Ночь у костра. (В. Мясников) [1971 - - Навстречу утренней заре]

Вы никогда не охотились на Васильевском острове? Если вам и попадется в руки карта Куйбышевской области, посмотрите внимательно на Волгу между Куйбышевом и Сызранью. Здесь, в районе знаменитых Переволок, увидите крошечную точку. Это и есть Васильевский.

Знаю: на необъятных просторах нашей чудесной Родины найдутся уголки и живописнее, и богаче дичью. Но для меня нет места лучше. Поэтому удивительно ли, что каждый свой отпуск провожу только здесь независимо от того, на какое время года он выпадает.

До острова добрался лишь во второй половине дня. Чтобы не опоздать на вечернюю зорьку, на кордоне* задерживаться не стал, лишь заменил легкие кеды болотными сапогами, опоясался патронташем, взял в руки "ижевку" - и сразу на Старицу. Другие охотники не жалуют это озеро. Верно, от кордона до него далековато, да пробраться туда не просто - лес глухой, первозданный, а на Танькиной гриве такие заросли ежевики, что потом не один день вытаскиваешь из тела жгучие иголки. Но зато уж без утки со Старицы не вернешься. Талы там в два человеческих роста. Переплелись они, как новый плетень у хорошего хозяина. Так что стрелять приходится лишь в ту дичь, которая, знаешь заранее, упадет к твоим ногам. Иначе - не найдешь.

С трудом завоевывая каждый метр, забрался в гущу тальника, стал ждать. Но, ох, как медленно двигаются минутные стрелки! Что минутные - даже секундные еле-еле плетутся. Это уж всегда так, если уток нет. И вдруг - наконец-то! - сердце сладостно замирает. Откуда-то издалека доносится выстрел, потом один за другим гремят они на Мордовских островах, на Грязях. И внезапно здесь же, на Старице, лишь на другом ее конце, раскатистый дуплет ах-ах!

Настораживаюсь. Нервы напряжены. Качнет ветерок-озорник макушки выстроившихся по берегу озера деревьев, сейчас же поворачиваю туда голову. Пролетит куда-то птичка, всем телом подаюсь за ней. Стараюсь быть спокойнее. Не могу. Боюсь пропустить, прокараулить. Вот уже и солнце спряталось за зубчатой кромкой леса, и звезды все ярче, все наряднее разукрашивают небо, а уток нет.

Радость, как всегда, является нежданно-негаданно. Я высматривал дичь перед собой, а она налетела сзади! Пара матерых кряковых. Видимо, кем-то напуганные, они развили предельную скорость. Еще миг - и их не будет. Нет, не напрасно я ждал... Селезень, что летел чуть правее и выше, оборвав полет, кувырнулся в воздухе и тяжело шлепнулся метрах в трех-четырех от меня. На кордон я в тот вечер решил не возвращаться. Еще засветло облюбовал на полянке, примыкающей к Старице, стог сена. В нем и думал скоротать ночь. Но получилось иначе. Когда, хлюпая налившейся в сапоги водой, выбрался на берег, невдалеке увидел костер и около него знакомую фигуру моего соседа Павла Николаевича Ширяева. Направился к нему. Мы знаем друг друга уже не один год. Оба - кадровые офицеры, служили в одном гарнизоне.

Я вылил из сапог воду, выжал портянки и развесил их на воткнутые возле огня палки.

Октябрьский день короток. Быстро наступили сумерки, сменившиеся сильной темнотой.

- Грейтесь, а я заварку принесу, - Павел Николаевич встал и сразу растворился в темноте. Я с недоумением глядел во мрак, не понимая, за какой заваркой он пошел, где хранит ее.

Охота на кабана. Слева направо: генерал-лейтенант Г. П. Карих, генерал-полковник Н. Г. Ляшенко, генерал армии С. М. Штеменко, полковник П. Н. Ширяев, 1966 год

Смотрю, в руках у него корни шиповника. Вот в чем дело. Да, для нас это самая лучшая заварка, мы не променяем ее ни на индийский, ни на цейлонский, ни на какой-либо другой чай. Тончайший аромат, отменный вкус, рубиновый цвет...

Не успел я как следует обсохнуть, а вода уже заиграла в котелке веселыми пузырьками. Разостлали плащ-накидку покрыли ее газетой, разложили немудреную снедь. Под полыхающим жаром углями пеклась картошка.

