Когда гремели пушки. (Л. Гончаров)

Всегда вместе

Капитан Л. Гончаров был большим любителем природы. Он учился на биологическом факультете Смоленского педагогического института и мечтал о научной работе. Его особенно увлекали проблемы биологии зверей и птиц. До войны работал научным сотрудником Смоленского областного музея природы имени Н. М. Пржевальского. Он - автор ряда талантливых охотничье-натуралистических очерков и рассказов.

Война прервала творческие замыслы молодого ученого. В трудное для нашей Родины время автор геройски сражался с немецко-фашистскими захватчиками. Гончаров вел дневник. Вот несколько его фронтовых записей.

12 марта 1943 года. Деревня Гремячевка Смоленской области.

Сегодня увидел целые стаи грачей. Они меня очень обрадовали, и, может быть, именно эти знакомые с детства милые птицы и натолкнули на мысль начать писать заметки фауниста на фронте. Я не совсем уверен в том, насколько это занятие уместно на войне, но я люблю природу и даже в грохоте боев невольно наблюдаю за тем, что в ней происходит.

Летом 1941 года шли бои на реках Днепр и Вопь в Ярцевском районе. Мне очень хорошо знакомы эти места, где обитали некоторые чрезвычайно редкие и любящие уединение птицы. Здесь гнездились орлан-белохвост и черный аист. Тогда здешние леса и болота поразили меня своей пустынностью. Не было заметно ни млекопитающих, ни птиц даже на таких прежде оживленных реках, как Вопь и Устром.

Грохот боев повис над лесами, болотами, реками, и все живое покинуло эти тревожные края. Полосу боев покидают и звери, и птицы, за исключением мелких животных. Остаются мышевидные грызуны, мелкие куньи, хищники и мелкие певчие птицы.

Лишь потом, когда бои уходили из этих мест, животные опять возвращались на старые места.

Осенью 1942 года мы располагались в лесу. Походная столовая представляла собой строение с плетенными из ветвей стенами и толевой крышей. Скоро я стал замечать, что около столовой постоянно вертятся несколько больших синиц. Они подбирали остатки пищи и скоро сделались так смелы (особенно поползни), что стали появляться и в самой столовой. Вид вертлявого поползня, бойко прыгающего по земле между столами, радовал меня. Подхватив какой-либо кусочек, он вылетал через отверстие в стене, а потом появлялся снова.

Здесь животные не просто мирились с человеком, но тянулись к нему, питались около него.

Ночи стали холодными. Из шалашей мы переселились в блиндажи, где в крышах между накатами проложили для утепления солому. В ней очень скоро появились мыши и различные грызуны. Их было много, и они очень надоедали.

В одну из темных и пасмурных ноябрьских ночей я услышал странный жалобный крик. Кричала птица. Я узнал ее. Это был мохноногий сычик. И с тех пор почти каждую ночь слышал его голос. Он прилетал в темноте и садился прямо на блиндаж. Только раз увидел его днем в густом сплетении ветвей старой ели. Сычик подпустил меня близко и гримасничал, блестя яркими желтыми глазами.

Вначале я не понимал, что привлекает к нам птицу. Иногда он очень надоедал своим тоскливым голосом. Тогда кто-либо из командиров выходил из блиндажа и выстрелом из пистолета прогонял птицу. Но через некоторое время сычик снова прилетал. Почему? Разгадка пришла скоро. Сычик, не пугаясь людей и выстрелов, охотился на блиндаже за мышами.

Вспоминаю один случай. Мы стояли в обороне весной 1943 года. На переднем крае было сравнительно тихо. Я приехал к одному из своих старых друзей-охотников на унылый безлесный участок. После обычных приветствий и вопросов - что нового на передовой и как ведет себя противник - приятель предложил мне наскоро пообедать и ехать... на тягу. Я удивился (тяга на передовой!) и обрадовался, но тотчас же вспомнил, что поблизости нет леса, охотничьих ружей тоже нет.

- Пустяки, - сказал он. - Два ружья я достал, леса же действительно нет, но недалеко кустарник, и там я вчера днем вальдшнепа вспугнул... Может быть, и протянет один-другой.

