Где нерестится лосось (Вадим Чернышев)

Где нерестится лосось

Если составить цветную климатическую карту Камчатки, наверное, она получилась бы очень пестрой. Как лоскутное одеяло. Очень уж различен климат в разных местах полуострова. И климат, и, конечно, погода. В один и тот же летний день на побережье океана может быть прохладно и моросливо, а отъедешь километров пятьдесят-сто в глубь полуострова - ясно и тепло. Даже жарко. В горах, на Корякском и Авачинском вулканах лежит снег и метет пурга, а спустишься вниз - на берегу озер загорают и купаются горожане, жители Петропавловска-на-Камчатке.

В долине, где я брожу в поисках уток, сегодня настоящие субтропики. Жарко и влажно. Душно. Микроклимат здесь как где-нибудь в Поти или Батуми. Это потому, что долина со всех сторон наглухо закрыта от ветров лесистыми сопками. Воздух насыщен испарениями земли, запахами разомлевших трав и цветов. Какие здесь густые, пышные травы! Заросли кипрея, жимолости и шиповника опутаны цепкой повителью мышиного горошка. Осыпает легкие белые лепестки отцветающая кашка. В трехметровой траве шеламайнике, стоит таинственный полусвет. Настоящие джунгли! Я ружьем отвожу толстые, звонко-ломкие трубчатые стебли шеламайника, руками разгребаю путаницу кустов, грудью рву тенета горошка. Будто плыву в зеленом травяном море. Да, жарковато...

В западной стороне в небе висит туманно-голубоватый, стрельчатый гребень Ганал далекого Ганальского хребта. Легкий, призрачный, неземной, он струйчато дрожит в парном дыхании земли. Я представляю студеную тишину, царящую в Ганалах, языки ледников в глубоких расселинах. То и дело поглядываю я на далекий хребет. Смотреть на него почему-то очень приятно. Как на кусок льда, лежащий на раскаленном асфальте. В долину я пришел по речке. Это единственное место, где не надо забираться на перевал. Деревья сплели над узкой речкой густые кроны и образовали тенистый зеленый тоннель. Я шел по мелкой воде. Мимо меня проносились кулички. Они стояли, кланяясь, на мокрых камнях, с писком улетали в глубину тоннеля. В речке сквозили длинные быстрые тени. Это шли на нерест нерка и кижуч - камчатские лососевые рыбы. В пору рунного хода лосося все, кому не претит мясное, пернатые и четвероногие, держатся у речек. Тут есть чем поживиться! Медведи тоже становятся рыболовами. Их тропы сворачивают к отмелям. Зайдя в воду, медведь высматривает рыбину, чтобы зацепить ее когтистой лапой и выбросить на сухое. Там, где нельзя было пройти речкой, я шел медвежьей, тропой по затоптанному пожухшему шеламайнику. В узком извилистом коридоре тропы пахло зверинцем. Не столкнуться бы здесь с мишкой...

В половодье речка затопляет долину. Возвращаясь в свое русло, она оставляет несколько озерков. Продираясь сквозь заросли, брожу от озерка к озерку. Уток нет. После тяжелой ходьбы и духоты "джунглей" устраиваю на бережку короткий отдых. И опять глаза ищут поверх сопок зубчатую стену хребта, парящего над землей, как сказочный замок, как мираж... Прекрасные, недоступные горы, манящие людей из теплых, уютных долин!

...На одном озерце послышался плеск. Я изготовил ружье и подкрался поближе. Уток не было и здесь. Но озерцо жило: вода в нем волновалась, взлетала брызгами и раскачивала реденькую осоку. Над озерком клонилась кряжистая березка. С нее озерцо видно как на ладони. В нем ходили крупные, более полуметра, рыбины. Солнце просвечивало мелкую прозрачную воду. Каждый камень заметен, каждая рыбина. Я насчитал их четыре. Четыре нерки. Какие же это были красавицы! Как ярок их нерестовый на ряд! Темно-зеленые головы, вишневые бока и ярко-красные плавники, дрожавшие и светившиеся в солнечных лучах. Недаром у нерки есть еще одно название: "красная".

В ту сторону, где в кудрявых купах деревьев бежала речка, от озерка тянулась узенькая, заросшая осокой протока. По ней-то, значит, и пробрались сюда лососи. Такой "клюв", полный острых зубов, отрастает у самцов-лососей при ходе на нерест для защиты отложенной икры от разбойников-гольцов, больших до нее охотников.

Я на своей березе оказался зрителем и свидетелем удивительного события. В маленьком каменистом озерце шел нерест. Пошевеливая кроваво-красными плавниками и хвостом, самка-нерка стояла в его середине. Иногда она вздрагивала, от головы к хвосту прокатывалась судорога. Нерка поворачивалась и вставала чуть наклонно. Она, по-видимому, выливала икру. Три клювача ходили на равном расстоянии вокруг нее. Но интервал этот между ними все время нарушался. Словно бы не вынося больше присутствия соперника, какой-нибудь из лососей вдруг кидался на переднего - и вода вскипала, разлеталась брызгами от ударов мощных хвостов. Более слабый "стрелял" к берегу, вспарывая озерко спинным плавником. Самка в этой потасовке участия не принимала. Она тихо поворачивалась то одним, то другим боком, поднималась, обнажая блестящую красную спину, опускалась снова. Клювачи, как бы помирившись, возвращались к ней, кружились тесным хороводом, пока между ними вновь не вспыхивала драка. И опять вода взрывалась, бугрилась и перечеркивалась стремительными бросками рыб. Волны выплескивались на камни, раскачивали осоку...

Медвежонок

Так вот как происходит нерест лосося! Я сидел над водой и все смотрел, смотрел на ярко окрашенных рыб... Наверное, озерцо очень подходило для будущих "яслей" лососевых мальков: теплое, мелкое и безопасное - без гольцов... Солнце стало сваливаться к закату. После увиденного интерес к уткам как-то пропал. Повесив ружье за спину, я направился вдоль протоки к речке и долго еще слышал позади всплески воды.

Протока привела меня к тихой речной заводи. Сама речка шумела за косой галечника. Невеселую я увидел картину. Заводь представляла кладбище отнерестившихся лососей. Под зеленым сводом деревьев стоял запах падали. Объеденные хищниками, расклеванные птицами рыбины валялись по берегам. Еще живые, но ослабевшие и выцветшие, заживо разлагающиеся лососи вяло тыкались одрябшими носами в камни, падали на бок, с трудом возвращаясь в обычное положение. Умирающие кижучи и нерки лежали на отмели, широко топыря сухие жабры и устало шлепая махалкой хвоста. Некоторые из них, заслыша мои шаги, из последних сил поднимались, змеисто пробегали по мелководью и снова валились на бок...

Недолга жизнь лосося, загадочна его смерть. Родившись в речках и озерках, мальки скатываются по течению в океан, вырастают в его просторах в крупных рыб и через пять-шесть лет устремляются к берегу, безошибочно находят свои речки. И нет силы, которая бы воспрепятствовала их движению к родным нерестилищам! В пресной воде лососи ничего не едят. Преодолев встречное течение, пороги и перекаты быстрых камчатских речек, лососи откладывают икру и умирают - вот так, как в этой заводи, угасая медленно и трогательно. Так всегда было и так всегда будет. Таков закон жизни и смерти лосося.

...Разбрызгивая сапогами воду, я иду краем заводи и думаю об удивительной судьбе лосося, а перед глазами всё стоят цветущая долина, зубцы и башни Ганальского хребта, сверкающие зеркальца озер, хоровод и стремительные броски больших и сильных, полных жизни рыб.