Ужинали не спеша. Когда допили чай, была уже глубокая ночь. Пора бы и на отдых, но спать не хотелось. Какое это очарование - молча сидеть у костра, время от времени подбрасывать в огонь сухой валежник, следить, как взлетают в густую темноту зигзагами искры и гаснут, чутко вслушиваться в таинственные шорохи леса. Вот выхваченный из мрака отблеском огня прошмыгнул куда-то сердитый хорек. В камышах неторопливо переговаривались на своем языке утки.

Это раздалось над самой головой. Крик был так хрустально чист, торжествующе звонок, что Павел Николаевич не выдержал:

- Черт знает, до чего хорошо! - сказал он. - Вот сижу и спрашиваю себя: есть ли сейчас на свете человек счастливее меня? И отвечаю: нет!

Да, я верил ему. За это счастье, за русскую землю, ее неповторимую природу, за свой народ не жалел он в боях с немецко-фашистскими захватчиками ни своих сил, ни самой жизни.

Павел Николаевич - Герой Советского Союза. Сколько раз я просил рассказать о подвиге, за который Родина удостоила его высокого звания. Павел Николаевич лишь отмахивался: "Да ничего интересного. Как-нибудь потом...". Откровенно говоря, я не очень-то надеялся, что такое "потом" когда-либо наступит. Глухая ли осенняя ночь с ее таинственными шорохами и звуками, тепло ли костра или что-то другое, только на этот раз Павел Николаевич заговорил об этом сам.

Догорали зарницы тяжелого ночного боя. За спиной воинов, штурмующих пылающие берлинские улицы, уже осталась мутная Шпрее. В тусклой воде ее гасли осветительные ракеты, плыли чадящие обломки, вздувшиеся трупы лошадей, гитлеровцев. Взят последний рубеж на пути к фашистскому логову.

На верхних этажах еще кипела схватка. Там добивали оставшихся эсэсовцев, с фанатичной яростью защищавших здание министерства внутренних дел. Советские воины находились в так называемом "доме Гиммлера". Впереди - бой за цитадель фашизма - рейхстаг, чертог мракобесия, разбоя и человеконенавистничества. Чем скорее он будет раздавлен, тем быстрее наступит долгожданная победа.

Обстановка диктовала - выдвинуть наибольшее количество орудий для стрельбы прямой наводкой. Это давало возможность В: считанные минуты уничтожить цели, которые трудно поразить с закрытых позиций, Прямая наводка позволяла в минимальные сроки проложить дорогу пехоте к рейхстагу...

Да, руководствуясь именно этими гуманными соображениями - быстрее завершить войну и тем самым сохранить жизнь сотен и сотен бойцов, Маршал Советского Союза Г. К. Жуков отдал приказ: обрушить на рейхстаг всю мощь огня, не дать врагу ни секунды передышки.

Такое приказание получил и командующий артиллерией 171-й стрелковой дивизии подполковник Ширяев.

Но прежде чем подполковник оказался в "доме Гиммлера", ему пришлось совершить рискованную вылазку. Наши войска находились еще за рекой Шпрее, и по рейхстагу вести огонь прямой наводкой было невозможно: не было визуальной видимости.

Получив задачу, Ширяев немедленно связался по телефону с командиром дивизии полковником Негода, попросил у него разрешения лично провести разведку.

- Но разве обязательно самому? - спросил комдив. - А другие не смогут?

- Смогут. Только все увидеть своими глазами, проверить и изучить обстановку лучше самому. Разрешите?

- Ну что ж, ни пуха ни пера... Павел Николаевич тут же вызвал старшего сержанта Семенова - одного из разведчиков дивизии.

- Отдохни, Петро. Ночью предстоит трудная работа.

Сам ни на миг не сомкнул глаз. Надо было все точно рассчитать, взвесить.

К мосту через Шпрее подобрались по-пластунски. Несколько минут лежали неподвижно, плотно прижавшись к земле. Над рекой то и дело повисали осветительные ракеты. Но вот выдалась относительно спокойная минута, и ею не замедлили воспользоваться смельчаки. Вихрем пронеслись через мост, укрылись в полуподвале углового дома. Отдышавшись и убедившись, что здесь никого нет, Ширяев зажег карманный фонарик, стал скользить им по заплесневелым стенам.

- Товарищ подполковник, труба! - доложил старший сержант.

Поползли по трубе, освещая себе дорогу все тем же фонариком. Было тесно, душно. Вдруг луч света уперся в бетонную плиту.

