Ажик-Минор. (Герман Агеносов)

Я обязан написать о нем. Чемпион Ажик-Минор, ВРКОС № 1329/с^*. Победитель всех выставок, в которых участвовал.

^* (ВРКОС - Всесоюзная родословная книга охотничьего собаководства.)

Когда десятимесячный рыже-пегий спаниель, прямой потомок многократного московского чемпиона Минора - 1150/с, впервые появился на ринге свердловской областной выставки, в рядах старых уральских спаниелистов произошло замешательство... Очень породный, спортивный, с редкостной по красоте головой, стройный и по-спартански, если так можно сказать про собаку, сильный, он действительно воплощал в себе стандарт породы и в то же время не укладывался в него, был как бы "над" ним. Один из экспертов-спаниелистов в пылу полемики об экстерьере Ажик-Минора сказал: "Я могу поставить Ажика в ринге только первым или последним. Середины для него нет".

Уже чемпионом Ажик-Минора видели А. П. Мазовер и А. В. Гусев и, привычные к блеску собак, отозвались о нем восторженно. А однажды я услышал: "Нет, нельзя иметь собаку с такими глазами: в них невозможно смотреть спокойно". Они были темно-карими, глубокими, тревожащими... И взгляд трагичный и восторженный, строгий и преданный.

Ажик-Минор

Ажик жил каким-то своим миром уже с детства и не умел делать что-либо наполовину. В двухмесячном возрасте он оскорблялся, если ему после прогулки вытирали или мыли лапы, но настало время, когда гордый Ажик-Минор считал просто невозможным пройти в квартиру с грязными ногами. В доме он любил комфорт и чистоту и страдал, был грустен в дни генеральных уборок или ремонтов. Он совершенно не выносил ссор, повышенных интонаций между людьми, и (спасибо ему вечное!) у него удивительно было развито умение распознать справедливую сторону. Ажик прижимался всем телом к тому, кто был прав, и, глядя в глаза неправому, укоризненно или грозно облаивал его: ссора утрачивала смысл.

Для полного его благодушия было нужно, чтобы все члены семьи находились дома. Ажик-Минор в семье был шестой; кроме еще одной моей собаки, остальные четверо - люди. Блаженствовал же Ажик лишь тогда, когда всех нас удавалось собрать в одной комнате к телевизору. У Ажика была потребность собрать нас к телевизору. Он знал, что к обеденному столу мы сходились сами, и заранее располагался под ним, изображая полное равнодушие к тому, что сверху. Он не клянчил подачки, даже голодный ел нежадно, мог уступить свою порцию всегда жадничающей подруге. На двор Ажик просился только молча, глазами.

Он был обидчив, но обиду сносил с подчеркнутой независимостью: мгновенно игнорировал все и вся, забиваясь в какое-нибудь малозаметное место в квартире. В миг обиды его лучше было не трогать. Да простят мне самолюбивые властители собак, я признавал за Ажиком право на обиду, признавал за ним право на настроение, а настроение господствовало в нем, хотя в любом состоянии, даже обиженный, даже в ярости, Ажик подчинялся моей команде. Я только старался не трогать его, если в его глазах не видел горячего желания общения со мной.

Ажик не был злопамятным, справедливое наказание сносил, в неправом суде - защищался. Он никогда не пугался, не взвизгивал от боли, а его оборонительная реакция была настолько сильной, что он всегда бросался в наступление быстрее того, чем желал бы противник. Не знаю, как Ажка, а я всегда страдал от того, что ему не хватало в будничной жизни "авторитета массы". Ведь любой собаконенавистник скромно проходит мимо огромного дога, даже если этот дог боится собственного хвоста. А что такому спаниель?.. Ажик безошибочно определял собаконенавистников и контактировать со мной таким прохожим не давал. В ответ на его рычание мы обычно слышали: "Развели-и!", "На варежки бы его, ушастого!"

Имея особое чутье на нравственный облик людей, Ажик-Минор еще бескомпромисснее относился к собакам с "нравственным" изъяном: трусливых игнорировал, заносчивых осаживал, преступных брал с поличным. У собак "моральный и уголовный кодексы" свои, не всем они ведомы, не всегда нам понятны. Впрочем, вот одна сцена, потрясшая очевидцев.

