Охота над облаками. (Дмитрий Дурасов)

- Салам! - кричим мы.

- Ам-ам-амм! - откликается всадник, окутанный облаком. Мы в горах восточного Азербайджана.

Есть такая деревушка на свете - Лоза, и точно - как виноградная лоза прилепилась она к камню, собрала все свои виноградники-сакли в одну кисть кишлака. В Лозе живут лезгины.

Хозяин сакли - Эмир-хан - в отъезде, осиротевший род (десять детей и мама Лейла-ханум) возглавляет старший сын Тимур и два его восемнадцатилетних друга - Магомет и Насредин. Ребята в этом году пойдут в армию и поэтому с особым интересом приглядываются к, нам - служить-то придется в далекой России!

- Себир... Себир... - поеживаются они и дуют на пальцы.

- Это у вас Сибирь, - жалуемся мы. - Начало октября, а такая холодина...

На улице действительно холодно и, что самое печальное, туманно и сыро. Уже два дня мы разутые (в ботинках нельзя) слоняемся по коврам мужской половины сакли, пьем чай и уныло жуем похожий на резинку лаваш. Идти дальше в горы нечего и думать: облака спустились на Лозу, придавили сыростью, заволокли туманом все тропки. Скользко, грязно, ничего не видать. Как идти в такую погоду?

Для лезгин наша вынужденная задержка - радость. Стада спустились в долины, делать мужчинам уже вроде бы нечего, а тут мы, трое... русские... с ружьями! Конечно, есть о чем поговорить, расспросить, посоветоваться. Беседу в основном поддерживает наш "земляк" Нухидин.

- Три года ваш русский хлеб ел! - с чувством произносит он. - Разве это забуду когда-нибудь? Никогда!

Нуха служил в охране подмосковного аэродрома. За столом он протягивает нам лучшие кусочки, без конца подливает чай, поправляет подушки и вообще ухаживает за нами, как за детьми.

- Зем-ля-киии... - растроганно произносит он время от времени.

Отогнув цветастый коврик, в белоснежном дверном проеме появляется Магомет. Он тонок, изящен, ноги обуты в полыхающие огненными цветами чулки-джорабы. Магомет обводит всех грустными миндалевидными глазами, прижимает руки к груди и что-то долго говорит, будто читает сутры печального корана. Окончив говорить, Магомет распахивает полы пиджака и снимает с груди маленький молчащий транзистор.

- Поочиныыы, друг... Слооомался... Скучноооо... - распевно просит он нас и протягивает транзистор.

Мы раскупориваем пластмассовый панцирь, вытряхиваем содержимое, копаемся и находим оборванный проводок. Проходит минута, и транзистор запевает: "Позади их слышен ропот: "Нас на бабу променял..." Магомет жадно хватает приемник. Быстро перебирая пальцами, перестраивает его на восточный лад. Звучат, погромыхивая, бубны, льется, точно горная река, зурна и девичий голосок, перепрыгивая по камешкам речку, поет, бежит, гортанно смеется и тоненько плачет в песне. Нам кажется, что это поет спасшаяся и убежавшая от Волги персидская княжна и радуется, что спаслась, и скучно все-таки без Стеньки...

Мы охотники и поэтому все дни расспрашиваем об охоте, где что водится-ловится, какая дичь в горах. Разговор примерно такой:

- Кеклик есть у вас?

- О! У нас очень-очень много кеклик, кругом кеклик!..

- Козы есть?

- Кто? Козлы? Джейраны?.. О! Очень много джейран, много джейран...

- А улары есть?

- Улары? Очень, очень, очень много есть улары...

- А волки?

- Много волки... Хорошие волки, большие, толстые волки...

- А медведи?

- Медведи есть!

- А тигры есть?

- Тигры?! И тигры есть, маленькие тигры есть!

В Азербайджане охота разрешена лишь два дня в неделю - в субботу и воскресенье. Существуют две организации, ведающие охотой и охотниками, - Комитет по охране природы и Азохотсоюз. Организации очень ревниво смотрят за работой друг друга, и охотник мечется между ними, как между Сциллой и Харибдой. Выдавая нам лицензии на кеклика, начальник зловеще оглядел каждого из нас, будто запоминая на всю жизнь, и несколько раз повторил, что может попасть пулей в подброшенную в воздух бутылку.