Против ожидания плита поддалась довольно легко. Но не это удивило их. Разведчиков поразило, что выбрались они в здание.

Неслышно ступая, Ширяев и его напарник прошли через две безмолвные комнаты на первом этаже, а в третьей неожиданно столкнулись с женщиной лет сорока. Женщина с изумлением глянула на разведчиков и не спросила, а выдохнула:

Женщина оказалась русской. Ребенком вывезли ее родители из России.

- Я всю жизнь думаю о своей Родине, - сказала она таким тоном, что не поверить ей было нельзя. - И буду бесконечно рада, если смогу вам чем-либо помочь.

- Нам нужно знать, где рейхстаг, - спросил Ширяев.

Женщина подвела разведчиков к окну. В предрассветной мгле, закрывая небо, возвышалось огромное, мрачное строение. Так вот какое оно, это паучье гнездо. Вот откуда почти по всей Европе расползались ядовитые щупальца коричневой чумы, обрекая миллионы людей на неимоверные страдания и гибель.

- Скорее, скорее спрячьтесь. Сюда идут. В доме полно немцев.

Женщина укрыла Ширяева в углу за книжным шкафом, Семенова в другом, за вешалкой. И вот с грохотом распахнулась дверь. В комнату вошли девять гитлеровцев. В одной руке у Ширяева пистолет с пальцем на спусковом крючке, в другой - граната с выдернутой чекой.

Не обращая внимания на женщину, что-то горланя, эсэсовцы взвалили на плечи мешки с продуктами, ушли, оставив дверь раскрытой настежь.

Тем же способом, по канализационной трубе, разведчики двинулись в обратный путь. Когда добрались до реки, было совсем светло. Пути выдвижения и объект атаки были разведаны.

По приказу Ширяева более трехсот артиллеристов взялись за автоматы, гранаты, ломы. На помощь им пришли саперы. Пробивая себе дорогу, взрывали каждую стену. В образовавшийся пролом протаскивали на руках пушки - и опять на новый штурм. Так завоевывали метр за метром, пока не добрались до стены, что шла через посольский двор. Толщина невероятная. Чем возьмешь такую крепость? К тому же ее прикрывал крупнокалиберный пулемет.

Выкатили гаубицу, ударили с расстояния сто метров. Стена слегка дрогнула, но не разрушилась. Только после девятого выстрела в стене образовалась брешь. К ней немедленно подкатили еще две пушки. Вражеский пулемет был уничтожен.

Две ночи без сна, без отдыха тащили на руках артиллеристы через развалины, через горы битого кирпича многопудовые орудия. Установят одно, берутся за другое. К исходу дня 30 апреля удалось выдвинуть непосредственно в боевые порядки наступавших более шестидесяти пушек разных калибров. Плотно, колесо к колесу, ставили их на прямую наводку. А несколько "сорокапяток" затащили даже на второй и третий этажи зданий. И все это под непрерывным огнем противника, при его яростных атаках и контратаках!

Артиллеристы успели хорошо ознакомиться с планировкой немецких домов. У немцев пристрастие к подвалам. Были подвалы и в огромном многоэтажном здании, занятом расчетами истребительно-противотанкового дивизиона. Все входы в подвальное помещение завалены. Чтобы туда проникнуть, следовало пробить стену. Артиллеристы немедленно приступили к делу. Работали ночью но было светло от вспышек орудийных выстрелов, огненных трасс реактивных установок, пожаров. Вскоре перед воинами открылась зловещая пустота подвалов. Командир послал вперед разведчиков. Держа наготове автоматы и гранаты, они пробирались по подземным лабиринтам. Вернулись с радостной вестью:

- Подвал имеет сквозной коридор! Через него можно выйти на площадь перед рейхстагом!

Вкатили в подвал две 57-миллиметровые пушки, потащили их по коридору, освещая путь электрическими фонариками.

Сначала все шло хорошо, а потом наткнулись на завалы, через которые пробиться с орудиями было невозможно. Что же делать? Выход нашли. Сняли стволы и в разобранном виде пронесли пушки. Установили их в подъездах здания еще до рассвета, заложили обломками кирпича.

- И маскировочка что надо, и попробуй-ка достань нас оттуда, - шутили артиллеристы, поглядывая на окна рейхстага.

- Вы действительно молодцы, - похвалил Павел Николаевич артиллеристов, - да и я устроился хорошо. Расположил командный пункт в здании. А от него до рейхстага рукой подать.