Это было на полевых испытаниях собак разных пород в довольно глухом районе. Я был приглашен как эксперт-кинолог. Ажик - мое наглядное пособие: в краю болотной дичи люди не видели правильной работы спаниеля и просили меня показать им ее. А участники - легавые, лайки, спаниели - этакий смешанный состав претендентов на диплом по болотной и утке. Работы - на два дня с лишним.

Еще в дороге Ажик "не принял" одну лайку - развязного кобеля - и был злобно возбужден. Это не помешало ему, однако, "отсечь" все с той секунды, как я скомандовал "рядом" при подходе к болоту.

Показательные выступления - это прежде всего 20-40 зрителей у вас за спиной, а впереди - отсутствие права на ошибку! К такому тренажеру я привык. И вот, сработав на уровне диплома I степени, Ажик стоит у моих ног, а я чуть ли не с кочки, прямо в болоте, читаю лекцию о том, что и как. Вопросов ко мне много, но ответы на них - потом. Вернулись в шумный стан. Я постелил плащ, положил на него подстилку, рюкзак и не столько скомандовал, сколько извинительно попросил своего питомца занять приготовленное ему место. От остающихся в лагере я потребовал к Ажику не подходить и ни в коем случае его не отвязывать. Сам же ушел с первой группой спаниелей в болото. Ну и, конечно, нашелся сердобольный почитатель ажиковского таланта, который подсел на плащ к Ажику, чтобы погладить его. Ажка стерпел. Почитатель отцепил карабин поводка от ошейника: пусть, мол, побегает! Освобожденный Ажик с плаща не сошел, но почувствовал двойную ответственность за "место", ибо теперь уже рычанием отметал любую попытку подойти к нему. Затем он лег, и всем стало ясно, почему я запретил подходить к Ажику.

Неожиданно отвязался и, пробегая мимо, встал на мой плащ именно тот кобель, которому Ажик не простил развязности. Бросок - и спаниель взял лайку за горло! Как разняли их, я так и не понял: слишком сбивчив был многоречивый рассказ очевидцев и усмирителей. Понял только одно: нашелся смелый человек. Этот человек тут же залил медицинским "БФ-6" рваные раны на Ажике, и Ажик позволил ему сделать все, что было нужно сделать. А самые бывалые уязвленно хмыкали: "Надо же! Лайку чуть не задушил".

Да, Ажик не выносил собак, если они его чем-то не устраивали, и тогда уж размеры собаки для него не имели значения. Дог ли, овчарка - он мог броситься на любую, но всегда - не без причины. Одной из неотвратимых причин была его ревность. Можно ли осуждать за ревность собаку? Лично я перед собачьей ревностью снимаю шляпу и никак не отважусь основательно написать о ней.

Были мы как-то на охоте. В лесу работал старый, сильный и опытный дратхаар. А у Ажика в лесу - первое поле. И он присматривался к работе дратхаара, даже ассистировал ему, хотя действия спаниеля и легавой далеко не одинаковы. Но стоило драту моего коллеги подойти на привале ко мне, приласкаться, как сразу из соратников они превратились в неистовых врагов.

Были собаки, которых Ажик любил, дружил с ними. Он не делил ни с кем территорию своего квартала и прогулочный маршрут, но делал исключение для боксера-кобеля, увенчанного многими медалями, флегматичного тяжеловеса. Ажик явно симпатизировал ему, и, по-моему, их взаимная вежливость достойна была специального исследования. Не габариты боксера делали Ажика вежливым - на этом же прогулочном пути Ажик люто ненавидел и совершенно не выносил двух кобелей-догов.

У моей чемпионки Лады - 1236/с появились щенки, когда Ажику было полгода. Малыши приходились ему племянниками. Надо было видеть, как дядя часами следил издали за щенками, а когда они подросли, Ажик забирался в гнездо, ложился, и они ползали по нему, тискали его; он играл с ними заботливо, осторожно, поражая нас своим, я бы сказал, деликатным терпением. Острые зубки-иголочки впивались в его тело, нос - всюду, и он позволял малышам все то, что не разрешала им их строгая мама.