- И всегда попадаю... - веско добавил он, подписывая лицензии.

Каждый вечер все мужское население кишлака любуется нашими ружьями. Горцы любовно гладят маслянистые, отсвечивающие голубизной стволы, ловко прикладываются, шепотом читают мудреные названия.

- Какая хорошая винтовка! - цокая языком, говорит Насредин. - Мне бы такую винтовку! Продай, друг, а?

Я не соглашаюсь. Насредин, ничуть не обидевшись, подсаживается к моему другу и через минуту молчания опять становится слышно:

- Слушай, а? Какая винтовка хорошая, а? Продай, друг, а?

Особым восхищением пользуется ружье шестнадцатого калибра с магазином и болтовым затвором системы Маузер. Глаза горцев вспыхивают и горят весь вечер при виде этого ружья. От греха убираем его подальше - зачем зря расстраивать пылкую лезгинскую душу?

На третий день проблеснуло солнышко, синева неба с особенным космическим оттенком залила нашу долину, засияла на снеговом плато Шах-Дага. Надо было срочно двигаться в путь. Мы быстро навьючили на себя огромные, набитые стопками лаваша, спальниками и тушенкой рюкзаки, повесили на шею ружья и бодро засеменили в гору.

У выхода из кишлака нас приветствовала доисторическим ревом ослица. Мы поняли, что ослица заранее предупреждает нас о всех трудностях предстоящей дороги, и поэтому внимательно прислушивались к ее неистово однообразным крикам.

"Будь упрям! Будь упрям! Упрям!!!" - кричала нам в спину ослица, и мы упрямо шли вверх по дороге.

Идти вверх тяжело, особенно когда под ногами перемешанная с навозом, взбитая тысячами овечьих копытец, раскисшая глина. Тяжело, скользко, топко, а ведь мы находимся на двух тысячах метров над уровнем моря и подняться должны еще на тысячу! Подняться на километр в гору - это значит идти по крайней мере километров десять под углом в тридцать градусов.

Охотник

Рис. Б. Лошака

Дорога кончается, остается одна маленькая, едва заметная под ногами тропинка. Ломит спину, выворачивает лопатки рюкзак, пот жжет глаза, дыхание становится отрывистым и сухим, как кашель больного. Через час мы валимся на камни и отдыхаем. Горы изматывают человека очень быстро, но они же дают ему силы подняться и идти дальше. В горах нет однообразия, на каждом шагу что-то новое, любопытное, интересное, невиданное прежде. В горах для человека скрыта тайна, которую он подсознательно хочет разгадать, и поэтому быстро находит силы и идет вперед.

Через два привала тропинка исчезает, теперь мы должны идти рядом с руслом вытекающей из-под ледника реки Гусар-Чай. Погода портится, туман медленно выползает из ущелья, соединяется с низким, мохнатым облаком, и видимость пропадает. Река, вернее, горный ручей с шипением несется где-то под камнями, выбрасывая на поверхность хлопья пены и глухой рассерженный рев. Все время прислушиваясь к реке, мы идем вперед - где-то недалеко должны подниматься вверх отвесные пропасти Шах-Дага. Еще двести метров, и мы упираемся в каменные глыбы, упавшие с самого верха пропасти. Дальше дороги нет.

Мы пришли охотиться на кеклика.

Кеклик - это толстенькая, ладная и красивая горная куропатка. Размером взрослый кеклик вполкурицы, перышки серо-каменного цвета с багровым отливом. Кеклик - птица по-куриному глупая, но осторожная. Губит кеклика пение, особое квохтанье, любопытство и приверженность к стайке. Спасает кеклика недоступность в горах, полная невидимость на фоне камней и неистовый бег в минуту опасности. Кормится кеклик личинками насекомых, семенами горных трав, живет на крутых каменных осыпях в неприступных завалах камнепада.