С неистовством обреченных защищали рейхстаг засевшие в нем фашисты. Воздух, раскаленный свинцом, дышал смертью. Неоднократные атаки наших стрелковых подразделений успеха не имели. Ширяеву было приказано выдвинуть артиллерию на прямую наводку. Только так можно было сокрушить осиное гнездо врага.

Павел Николаевич ненадолго покинул КП, чтобы еще раз лично убедиться в готовности артиллеристов. Укрывшись за щитами орудий, бойцы жадно докуривали последние цигарки. Молчали. Лишь изредка кто-нибудь бросал два-три скупых слова, обменивались адресами. Знали: не все останутся сегодня в живых. О смерти думать не хотели: до мира оставались считанные дни.

Павел Николаевич вернулся на командный пункт. Ждал, не спуская с часов воспаленных глаз. Наконец-то условный сигнал: "Гром".

Нет, это был не только условный сигнал. Это был настоящий гром. Грохот прокатился такой, что земля заколыхалась под ногами. Заговорил могучий, всесокрушающий "бог войны" - советская артиллерия.

В сплошной гул слились выстрелы противотанковых пушек.

Громада мрачного здания содрогалась, но гитлеровцы держались, как только могли защищали подступы к рейхстагу. Орудия, пулеметы, автоматы, гранаты - все пустили в ход. Огонь вели из всех домов, из каждого подвала.

Потери артиллеристов были ощутимы. У одного орудия убит его командир. У другого ранены наводчик и заряжающий. Там выведен из строя расчет. И Павел Николаевич, не обращая внимания на рой свистящих пуль и осколков, перебегает от пушки к пушке, от одной батареи к другой.

На четвертом этаже углового здания мелькнула фигура гитлеровца, вооруженного фаустпатроном. В тот же миг Ширяев приказал командиру отдельного противотанкового дивизиона:

Через минуту командующий артиллерией был уже возле 203-миллиметровой гаубицы. Здесь тяжело ранило командира.

Тридцать минут, не умолкая ни на секунду, гремела канонада.

Впечатление было такое, словно гигантский молот вбивает в землю гвозди-великаны. То там, то тут вздымались в воздух черные фонтаны. Свистели пули, визжали осколки, летели камни. Солнечный день походил на вечерние сумерки.

Тридцать минут безраздельно властвовала артиллерия. Едва она смолкла, над Берлином прокатилось могучее, повторенное многократным эхом:

Много атак довелось видеть Ширяеву, во многих участвовал сам, но такой припомнить не мог. Это был вихрь, смерч. Наступательный порыв был столь велик, что даже артиллеристы, стоявшие на прямой наводке, не удержались. Оставив у орудий лишь половину расчетов, они бросились на штурм вместе с пехотинцами.

Теперь все зависело от того, как удастся преодолеть Королевскую площадь. Гитлеровцы открыли шквальный огонь, били по нашим исходным позициям, по переправе через ров.

И снова заговорили наши орудия. Поддерживаемые их огнем, бойцы устремились в атаку. Укрываясь от пуль и снарядов в воронках, по-пластунски переползая открытые места, с ходу перемахивая через завалы, достигли середины площади. Чуть-чуть перевели дыхание и новым мощным рывком вперед, только вперед.

И вот он - вход в рейхстаг! Его массивные плиты под ногами советских солдат!..

Ночь подходила к концу. По острову пробежал ветерок-вестник надвигающегося рассвета. Звезды не казались уже такими яркими и словно даже уменьшились в размерах.

Ложиться спать не имело смысла - скоро начнется зорька. Да если бы и легли, не уснули. Оба были взволнованы и возбуждены.

- Вот ведь как разговорились, - подбросив в костер сухой валежник, смущенно улыбнулся Павел Николаевич. - Старость, что ли, подходит?

Я искренне рассмеялся. И шутник же мой собеседник! Плотно сбитый, энергичный, живой, неутомимый охотник. От него так и веет неувядаемой силой, здоровьем.

Звезды побледнели. Зашушукалась еще не опавшая с деревьев листва. Тревожно крякнув, со Старицы поднялась одинокая утка, разрывая воздух упругими крыльями, тенью промелькнула над нами.

Набрав в котелки воды, тщательно залили костер.

- Ни пуха ни пера! - пожелали мы друг другу и разошлись по облюбованным с вечера местам.