И этот же Ажик в десятимесячном возрасте обнаружил способность повелевать в интересах ближнего. Произошло это на покосе, где он прожил почти неделю с моим тестем, дочерью и женой. Недельный анархизм, да еще в лесу, для "непоставленного" спаниеля губителен, но что было делать? Сам я лежал в больнице, а щенку нужны солнце, движения! Оставалось надеяться, что Ажик - не дурак и вернется к "школе", когда потребуется.

Так вот что произошло на покосе. Собираясь домой, дед убрал палатку, сложил общее и свое и... не смог прикоснуться ни к чему из личных вещей моей жены и дочери. Ажик не дал! Десятимесячный "контролер", очень ко всему и всегда внимательный, четко отделил вещи родных ему людей от вещей просто близкого человека. Он продиктовал условия, а старый умный человек подчинился. Не думаю, что внутренне легко достался Ажику такой диктат.

Вне дома он нигде не чувствовал себя хорошо, кроме наших с ним машины и палатки: при этом он всегда был собран, бдителен и отважен. Однажды Ажик, отдыхая в машине после выступления на полевых испытаниях по болотной дичи (он заработал на них диплом II степени), нашел недопустимым простой, с людской точки зрения, факт: эксперт, только что отсудивший Ажика, подошел к машине, открыл ее и взял с переднего сиденья фляжку с водой. Лежавший на заднем сиденье Ажик молнией метнулся через кресло... Этого эксперта Ажка знал с детства, накануне испытания провел в его квартире ночь, вместе с ним (в этой самой машине!) приехал на болото. Но как мне было доказать этому эксперту, объявившему Ажик-Минора недопустимо злобным, что мой пес по-своему был абсолютно прав и в высшей степени принципиален? Садись в машину, пожалуйста! Но ты же уносишь вещь, которая сейчас вместе со всей машиной доверена Ажику, и он не имеет права отдать ее тебе! Сторожевой инстинкт? Да, если говорить терминами... А вообще Ажик был очень ласков с теми, кого любил, даже нежен.

Он особенно выделял мою дочь. Он охотно отдавался вначале неумелым ее командам. Но я же отлично видел, что упрямец не считает их обязательными! Да, Ажик-Минор умел любить! В детстве он не выносил ласкающих рук, негодовал, если его брали на колени, а людям ведь так хочется потискать щенка... Маленький упрямец упорно вырывался и угрюмо уходил под кровать. А потом, позже, он под утро подходил к моей постели и упорно смотрел мне в лицо. Я просыпался от его взгляда и знал, что ему нужно полежать на кровати, прижавшись ко мне, совсем немного, тихо-тихо полежать. Без этого не начиналось утро. Без этого, казалось, Ажик не мог дальше жить. Через 5-7 минут он деликатно поднимался и уходил на место. Вообще все его контакты с нами регламентировались им самим: встанет и уйдет. Он был однолюб, его нельзя было передать в другие руки. В его привязанности чувствовалось что-то трагическое. После долгих разлук со мной он дрожал, терялся. Чуть не плача, мы сидели на полу обнявшись, и только так после встречи со мной Ажик вновь приходил в себя.

Бывали ситуации, когда он брал на себя заботу даже о незнакомых людях. Если я оказывался с ним на охоте не один, он еще в машине начинал контролировать всех. В поле, в лесу постоянно "пересчитывал" всех, искал отдалившихся и работал на всех, даже если видел кого-то впервые. Из-за такой ответственности за всех и каждого он больше мучился, чем работал, а я, признаться, ревновал его. Было больно за его "самосожжение" на этом общем костре охотничьей суеты, и коллективные охоты с Ажиком в общем-то не получались. Сейчас мне стыдно за ревность, и, кажется, я начинаю понимать, как трудно было Ажику с его поразительной синхронностью действий на охоте вписаться в бестолковые движения трех-четырех человек, каждый из которых взвинчен предстоящим выстрелом... Ибо как бы четко и опытно ни действовали на охоте мы, люди, Ажик работал тоньше и точнее. И, казалось, о людях он думал больше, чем о дичи, а люди, надеясь на Ажика, нацеливались лишь на дичь. Чтобы лучше понять все это, достаточно было посмотреть на почерк работы Лады. Старше и опытнее Ажика, она, несколько эгоистичная по натуре, в любых условиях работала даже не для меня, а для себя, и будь со мной хоть рота стрелков - это ее не касалось. Она была прекрасна в работе за счет мастерства и дисциплины.