Солнце уже садилось, когда мы были на месте. Кустарник низкий и небольшой. Стация, малоподходящая для вальдшнепа, а на пролетных особенно рассчитывать не приходилось.

Тишина. Красный закат. Землю окутывала вечерняя прохлада. Вдруг с воем и шелестом пролетела бризантная граната, разорвалась над головами. Вторая, третья... Клубы черного густого дыма четко выделялись на ясном небе и в безветрии висели, почти не расплываясь. Мой приятель многозначительно свистнул. Немцы вели артиллерийскую пристрелку по этим кустам. Но зачем? Неужели будет артиллерийский налет?

Снова все стихло, только сонно пропела овсянка; сороки, стрекоча, возились в кустах, устраиваясь на ночлег. Послышалась знакомая задумчивая песенка зорянки - обычной спутницы тяги. Неужели не пустится в брачный полет вальдшнеп? Или гул и грохот стрельбы испугали птицу? Да и есть ли здесь вальдшнеп?

Воздух наполнился шипением и воем снарядов. Столбы взорванной земли и дыма встали над кустами. Артиллерийский налет! Визжащие осколки справа и слева рубили кустарник. Надо лечь, но почему-то унизительным показалось мне это. Сел в мелкую воронку и ждал уже неведомо чего, но не выпускал из рук ружья. А гитлеровцы били и били...

Внезапно среди дыма разрывов я увидел птицу. Это был вальдшнеп. Он тянул прямо надо мной, беспокойно ворочая клювастой головой и как-то странно припадая то на одно крыло, то на другое. Я едва расслышал его обрывистый свист и смотрел на него радостно и благодарно. Какой-то комок подступил к горлу, но я давно разучился плакать...

Мне и в голову не пришло выстрелить в вальдшнепа. Он исчез за кустами. Инстинкт птицы оказался сильнее страха.

7 июля 1943 года. Видел стайку широконосок, особей 20-25. Летели высоко, выстроившись в линию. Появление такой стайки совсем не своевременно (у самок сейчас молодняк нелетающий, самцы линяют). Единственное объяснение, что это холостые, взрослые птицы, у которых кладки пропали, вернее всего, их забрали.

Зима 1942-1943 годов была в Сухиническом районе малоснежной и не очень холодной. Еще с осени замечалось в прифронтовой полосе большое количество мышевидных грызунов, главным образом полевок и лесных мышей. Зимой они появились массами. Снег пестрел мышиными следами. Зверьки бегали и ночью, и днем, но выглядели как-то странно. Шерсть взъерошена, движения неуверенные, часто слабые. Грызуны явно больны. Они могли быть источником распространения среди людей инфекционного заболевания - туляремии. С мышами началась борьба. Вела ее сама природа. За мышами и полевками охотились лисицы. Ими питались серые вороны. Ледяная корочка снега там и сям была покрыта розовыми пятнышками: здесь ими был расклеван грызун. Часто мне приходилось видеть ворону, спокойно летевшую над полем; иногда она делала в воздухе резкий поворот, опускалась на снег и, размахивая крыльями, неуклюжими прыжками за чем-то гонялась. Потом на этом месте я находил остатки съеденной полевки.

В эту зиму в Сухиническом. районе в большом числе задержались зимняки, уничтожавшие мышевидных грызунов. Весь январь и февраль птицы с раннего утра охотились: кружились над снежными полями, парили в воздухе, размахивая крыльями на месте, высматривали добычу, сидя на вершинах деревьев и телеграфных столбах. На довольно большом поле я насчитывал до пяти-семи зимняков. За день видел их по нескольку десятков. В пойме реки Жиздра, непосредственно в зоне боя, они сидели на вершинах низкорослых дубов - охотились, совершенно не обращая внимания на выстрелы и разрывы мин и снарядов.

В ясные ночи мне случалось наблюдать за охотой некрупных сов, видеть отпечатки их следов на снегу рядом с остатками полевок. Для неясыти серой эти птицы мелковаты и слишком стройны. Сначала я не мог понять, какой это вид сов. Однажды из автомата я убил одну из них, присевшую в сумерках на телеграфный столб. Это оказалась ушастая сова. Совы этих видов, вопреки обыкновению, зимовали здесь только в связи с обилием пищи - грызунами.

