Он был разведчиком. (В. Песков)

Г. Г. Шубин со своими воспитанниками

Его зовут Георгий Георгиевич, фамилия Шубин. Два молодых прирученных лося ласкаются к нему, как верные собаки. Он и с волками уходит в лес. И вопреки пословице "Как волка ни корми..." звери возвращаются к человеку, стоит ему только подать голос. Вы, наверное, видели фильм "Верьте мне, люди" и помните сцену: волки нападают на бежавших из лагеря заключенных. Это он готовил зверей для съемок. Он заходит в клетку, где живет рысь, остается один на один с медведем. Это его работа. Он директор зоологической базы и дрессировщик. Ему пятьдесят два года. Восемь лет я знаю этого человека. Мы подружились, и, казалось, что я все знаю о его прошлом.

Он родом из Кирова. Двенадцати лет стал ходить на охоту, Однажды попал в лапы медведю и не погиб только благодаря своему хладнокровию - под медведем сумел приподнять ружье и выстрелить зверю в пасть: После этого, истекая кровью, он шел по тайге двадцать четыре версты, и только на пороге дома силы покинули его. В лесном поединке с браконьерами он получил пулю в бедро, а после операции снова пошел по следам браконьеров. Он побывал во многих зоологических экспедициях. Ловил архаров в Китае, ездил в Норвегию за бобрами, был в Турции и Финляндии...

Студентом Шубин ушел добровольцем на фронт. После войны был директором Печерского заповедника. С ученым Кнорре он попытался приручить лосиное стадо. И дело пошло на лад. На лосях уже возили в тайгу провиант охотникам, доили лосих. Научный эксперимент сулил большую хозяйственную выгоду, но, как это часто случалось, хозяйственники и не дали дорогу новому делу: "Свиней не знаем, как уберечь, а вы тут с лосями...".

Я встретил Шубина во Владимирской области, где зверей готовили сниматься в кино. Мы по многу часов говорили за столом, у костра, в поезде по дороге в Москву. Должен сознаться: того, о чем сейчас расскажу, я не знал до последнего времени. Может, и теперь не знал бы, каким человеком Шубин был на войне, если бы не письмо генерала Хвостова: "Товарищ корреспондент, в Вашей заметке упоминается фамилия человека. У нас в дивизии был разведчик... Не тот ли Шубин? Это был большого таланта разведчик. Пришлите, пожалуйста, адрес".

Мало ли Шубиных. И мало ли было разведчиков. Я отослал адрес без уверенности, что это тот человек, которого ищет генерал. Я уже забыл о письме, но при встрече Георгий Георгиевич заговорил первым: "Понимаешь, мой генерал отыскался...". Мы собрались к генералу в Москву. И я увидел награды: три ордена Красного Знамени, орден Славы и орден Красной Звезды, орден Отечественной войны, четыре медали. Шубин смущенно сознался: "За десять последних лет первый раз надеваю".

В Москве, за Измайловским парком, отыскали квартиру. Дверь открыл пожилой человек в пижаме:

- Шубин!..

За минуту молчания, когда люди стоят, прижавшись друг к другу, многое, наверное, можно вспомнить. Двадцать лет командир дивизии Алексей Яковлевич Хвостов не видел разведчика... До утра мы сидим за столом генерала. И потом еще целый день. Двое людей вспоминают.

"На войне разведчик - это солдат самой высокой квалификации. Ему достаются все тяготы солдатской жизни и во много раз больше, чем остальным, - опасность, риск, ответственность. Не всякий даже хороший солдат мог быть разведчиком".

"Когда приходило пополнение в часть, командиру разведки давали право первому выбирать людей. На вопрос "Кто хочет в разведку?" из тысячи сотня людей делала шаг вперед. С ними говорили и оставляли десять. Из десяти двое становились разведчиками. Чаще всего это были охотники, умевшие неслышно ходить, выследить, хорошо стрелявшие". "Разведка была глазами дивизии. Каждый день должны были знать, что там, впереди. Разведка ходила узнавать о продвижении частей, уточняла укрепления и оборону, вела счет технике. Разведка ходила на связь с партизанами, водила в тыл к немцам людей. Разведка ходила брать "языка". Почти каждые десять дней нужен был пленный. На фронте так было: десять дней нет пленного - батальон идет в бой, двадцать дней "языка" нет - полк идет боем захватить пленного. Мы не ходили брать пленного боем. Шубин всегда приводил "языка". И по этой причине сколько было солдат в дивизии, столько было и благодарных друзей у разведчиков".