Ажик же - весь вдохновение, порыв - бросал свой талант под любые ружья. И его можно было взять "напрокат"? О нет! Без меня он не сделал бы и шагу.

Рис. Б. Лошака

Поразительно, что он иначе подходил к своим задачам на испытаниях и показательных выступлениях; на них Ажик отсекал все, что не вписывалось в четырехугольник: угодья - он - дичь - хозяин. Точно так же он умел показать себя в ринге, до последней секунды ринговых процедур сохраняя достоинство и элегантность победителя.

Ажик легко дрессировался, но при этом ему так трудно было подчинять командам свою бурную натуру, что он засыпал едва ли не в ту же минуту, как прекращался урок; он до конца отдавался дрессировке и уставал. Я не замечал подобного у других собак.

До конца своей жизни буду помнить день, когда с полным курсом домашней дрессировки за плечами мы вышли впервые с Ажиком в поле. Что бы-ло-о! Более часа этот сумасшедший Ажка мне не принадлежал, на свистки, команды- ни малейшей реакции. Ни разу не подошел ко мне. Аллюр - красивейший галоп. Неутомимость. Круг интересов - весь мир и каждая бабочка, каждая ласточка в небе сразу. Как рассказать мне сейчас об этом? Я не могу и поэтому цитирую из своих записок тех дней о натаске.

"27 апреля... Убегавшегося, взял на чок-корду. Первый урок челнока. Трудно. Если б не уверенность, что главное еще впереди, опустились бы руки. Как я буду его останавливать при подъеме птицы?! ...В работе с чок-кордой приходится быть жестким. На Ажика нужна сила и логика. Пущенный без корды, опять погнал жаворонков, совершенно необузданно. Я бегал где-то далеко от него. Ужас! Ни малейшей победы.

2 мая. Ходил с Ладой и Ажиком через поля по лесной дороге. Решил сегодня: Ажику - никакой школы. Пусть дышит и бегает.

17 мая. Еду с ним на поля. Цель - работать на чок-корде. Ни на секунду не спустил с поводка. Опять жесткость. Больно смотреть, как Ажик летит через голову, разогнавшись. Корда рвет шею, ноги. Часто сажаю. За каждого жаворонка - рывок. Дала ли что эта жесткая поездка?

5 июня. (Его день рождения - 9 месяцев). Спущен. Взяли в оборот чибисы. Прав ли я, "отдав" его чибисам? Чибисы ведут обезумевшего Ажика, мотают. Он маленькой точкой мелькает по полям, я лишь стараюсь не потерять его. Гоняйся, милый! Надо, чтоб ты почувствовал позор своего безумия, чтоб был оплеван, осмеян чибисами; надо, чтоб была задета твоя гордость... Наконец я его остановил. Да, вид у моего героя был жалкий.

Взял на поводок. Постояли. Спустил с поводка и скомандовал: "Рядом!" И Ажик... всегдашний метеор Ажик, задыхающийся в поле у ноги даже на строгом ошейнике, пошел рядом, пошел, как пришитый к ноге! Пять шагов. "Сидеть!" "Хорошо!.." "Рядом!" "Сидеть!" Взял на поводок (нельзя злоупотреблять). Ловит глазами ворон, чибисов. "Нельзя!!" Понял.

Ушли на дальние поля. Челнок. Без корды. Идет! Мы с ним "схватили" челнок! Не пропал зря ни один урок в предыдущие выезды, это сказалось сейчас. Взлетает чибис. Бросок. "Сидеть!" Сел... Ур-ра!! "Вперед!" И Ажик пошел под пикирующими на него чибисами по полю чел-но-ком! Жаворонок. "Сидеть!" Сел. Еще: "Сидеть!" Сел!"

А затем я надолго лег в больницу, и Ажик-Минор около года не имел поля.

Из дневника 26 мая следующего года. Я из больницы неделю назад... "Ажик идет хорошим челноком, очень послушен, как-то трогательно внимателен к командам и ко мне; взгляд со стороны отметил бы хороший контакт между нами. Причуял сидку турухтана. Отошли. Ажик на поводке. Дрожит и хочет работать. Я тоже хочу. Спустил его возле заросшей хвощом воды, в кочкарнике. Пошел. Прихватил, потянул и - поднял чирка. "Сидеть!" Сел. Стреляю из стартового пистолета. Рванулся. "Сидеть!" Сел вновь! М-да... А чирок (утка-наседка) отводит от гнезда, припадает на наших глазах и вновь садится. Пускаю вперед. Ажик вновь находит уточку, снова не гонит ее, и так я расстрелял почти всю обойму. Но довольно, надо же оставить птицу.