Однажды (это было в январе 1943 года) я вышел на опушку соснового леса. Впереди лежало поле, хорошо просматриваемое немцами и простреливаемое их снайперами и пулеметчиками. И над ним я увидел маленького соколка. Он трепетал в воздухе совсем, как пустельга, затем быстро перелетал на новое место. Соколок приближался, не замечая меня: я был одет в белый маскировочный костюм. Наконец, явно вижу. Это дербник. Он охотился тоже за мышами и делал это необычно, совсем как пустельга. Я и раньше видел вдруг повисавших в воздухе чеглока или дербника, но редко. Здесь же была система, манера охоты.

13 августа 1943 года. Перед вечером шел по дороге; ее только что начали разминировать. Шел, смотрел под ноги. Вдруг мой спутник как закричит:

- Гуси!

Оглядываюсь и вижу четырех очень крупных птиц: дрофы. Метрах в ста они свернули, чтобы не лететь над кустарником, и потянули над полем, где стоял разрушенный сарай. Здесь отдыхали автоматчики, встретившие незнакомых птиц дружным огнем. Одна дрофа упала.

Случайные залеты одиночных дроф довольно далеко на север наблюдались и раньше. Но я хорошо помню, что гнездования их севернее Севского района Брянской области очень редки. Видимо, они оказались далеко на севере оттого, что южнее идут бои. Эти крупные птицы всюду привлекают внимание, и по ним стреляют. Стайка птиц, вытесненная из своих коренных степных мест, и залетела сюда.

На железнодорожной станции Нелидово, интересуясь судьбой Центрального лесного государственного заповедника, я стал расспрашивать местных жителей о лосях. Они утверждали, что лоси не покинули своих мест. В разгар боев их видели непосредственно у линии фронта. Очевидно, обширные леса давали возможность животным скрываться и чувствовать себя в безопасности. Близкие звуки боя, видимо, не очень тревожили лосей.

16 августа 1943 года. Что-то необычно рано улетают журавли. Услышал голоса пролетавшей стаи. 22 августа до пятидесяти птиц летели правильным клином на юг. Не помню, чтобы мне приходилось видеть столь ранний отлет.

Наблюдал несколько крапчатых сусликов и чернолобого сорокопута. Не знал, что последний здесь поднимается так высоко к северу. Может быть, это единичная птица? Во всяком случае, интересно.

Наблюдал две стаи журавлей. Оба клина были обстреляны пулеметным огнем. Журавли потеряли ориентировку и бестолково кружились, смешав строй. Я вспомнил, что и раньше наблюдал подобное явление. Тогда, встреченные сильным огнем, они шарахались, ломали строй и явно не выказывали стремления придерживаться прежнего направления (а ведь это был осенний пролет). Случалось, что напуганные стаи летели даже назад. Одиночные птицы и пары в подобной обстановке вели себя более чем странно. В конце апреля я видел одинокого журавля, который около двух часов держался у линии фронта. Отовсюду встречаемый выстрелами, он недоуменно оглядывался, взлетал, снова опускался на жнивье, но не пытался улететь дальше. К нему направился автоматчик, и это обычно такая осторожная птица подпустила открыто идущего человека метров на сто. Потом, беспокойно вертя головой, стала отходить и взлетела только после второй, пущенной мимо очереди из автомата. Я уверен, что журавль не был ранен и его поведение, очевидно, объясняется просто потерей ориентировки. Птица, так сказать, потерялась.

Был южнее Великих Лук. Здесь проходит линия фронта. Моренные холмы так однообразны, что среди них легко заблудиться даже опытному человеку. Холмы поросли низкорослым ольховым кустарником. Всюду масса дорог и людей. Здесь и огневые позиции, и траншеи, и тылы, и обозы, и палатки. Все склоны холмов покрыты блиндажами, изрыты щелями. Бьют пушки, минометы, пулеметы. Я нарочно так подробно говорю обо всем этом, хочу подчеркнуть, что в открытых, оголенных местах, так густо заселенных войсками, трудно предполагать присутствие кого-либо из животного царства.

