

Вертолет в тундре

- Сам тощий, а рога! - повторил Васек. - Доходяга в короне!

- Гон у них! - объяснил Анфисов через рев моторов, окидывая оценивающим взглядом оленя, его высокие ноги. Камус на олене был что надо. Цвета легкой охры, самый ценимый камус! - Они как женихаться собираются, то неделю постятся. И мясо сейчас у них пахнет...

Он вытащил из-за обшивки карабин. Конечно, сейчас лучше бы подстрелить важенку. Да они все за хребтом. Надо бы слетать.

Бур вышел на лед протоки и галопом поскакал к берегу, сопровождаемый синей тенью вертолета, с борта которого румяный Васек выцеливал оленя в затылок, под самое основание роскошных рогов. Вертолетчик гнал быка, как опытный пастух корову. Васек, глядя, как строчит длинными ногами олень внизу, размышлял о том, что вот и состоялась охота, о которой он мечтал. И этот роскошный зверь будет бежать туда, куда захочет Васек и его друг Анфисов. Они здесь хозяева. И никто им не помеха. Вот это жизнь!

- Худой, зараза, - жалел оленя Васек. Странно, но у него почти не было охотничьих эмоций, только превосходство над беззащитным животным, чья жизнь была привязана невидимым волоском к прицельной мушке карабина. Обычно стреляли левым бортом, потому что иллюминаторы правого были наглухо задраены.

Васек застыл наготове, дожидаясь, когда олень выйдет на берег. На лед вертолет не мог сесть по инструкции, а таскать мясо оттуда - врагу не пожелаешь. Это ходячее мясо - можно выгнать, куда захочешь.

Вот хороший мысок. Он как бы создан природой для посадки и разделки оленя. За мыском начиналась ложбинка ручья. Далее она углублялась, превращалась в ущелье, откуда вытекал ручей. Анфисов, безошибочно выбрав нужный режим работы двигателей, завис над оленем и даже развернул вертолет на несколько градусов, чтобы дверца стала напротив зверя. Ну, Васек!

Васек, затаив дыхание, еще раз поймал основание рогов, нажал на курок. И промахнулся! Видно, очень долго прицеливался. Пуля срезала роскошный рог. Заставила бура откинуться. И тогда взбешенный однорогий бык пригнулся и пошел в атаку на машину, качающуюся на своих прозрачных крыльях. Он ожидал нападения на льду. На льду всегда нападали на него волки. Но они были страшны весной, когда на реках стояли наледи, а олени утомлены долгой зимовкой и переходами. Теперь же на кусочке родной земли гонный бур не собирался сдаваться.

Этот выпад спас оленю жизнь. Васек лихорадочно выпалил целую обойму в бегущего навстречу быка. Вертолет качало. Васек прекратил стрельбу только тогда, когда бык исчез под брюхом машины. И оказался неуязвимым. Сейчас быка видел Анфисов из прозрачной кабины.

- Зараза ты! - закричал Васек. - Жених полоумный! Снимай камус!

Но бур не собирался снимать камус, а стоял, будто невидимка, за железной переборкой, отдыхал, пережидая. Анфисов опытно передвинул вертолет по оси, ставя быка перед дверцей. Но бык упрямо приблизился к вертолету, остановился под брюхом и стал ждать.

Анфисов приложил все свое летное умение, разворачивал и уводил вертолет в сторону. А бык упрямо следовал за машиной. И все время был невидимкой - или под брюхом, или с правого бора. И, передвигаясь таким образом, бур успел проскакать ложбинку и двигался по руслу ручья, увлекая вертолет в ущелье.

Васек стрелял по мелькавшим рогам, уже не веря в свое оружие. Латунные гильзы сыпались звеня.

- Мясо вонючее! - орал он. - Шкура тундровая! Обмылок банный! Не нужен ты здесь никому! Не будет тебе житья!

Стрелял и стрелял в белый свет, как в копеечку.

На повороте вертолет завис над оленем, встал на попа и, выравниваясь, зацепил задним винтом за глинистый обрыв. Развернувшись еще раз по оси, заскользил по склону ручья. Даже для Анфисова преследование оленя среди ущелья оказалось не под силу...

Бур не останавливаясь строчил копытами, уходя к синим верховьям...

Вечером в гостиницу к Анфисову пришел механик. Анфисов узнал его и хотел не пускать. Но тот, удержав дверь, вьюном проскользнул под рукой дородного Анфисова, нагнулся и ловко ухватил хозяина за ногу.

- Снимай унты браконьерские! Мамона! - орал он побелевшему как мел Анфисову. - Догола раздену и в Африку пущу, птица ты ненашенская, гриф заморский!

- Да погоди, Зиновьич! Поговорим по-людски! Ты что ко мне имеешь?

- Ваську из-за тебя два ребра удалили, а сам ходишь, зубы скалишь!

Механик схватил хозяйский унт и бросил его в коридор, где захлопали двери и замелькали лица, желающие узнать, по какому поводу шум.

- Был я в больнице, - отбивался Анфисов, - здоров Васька и летать будет!

Анфисов надеялся, что ему помогут. Но никто не вмешивался в скандал.

- Васек будет! А ты, Анфисов, отлетался! - скороговоркой частил нежданный гость. - Ты что комиссии плел про рулевые тяги? Меня хочешь сделать виноватым?

Второй унт пролетел по коридору.

- Выходи, - орал механик, - и честно людям скажи - оленя браконьерил! А рулевые тяги здесь ни при чем. Я их лично проверял...

- Что они там? - спросил голос в коридоре.

- Разберутся сами, - ответили ему. - Это у них вроде семейной ссоры...

- Видно, Анфисову и вправду не летать...

- А зачем? - ответил голос. - У него дом в Хосте с садом. В саду финики. Пенсия через полгода.

- Жадность его погубила...

- Не жадность, а безнаказанность, - объяснил тот же голос. - Он столько оленей переколотил... И не только оленей. Широко жил, хозяин...

А в это время тощий, как борзая, однорогий бур, спотыкаясь и заметая белым, подгрудником снежную пыль, спускался с горы. Молочно и сладко пахли здесь снега. И бур, пересиливая усталость, вскинул уцелевший рог и застрочил ногами молодо и непобедимо, почуяв под собой тропу родного стада.