Расправа (Николай Минх)

Расправа

- Когда еще до революции я был студентом, - рассказывал однажды мой дед, - в одной комнате со мной жил товарищ, тоже студент, киргиз^* Касым, вместе с которым мы учились в гимназии.

^* (В то время в тех местах так называли казахов.)

Отец Касыма не раз бывал в столице и, будучи человеком башковитым, поняв важность и значение образования и пользуясь хорошим отношением к нему русских чиновников, определил своего старшего сына Касыма сначала в одну из школ в Камышине, а затем в саратовскую гимназию.

Все восемь лет мы просидели с Касымом за одной партой, что, конечно, сблизило нас. Кроме того, нас связала общая страсть к охоте.

У отца Касыма, как и у каждого мало-мальски зажиточного киргиза, были табуны степных лошадей. По рекомендации и наущению русских чиновников он занялся улучшением своего конского поголовья, взяв в производители жеребцов донской породы, что позволило ему увеличить рост и быстроту скачки киргизской лошади, сохранив ее выносливость, неутомимость и нетребовательность к пище. Выведенных полукровок Шигай поставлял в русскую кавалерию и скоро значительно увеличил свое благосостояние.

Пользуясь громадными просторами полупустынных степей, он имел табуны почти полудико живущих лошадей. Каждый табун делился на косяки, и в каждом из них имелся свой вожак, обычно рыжий красавец-жеребец, охраняющий своих наложниц подобно восточному владыке. Грозный и неустрашимый, он ревниво оберегал их от опасностей и невзгод, обитая с ними на определенном пространстве, перенося летние палящие жары, и пекло полупустынь, и зимние холода с их нестерпимыми морозами и недельными буранами.

По приглашению Касыма и его отца я не раз ездил на рождественские праздники к ним в гости в Рынь-Пески. Там мы часто охотились по степному волку. Охота эта производилась верхом на быстрых и неутомимых лошадях с одной лишь плетью, называемой камчуком, и кинжалом за поясом. В конец плети вплетался кусок свинца, ударом которого по голове зверя завершалась погоня.

Имевшиеся у киргизов борзые собаки были мелки и слабы, и взять волка им было просто не под силу. Они были пригодны лишь для травли лис. Зайцев киргизы не травили, считая их поганью.

Я не раз принимал участие в подобных охотах на волка, и на моем счету было несколько, правда прибылых, добытых таким образом зверей.

Так было и в тот раз.

За десять-двенадцать часов пути почти без дорог по бескрайнему Заволжью, покрытому небольшим, в два-три вершка, слоем снега, по одному только определявшемуся кучером-киргизом нужному направлению мы отмахали на перекладных верст полтораста пути и почти затемно добрались до зимовки родителей Касыма.

Нас радушно встретили, с благодарностью приняли привезенные Касымом и мной подарки, напоили и накормили национальными кушаньями, и мы скоро разошлись на покой, хозяева - сонные от позднего, непривычного для них без сна времени, а мы - усталые и разморенные свежим воздухом и долгой дорогой.

Утром мы поднялись с рассветом и стали собираться на охоту, для которой все уже было приготовлено. Денек выдался тихий и серый, с тучками, почти сплошь затянувшими тусклое небо, с небольшим, в один-два градуса, морозцем.

Облачившись в легкие, но теплые, сшитые из шкурок молодых барашков халаты, заменявшие русские полушубки, подпоясавшись ременными поясами, к левой передней части которых были подвешены кинжалы; надев на головы лисьи малахаи, а на ноги теплые, подшитые из плотной кошмы валенки, взяв в руки плети, мы сели на лошадей - небольших, юрких и нетерпеливых киргизов, обрастающих на зиму довольно длинной и густой шерстью. Седла дополняли пуховые подушки, значительно облегчающие длительную езду.

Нас было четверо. Я с Касымом и двое его дядей, младших братьев отца, - охотников смелых и опытных. Отец Касыма, хотя и был в молодости страстным охотником, с нами не поехал, считая, что это для него уже неподобающее занятие. Но он вышел нас проводить и пожелать удачи и стоял у жилья с поднятой рукой до тех пор, пока мы не отъехали на значительное расстояние.

Снегу было не много. Он покрывал землю ровной пеленой, затянутой сверху тонкой ледяной корочкой, образовавшейся от выпавших после снегопадов не то дождя, не то изморози. Изморозь была и сейчас, оседая на одежде и покрывая ее тонким блестящим слоем льда.

Окрестности затянул легкий туман, но дали просматривались на несколько верст вокруг, теряясь и пропадая в серой дымке и мгле зимнего дня.

Разрушаемая ногами лошадей ледяная корочка разлеталась по сторонам, звеня по почти стеклянной снежной поверхности с редкой растительностью из невысокой рыжеватой отмершей полыни, составляющей корм для пасущихся по зимам косяков лошадей и отар овец. Если лошади не охранялись, то овечьи отары были под наблюдением верховых пастухов и страшных, с ужасающими мордами и обрезанными ушами собак-волкодавов.

До места охоты, где мы надеялись найти волков и кочевавший там косяк, из которого звери два дня назад разорвали молодого конька, было верст десять. Чтобы не утомлять лошадей, мы ехали слабой рысцой, хотя трусившие под нами кони все время тянули поводья. Ехали без дороги, вытянувшись цепочкой, на расстоянии пятидесяти сажен один от другого, причем если для всех остальных охотников подобная езда была привычным делом, то я, не часто ездивший верхом, испытывал необычайное удовольствие. Подо мной был ладный и шустрый иноходец, и я не чувствовал ни тряски, ни болтанки из стороны в сторону, обычных при езде рысью, а лишь легкое, едва ощутимое покачивание, баюкающее и успокаивающее.