Утром я шел по полотну железной дороги. Она находится под методическим огнем противника, а поэтому по ней не только не ходят поезда, но и люди появляются не часто. Однако на свежевыпавшем снегу вдоль полотна железной дороги я увидел следы зайца-русака. Другого русака бойцы вспугнули в болоте. А вокруг этого болота всюду были блиндажи.

В этот же день буквально у передовой линии видел стайку серых куропаток. Судя по их поведению, они жили здесь постоянно.

Просто удивительно, как могут ютиться животные и птицы среди людской сутолоки, там, где и укрыться-то по-настоящему негде. И это виды относительно осторожные. Бойцы рассказывали, что здесь же на самой передовой линии они часто видят тетеревов. Отдельные ли это "смелые" особи или все такие, судить пока не будем.

Трудяга

Я уже подмечал доверчивость некоторых животных и птиц. Не случалось мне видеть в населенных пунктах столько певчих птиц, как в прифронтовых белорусских деревнях. А причина проста. Боевые действия, проходившие здесь, не дали возможности населению обмолотить лен. Его свезли с поля и в снопах сложили под стенами строений. Это и привлекло птиц.

5 декабря 1943 года. Иду по дороге. Местность болотистая, взрытая танками, жидкая торфяная почва вылезла на снег. Мое внимание привлекла какая-то птица, взлетевшая с дороги и снова опустившаяся на нее. Подошел ближе: скворец в обычном осеннем пере (я хорошо рассмотрел доверчивую птицу) суетливо бегал по дороге, что-то разыскивая. Дважды он. взлетал и садился. Потом облетел вокруг меня и опустился сзади.

Вечером того же дня видел стайку из пяти этих птиц. Поразительно! Никогда они не зимовали у нас.

16 декабря 1943 года. Бой переместился на высоту. Один из моих спутников подошел к убитому автоматчику, взял у него из рук автомат, поднял его и нажал на спусковой крючок. Прогремела очередь: автомат оказался на боевом взводе. Тотчас же у нас из-под ног вылетела какая-то крупная птица, едва не натолкнулась на меня и опрометью шарахнулась вверх, широко раскинув крылья. С совершенной отчетливостью узнал в ней болотную сову. Час спустя та же или другая птица этого же вида вновь пронеслась у меня над головой. Итак, болотная сова тоже зимует здесь...

17 декабря 1943 года. Возвращаясь с НП, заметил метрах в четырехстах лисицу. Она мышковала на широком открытом поле и вела себя очень спокойно и уверенно. А между тем соседние высоты обстреливались пулеметным огнем. Немецкие снаряды рвались на поле. Когда снаряд пролетал слишком близко, лиса плотно прижималась к снегу. Так лежала она, пока снаряд не разрывался и не переставали визжать осколки. Потом поднималась и снова начинала спокойно охотиться. Вообще со стороны картина занятная. Когда один или несколько снарядов с визгом и воем неслись сюда, одновременно ложились и лисица - предмет наблюдения, - и я - наблюдатель. Затем в лисицу кто-то дважды выстрелил из винтовки, и зверь галопом убежал в кусты.

6 января 1944 года. Был в Устятском районе Смоленской области. В деревне Ладога наблюдал трех домовых сычей. Днем здесь они скрываются в сараях. Иногда вылетают, пугая своим появлением воробьев.

Лунные ночи позволили наблюдать, как охотились эти птицы. Вспомнился февраль 1942 года. Мы тогда вели сильные бои в районе Сухиничи. От канонады то и дело срывались с земли стаи галок, носились в воздухе, снова опускались и опять взлетали. В это время часто (ежедневно по два раза) видел я тетеревятника. Не обращая внимания на огонь, он бросался в стаю, быстро отсекал одну галку и начинал ее упорно преследовать. Настойчивость ястреба была поразительна. Преследуемая птица, увертываясь от наседающего хищника, старалась скрыться в стае. Однако хищник не терял ее из вида, опять выгонял из стаи, продолжал преследовать. Действовал он сосредоточенно, не обращая ни на что внимания, и в конце концов ловил галку. Так продолжалось больше месяца. Потом ястреб исчез: подходило время брачных забот.