На следующий день рано утром (в горах утро - самая лучшая часть дня) я выхожу охотиться на дальнее плато. Ночью шел снег, дул порывистый ветер, слышалось громыханье дальних обвалов. Снежная вершина Шах-Дага за ночь приблизилась - снег покрыл голые еще вчера камни. Внизу, в долине, стояло плотное белое облако, ветер тихонько покачивал и пас его, как большую белую корову, по зеленому еще альпийскому лугу. Я взял ружье, набил патронташ шестеркой и медленно побрел к изрезанному гребню таинственного горного плато, едва видимого из нашего лагеря. Часа через полтора поднялся до места и стал оглядывать ровную, залитую солнцем поверхность плато. В центре блестело маленькое, окруженное травой озерцо, сбоку от него виднелись развалины каменной кладки. По озеру, ныряя и охорашиваясь, плавало с десяток невесть откуда взявшихся нырковых уток. Подойдя к воде и спугнув мгновенно растаявших в воздухе уток, я заметил отпечатки множества копытец горных туров. Каждое утро и вечер сюда приходят пить воду животные. Я пошел водопойной тропой и наткнулся на рогатый, выбеленный дождями турий череп. Огромные серовато-коричневые бугристые рога, круто загибаясь, выходили из мощного основания черепа. Рядом валялись разметанные волками кости. Звериная тропа привела меня к тесному, мрачному ущелью. Прямо передо мной, точно гигантские стометровые секвойи, поднимаются каменные столбы. Гора проходит между ними, как сквозь зубья гребенки, и оставляет у подножия всякий мусор: мелкие камешки, пучки засохшей травы.

- Как-как! Как-как-лик! - раздаются вдруг тревожные крики кеклика. Я мгновенно изготавливаюсь для стрельбы и напряженно всматриваюсь в каменную россыпь. Ничего не видно.

- Как-как-как-лик! Как-лик-лик! - пищат невидимые голоса совсем рядом. Я пячусь назад, слышу суматошное всхлопывание крыльев и вижу кекликов. Птицы, пропустив меня, стронулись и нырнули вниз по склону. Гремят два выстрела, сверху сыплются камни, далеко внизу, вспыхнув на солнце перышками, падает на камни кеклик. Быстро спустившись, я долго ищу кеклика, залезаю в самые немыслимые щели и трещины, обшариваю засыпанные щебнем площадочки между скал, спускаюсь к озеру, вновь зигзагами поднимаюсь в гору и вдруг совершенно случайно выхожу прямо на кеклика. Птица лежит распластав крылья и вытянув вперед красноклювую голову. Долго любуюсь кекликом, мне "лестно", по выражению Аксакова, что я добыл такую интересную птицу.

Я кладу кеклика в широкий карман комбинезона, закуриваю трубочку и неспешно иду по краю гремящего камешками склона. Я один во всем этом краю странных изломанных линий, хаотически нагроможденных скал, колоссального пространства гор и близкого неба. Горы, в отличие от деревьев, растут вниз; столкнешь с вершины камешек - и гора укоротилась на несколько сантиметров. Если постоять тихонько и прислушаться, слышно бесконечное однообразное движение камней. Замечтавшись, я наступаю на неверный камень, нога подворачивается, руки цепляются за воздух, я падаю на спину и с размаху стукаюсь прикладом. Ружье спасает резиновый амортизатор, меня - надежно запирающий замки предохранитель. В горах особенно важно все время держать ружье на предохранителе и сдергивать его только в момент выстрела. Поглаживая будущие синяки, я продолжаю "втягиваться" в ущелье. Гора в этом месте кажется разрубленной дерзким ударом демона.

- Фррр... - срывается вдруг у меня из-под носа огромная черная птица. Я вскидываю ружье, но опускаю его без выстрела. Это слетел редкий, совершенно запрещенный к отстрелу кавказский тетерев. Я вижу, как он, быстро взмахивая крыльями и планируя, как бы опускается в прозрачный колодец ущелья. Навстречу ему поднимается сырое, туманное облако. Гаснут кварцевые блестки на стенах, пасмурно меркнет солнце, в горы поднимается туман. Надо срочно возвращаться домой. Завтрашний день сулит новую охоту.