Уходим. Прекрасная работа! Ажик выдержал большой соблазн и - поставлен! К тому же нужно добавить, что он весь вечер работал под чибисами и не гонял их. Удивительна способность моего Ажика мобилизовать себя, когда нужно! Ну, а я?.. Я с каким-то первобытным облегчением, вопреки всем предписаниям врачей, лежал на прошлогоднем сене и слушал соловья. Быть может, и Ажик слушал его?"

...Чемпион Ажик-Минор имел два диплома I степени и два - II по болотной дичи. Работу его на первых испытаниях даже не все поняли - так отличалась она от привычной в наших краях. Минут через семь-восемь после пуска идущий в высокой осоке красивым челноком на чистом галопе со "свечками" Ажик-Минор резко и четко верхним чутьем прихватил вполветра, развернулся, эффектно потянул и блестяще в броске поднял на крыло бекаса. По команде сел, проскочив не более двух метров. С выстрелом рванулся, но опять остался на месте по окрику. Да, было от чего вздохнуть! Работа такая чистая и мгновенная, что судьи даже и разглядеть-то ее как следует не успели... Но какое это имеет значение? Какая разница, что было после того?! Мы с Ажиком сделали главное! А полнота постановки придет, и выстрел со временем не сорвет нас с места.

Бездну сложностей таит в себе сын, внук, пра- и праправнук чемпионов. Кровь Ажик-Минора несла в себе то лучшее, что, вероятно, и хотели получить творцы породы. Чемпионы Минор, Нора, Руслан, Квита, Мирта. Блистательные Жанна и Додон. Сподвижническое горение талантливейших спаниелистов-селекционеров, натасчиков, экспертов воплотилось в страсть, красоту и силу характеров этих собак! А через них - в Ажик-Минора. Да, в силу характера, в то, что на специальном языке называется устойчивостью и подвижностью рефлексов. Одно неверное прикосновение к наследному принцу породной элиты - и был бы крах! Эта кровь не прощает ошибок.

...Заканчивалась обычная загородная прогулка. С женой, дочерью, Ладой и полуторагодовалым Ажиком мы шествовали мимо лесного кордона, где Ажка с восторгом обнаружил скопление неведомой ему разноперой дичи. Как кляну я себя за тот день и сегодня! Моя секундная ошибка в оценке ситуации - и кудахтанье кур, женские крики, хлопанье крыльев, что-то еще помутили мой разум. Ажик торжествующе дожимал курицу, чтобы она потише трепыхалась в зубах его, когда я поднял над ним плетку... Какова цена живой курицы? Я готов заплатить за несколько курятников с их содержимым, если бы только не было той плетки. Ажик-Минор наотрез отказался брать что-либо в зубы, перечеркнул в себе команду "подай!". Только через восемь месяцев после куриной истории я приступил к восстановлению подачи, но опираться пришлось уже не на врожденное аппортирование, а на обязательный условный рефлекс, появлению которого Ажик противился как мог и в вырабатывании которого как мог выкручивался я. Более чем через год Ажик стал подавать, но брал лишь большую дичь и позднее - зайца; ни к чему, что напоминало объемом и формой курицу, он не прикоснулся больше до конца своей жизни; из своей работы по боровой он навсегда исключил подачу - он просто стоял над битой птицей до моего к ней подхода. Спасало лишь то, что я редко делал подранков.

На пятом году жизни Ажик-Минор постиг особенности леса и отделил в своей работе боровую дичь от болотной. Еще через год я дал ему в лесу полную свободу и в ответ получил не только "королевские" выстрелы по вальдшнепам, но и стрельбу глухарей на лиственнице. Ажик отмечал "посоры" под кормовым деревом и, отвлекая собой глухаря, давал мне возможность подойти на выстрел. Одно лишь запрещалось моему другу: работа по лосю. А он мог и по нему... Заяц в течение четырех лет был запретным плодом. Ажик, однако, хитрил, когда натыкался на след косого, с невинным видом обрабатывал этот след, но знал, что гнать нельзя. Наконец он получил и зайца. С каким азартом он его погнал, с каким торжествующим наслаждением принес мне первого битого из-под своей работы!