Наблюдаю за сорокопутами. Неоднократно встречал этих оригинальных птиц и в прошлые зимы - одиночками на вершине куста или низкого дерева. Почему-то с детства неравнодушен к этой птице. Привлекало необычное оперение, умение разнообразно петь. Чем питается сорокопут зимой? Ясного представления не имел до последних дней. Теперь знаю. Одну и ту же птицу постоянно наблюдал возле скирд необмолоченного овса. Нетрудно было догадаться, что делал здесь этот маленький хищник. Сорокопут, срываясь с вершины скирды и стремительно ныряя к ее основанию, ловко ловил мышей. Он схватывал грызуна крепким клювом, быстро перехватывая лапами, и, сильно ударив раза два клювом, убивал.

Читал где-то, что сорокопут зимой нападает и на мелких птиц, хотя видеть это прежде мне не приходилось. Несколько дней назад в сильнейшую пургу шел по дороге, закрываясь от ветра плащ-палаткой. Сбоку в нескольких кустиках сорняков возились две чечетки. Ветер так трепал кустики сорнячков, что птички не могли держаться на них и ютились у корней, что-то расклевывая там. Почти одновременно заметил сорокопута. Он медленно летел над землей против ветра и вдруг заметил чечеток. Длинный его хвост метнулся вверх. Хищник колом упал вниз, но промахнулся. Некоторое время он гонялся за птицами по снегу: видно было только частое мелькание крыльев. Потом чечетки вылетели из сорняков и пропали в метели. Сорокопут же сел на сильно раскачиваемую ветку лопушника, с трудом балансировал на ней некоторое время, затем улетел в другую сторону.

Вчера сорокопут бросился в стайку воробьев, возившихся у сарая, схватил одного из них и убил. Он держал добычу в когтях, добыча была велика по сравнению с размером самого охотника. Часто взмахивая, он едва нес трофей, однако улетел далеко и скрылся из глаз.

6 февраля 1944 года. Сегодня вечером ко мне вошел часовой и сказал, что какой-то зверь бегает около дома. Я вышел. На снегу у блиндажа виднелся живой комок. Подошел ближе. Комок развернулся в гибкого зверька, который не торопясь отбежал к блиндажу. Это был взрослый хорек. Здесь он остановился и с любопытством глядел на меня, словно недоумевал: чего от него хочу. Я попытался подойти ближе. Тогда хорек спрятался в нору под бревном, но тотчас же высунул голову и зашипел, застрекотал на меня. Я не стал беспокоить больше доверчивого зверька и ушел к себе.

Пустошинский район Великолукской области. Два дня провел в тылу вне досягаемости любого огня. У передовой почти нет серых ворон. Это более чем обычная птица избегает поля боя, чего нельзя сказать о вороне, парочки которых сейчас то и дело появляются в солнечном небе и ведут брачные игры.

Позавчера, зайдя в одно из стрелковых подразделений, увидел, как бойцы свежевали двух убитых косуль. Это взрослые экземпляры. Рога покрыты бархатистой кожей. Добыты они у самой передовой линии.

Последние двадцать дней здесь велись ожесточенные бои, сопровождавшиеся сильнейшим артиллерийским огнем с обеих сторон. Трудно поверить, чтобы такие осторожные и пугливые звери могли остаться в этих местах. Однако это так. Косули не покидали перелесков, густо поросших кустарником, с многочисленными высотами и глухими оврагами.

Вышел из блиндажа. Ночь теплая, сырая. Продолжала бить немецкая артиллерия. Эхо разрывов дробно раскатывалось по лесу. Дрожали ободранные, иссеченные деревья. Яркие трассы цветных пуль проносились в вершинах. Потушил папиросу и собирался уже вернуться в блиндаж, как знакомый, волнующий звук донесся до меня. В лесу, обстреливаемом немецкой артиллерией, кричала неясыть. Она кричала ровно, как всегда; протяжный крик ее чередовался с хохочущим завыванием. Ночная птица пела свою дикую древнюю песнь, словно не было вокруг ничего пугающего.