Кругом царила почти мертвая тишина, и если бы не скрадываемый снегом топот лошадиных ног да слабый звон разбиваемой ногами коней ледяной корочки, легко могло показаться, что вокруг какое-то спящее, а то и просто мертвое царство, которому чужды всякие звуки и шумы.

Мы проехали верст семь-восемь и увидели на сером горизонте косяк пасущихся лошадей. Мы направились к нему. Лошади, держась все время довольно плотно, бродили по степи, питаясь отмершей пустынной растительностью.

Когда мы подъехали на расстояние примерно полуверсты, от косяка отделился его вожак, прекрасный рыжий жеребец, желавший, видимо, узнать, что за пришельцы приближаются к его гарему и нарушают его мир и покой. С высоко поднятой головой, горящими глазами, густым развевающимся хвостом, который он все время откидывал в стороны, с громким предупреждающим ржанием он остановился перед нами в двух-трех десятках сажен в угрожающей позе, всем своим поведением и видом показывая, что дальнейшее приближение к его гарему чревато опасностями.

Властелин этот был невыразимо красив, и я невольно залюбовался им.

Один из дядей Касыма закричал на своем родном языке непонятные для меня слова, которые, как мне показалось, рыжий жеребец понял, потому что он несколько успокоился, хотя и продолжал стоять в воинственной позе.

Мы съехались, и оба дяди сказали, что, как видно, волков тут нет, лошади пасутся спокойно и делать здесь нам нечего. Скорее всего, человек, проверявший табун, что-нибудь напутал, ошибся и неправильно указал косяк, где волки задрали молодого конька. Не исключалось и то, что, может быть, они и сами ошибаются, не поняв указаний табунщика. Волчьих следов, которые говорили бы о присутствии зверей, вокруг тоже не было.

Мы постояли несколько минут, посоветовались и решили ехать к соседнему косяку, который пасся верстах в двенадцати.

Рыжий красавец постоял некоторое время, поглядел нам вслед и, высоко держа благородную голову, приподняв густой хвост, медленной гордой рысью направился к косяку, оглашая воздух ржанием, которым он, видимо, успокаивал своих наложниц.

Через некоторое время лошади скрылись из глаз, пропав за легкой, едва ощутимой возвышенностью песков с зарослями редкого саксаула. Проехав на покойной иноходи наших неутомимых киргизов несколько верст, мы вдруг услышали сзади топот десятков копыт и, оглянувшись, увидели какое-то темное пятно, которое неслось по степи в нашу сторону.

Табун лошадей

Мы остановились. Оба дяди моего друга и он сам, приподнявшись на стременах, смотрели на несущийся темный поток и почти в один голос воскликнули: "Волки!"

Опустив поводья, мы бросились во весь опор к несущемуся косяку.

Через короткие минуты мы были уже недалеко от этого урагана. Впереди лошадей, стремясь уйти от преследующей их лавины, поджав хвосты, неслись три волка.

Оторвавшись на два-три корпуса от косяка, словно грозный дух, за зверями несся светло-рыжий жеребец, а за ним, так же неудержимо, как и он, мчались его кобылы. Мы остановились, понимая, что наша помощь лошадям не нужна, и остерегаясь в то же время, чтобы не попасть в эту лавину. Все это было так близко, что я до мельчайших подробностей увидел расправу благородных животных с их исконными врагами.

Расстояние между волками и лошадьми сокращалось с каждым мгновением. Вот ураган коней во главе с их властелином и защитником настиг зверей. Как грозная туча он накрыл волков, и мне даже показалось, что я слышал вой зверей под копытами животных.

Когда косяк пронесся, на почерневшей земле валялись только окровавленные, изуродованные, бесформенные волчьи тела. А лошади, промчавшись две-три сотни сажен, остановились и, обернувшись, глядели на сотворенное ими. Вожак же, гордый и прекрасный, с раздувающимися ноздрями и налитыми кровью глазами, направился к месту казни врагов, чтобы убедиться в результатах возмездия.

Теперь он более спокойно отнесся к нашему присутствию, понимая, наверное, что люди оказали бы ему нужную помощь, если бы она понадобилась. Довольный содеянным, вожак гордой рысью направился к косяку, к которому тем временем подбегали отставшие от него жеребята-позднышки и их матери.

Сказав на ломаном русском языке, что делать здесь нам больше нечего и что шкуры зверей настолько испорчены, что не представляют никакой ценности, дядья Касыма повернули лошадей и направились к дому, руководствуясь только одним им известными приметами в этой бескрайней, однообразной, укрытой снегом унылой полынной степи.

А я был потрясен увиденным. У меня все еще неудержимо колотилось сердце, я дрожал нервной дрожью и долго стоял на месте, озирая поле недавней битвы. Я пришел в себя от гортанного крика двух ворон, которые поспешно летели на это поле с лежащими на нем изуродованными волчьими телами.

"Откуда они? Как узнали об этом?" - невольно подумал я. - Ведь прошло всего лишь два-три десятка минут". Размышляя о случившемся, я медленно направился вслед за своими товарищами.

Прошло много лет. Мне не раз приходилось впоследствии охотиться в Заволжских степях на волков с камчуком в руках и заганивать их. Но подобное мне довелось видеть только раз в жизни.