Меня спрашивали: "Как ведет себя ваша собака в лесу? Вы не боитесь, что Ажик заблудится, когда работает не как подружейный?" Гм... Как? На открытых болотах, в заливных лугах он работал, мне казалось, с легким сердцем, был артистичен и разве что не раскланивался с восторженной публикой после каждой поданной птицы. Я бы сказал, он давал любоваться собой, и эстетическое наслаждение от охоты с ним было огромным. За весь день охоты он не менял ни рисунка поиска, ни аллюра; привалы и передышки не любил. В лесу - а нашим лесам палец в рот не клади - Ажик был серьезен, даже угрюм. Вот, пожалуй, и все, что я могу сказать о его поведении в лесу. А насчет заблудится...

Видите ли, при известной тренировке, хорошем чутье и стойкой нервной системе ориентировочная реакция спаниеля становится достаточной для его глубоких рейдов в самые глухие леса. В отличие от лаек и гончих, он возвращается к ведущему "в пяту" своего следа. Поэтому нужно или идти за углубившимся в чащу спаниелем, не теряя его направления, или просто оставаться на том месте, откуда начался рейд, и ждать. В первом случае важно понимать действие собаки, вплоть до угадывания вида дичи, по которой идет работа. Бывают ситуации, когда от стремительно идущего спаниеля нельзя отставать, тут нужно свистом, даже криком уметь остановить собаку на наброде до вашего подхода к ней. И так каждый раз вновь и вновь по мере движения собаки к дичи. Тогда выстрел накоротке вам обеспечен. Но если видите, что спаниель намерен сделать все сам для вашей короткой встречи с птицей и идет не по следу, не мешайте собаке, стойте на месте. Поверьте, со временем спаниель научится избавлять вас от дальних выстрелов, если, разумеется, вы понимаете лес и дичь не хуже, чем ваша собака. И имейте с собой трубу. Не свисточек, обычный для подружейников, а именно трубу, рог, пионерский горн, наконец. С какой благодарностью Ажик мой вылетал из чащи на протяжный зов трубы, если работа в бору заставляла его слишком удалиться! Если вы любите свою собаку, думайте о ней в лесу больше, чем о себе.

Как-то в начале августа я со своим рыже-пегим другом вел контрольный учет дичи в приписных угодьях на Уральском хребте. Ажик. только что обработавший выводок глухарей, стремительно развернулся под прямым углом к тропе и исчез в темнолесье. Что это он? А из хвойной уремы уже раздавался его злобный, неистовый лай. Вылетев на лай, я оборвал свой бег, ошеломленный: среди бурелома, в восемнадцати шагах от меня, Ажик-Минор крутил и вертел медведя. Я эксперт, знаю работу лаек по медведю. Если б так работала по вольному зверю лайка, я дал бы ей диплом II степени. Прижатый Ажиком, медведь был полностью в моей власти.

Разумеется, наши противники среди кинологов (а они были и есть) не пропустили бы этой возможности выступить против него: вот до чего доводит злобность - спаниель суется под медведя! Не его амплуа! Должен огорчить оппонентов: все кончилось хорошо, и в день открытия летней охоты я стрелял из-под Ажика не медведей, а дупелей, и болотная дичь осталась его любимой дичью. Но, может быть, работа его по медведю позволяет тому, кому это следует пс чину и знаниям, еще раз задуматься о возможностях и сути спаниеля?

Чемпион Ажик-Минор погиб в схватке с рысью в ноябре 1975 года. Он поднял ее с лежки, прогнал около километра, но рысь не ушла на дерево, а встретила его на земле. Рысь оказалась крупным самцом. Я не успел, не смог помочь другу. Я молча вынес его к дороге, похоронил в районе гибели, довел машину до гаража, дотащился до дома и - разрыдался... На другой день я добрал рысь по кровавому следу и, воспользовавшись пургой, подошел к ней на выстрел. Ажик был отомщен.

Он был и останется для меня гораздо больше, чем собака с золотыми регалиями.