Замечаю, что некоторые птицы, вообще не связанные с лесом, теперь живут в лесу. Воробьи, например, нигде за пределами деревень и сел раньше не встречались. Сейчас картина изменилась. В населенных пунктах, как правило, нет ни складов, ни баз, ни рассыпанного зерна, ни конского помета. И вот воробьи отыскали места, куда люди увезли съестное. Глубины густого хвойного леса, где расположены склады, буквально кишат ими. Надо думать, что это - эпизодическое переселение. Уйдет фронт, переместятся склады, и воробьи снова вернутся в населенные пункты.

25 апреля. Был проездом в городе Великие Луки. Я знал этот город лет десять назад. Теперь его не узнать: мертвый. Взрывами и снарядами исковерканы все каменные дома. В стенах зияют глубокие раны. Тропинки, тротуары, мостовые заросли травой. Жителей почти нет.

Но природа не терпит пустоты. Сюда пришло иное "население". В изуродованных стенах массами гнездятся скворцы, полевые воробьи, каменки, много домовых сычей. Очевидно, для них дома теперь уже не жилище человека, а нечто принадлежащее им. Ведь скворцы и полевые воробьи никогда не гнездятся в каменных постройках; домовой сыч вовсе отсутствовал здесь прежде. Что же касается жаворонков, то они упорно избегают городов, а сейчас - здесь...

23 июня 1944 года. Начали наступать. Очень сильная оборона противника под Оршей, в районе Осинстроя, была прорвана с большими боями. Дальше было нечто ураганное - Орша, Борисов, Минск, Молодечно и, наконец, - 13 июля - Вильно. Вражеский гарнизон здесь частью уничтожен, частью пленен.

В несколько дней промелькнула Польша с заповедными для широких масс "казенными" и частными лесами, в которых, говорят, уйма косуль, лосей, волков. Повсюду говорили, что совсем нет медведей. Это интересно. Может быть, зверь истреблен широкими панскими "охотами", а позднее гитлеровцами?

Впервые видел голубей, сидящих на подоконниках крестьянских хат и подпускающих к себе вплотную, - это совсем ручные птицы. Здесь же, под стрехой крыши, подвешены к стене плетенные из соломы кошелки, в которых гнездятся сизые голуби. Зато совсем не видно скворечниц. Любимая русская птица - скворец, здесь, видимо, не в почете.

В день прорыва утром я приехал на огневые позиции дивизиона. Располагались в редком сосновом лесу, в полутора километрах от противника; позиции часто и сильно обстреливались из минометов. Обратил внимание на висящее на сучке сосны брезентовое ведро. Оно съежилось, но в отверстия были вставлены крест-на-крест палочки-распорки. Прошел бы мимо, если бы не увидел птичку, присевшую на распорку и юркнувшую внутрь ведра. Это была мухоловка-пеструшка.

Артиллеристы рассказали, что ведро провисело на дереве несколько дней, и пеструшки свили в нем гнездо. Люди не тронули ведра, а заботливо вставили распорки. Теперь в этом необыкновенном гнезде были уже птенцы. Их кормили самец и самка.

- Она у нас смелая, чуть на голову не садится, - сказал мне офицер-артиллерист.

Птица и в самом деле очень смелая, ловила насекомых у самых наших голов. Началась артиллерийская подготовка. Пушки били в сорока метрах беглым огнем. Немцы отвечали. На весь этот громовой концерт пеструшки не обращали решительно никакого внимания.

Скоро наметился прорыв обороны немцев на болоте у села Остров Юрьев. Я должен был срочно двинуться туда. Мы поручили оставшимся в тылу охранять брезентовое ведро с гнездом мухоловок...

Через несколько дней после этой записи 20 июля 1944 года капитан Гончаров был сражен осколком вражеской мины на огневой позиции своего дивизиона. Похоронен он в деревне Швабишки, в восьми километрах восточнее города Алитус, вблизи селения Олава.