"Переходили фронт без погон, без знаков отличия, без документов. Еда в мешках, карта, радиостанция и оружие. Беспрерывное напряжение. Костер нельзя разложить. Нельзя кашлянуть, сучок под ногой не должен хрустнуть, курить нельзя, спать нельзя. По восемь часов случалось лежать в снегу без движения у дороги, по которой шли фашистские танки, автомобили, солдаты. Однажды замерзли до крайности. Решили ползти к деревне... Первая хата. Дым из трубы. По чердачной лестнице быстро забрались под крышу, прислушались - в избе говорят. Чужая речь. От холода зуб на зуб не попадает. Сбились в кучу возле трубы. Ребята тут же уснули. Я стоял на коленях с гранатами и толкал в бок ребят, когда начинали храпеть. Под утро спустились и ушли в лес. Очень морозная ночь была, градусов тридцать. Помню, когда уходили, посреди села занялся пожар и кто-то кричал так, что у меня защемило сердце... Мы часто видели зверства фашистов. Стиснув зубы, шли мимо - нельзя было ничем себя обнаружить".

"С пятьдесят первой дивизией Прибалтийского фронта Шубин вошел в Пруссию, ходил в разведку в район Кенигсберга. Начал войну рядовым, закончил офицером-коммунистом. Сорок четыре раза Шубин переходил линию фронта и сорок четыре раза возвращался обратно. Кто воевал, знает, что это значит...".

На столе пожелтевшие фотографии, карты, фронтовые газеты. Заголовки во всю страницу: "Учиться у разведчиков Шубина". Стихи о разведчиках, портрет Шубина. Двадцать лет прошло. Память не все сохраняет, но все и забыть невозможно. Каждый по-своему о войне вспоминает. Вот несколько эпизодов из жизни войсковой разведки, записанные во время разговора Шубина с генералом.

Подмосковная встреча

- После войны, в 46-м году, поехал я с приятелем на охоту. На станции Тучково вышел из поезда. Стоим, курим, ждем, когда колонна пленных пройдет, гляжу - здоровенный немец выскочил и бежит ко мне, руками размахивает;

- Камрад, спасибо, спасибо! - Кинулся обнимать.

И я тоже, представьте, узнал немца. В 43-м году, в феврале, как раз в канун Дня Советской Армии, на нейтральной полосе, посреди замерзших болот носом к носу столкнулись мы с фашистской разведкой. Мы в снег, и они в снег. Такие случаи бывали и раньше. Бывало, без выстрела расходились, а тут очень нужен был пленный, было даже объявлено: "За пленного - месячный отпуск домой". И немцы тоже, видно, решили не отходить. Я успел заметить: качнулась елочка. В оптический прицел вижу: автомат поднимается из-за веток. Я выстрелил первым. Четверо немцев кинулись убегать. А один, здоровенный, спотыкаясь, идет к убитому - автомат в сторону, гранаты в снег уронил. Мой связной Шурик Андреев подскочил: "Хенде хох!". А немец - ноль внимания, упал на колени возле убитого, плачет.

Оказалось, под пулю попал сам начальник разведки.

- Мой земляк. Мой земляк... Мне жизнь два раза спасал...

Тебя, думаю, спасал, а меня бы срезал, опоздай я на две секунды. Вынул из кобуры большой, пятнадцатизарядный браунинг с красным рубином на рукоятке. Забрал документы. Пленному, как обычно, сказал: "Ну вот, теперь ты будешь жить...". К фашистам жалости не было. Но пленных я запрещал пальцем тронуть. Этот пленный, надо сказать, много ценного рассказал. Я с Шуриком Андреевым на месяц в Москву с фронта ездил. А немец, видно, хорошо запомнил слова "Теперь жить будешь...". Через три года узнал. Хорошо и по-русски говорить научился. Постояли мы с ним минут пять, покурили. Наверное, он и сейчас жив, нестарый был немец...

Аркадий Лапшин

Старая фотография. У бревенчатой избы стоят и сидят двадцать пять человек. Совсем молодые ребята. Только что генерал вручил им награды и присел вместе с ними на память сфотографироваться. Рядом с генералом - Шубин, он только что получил орден Славы. Тут же сидит корреспондент фронтовой газеты. На фотографии - надпись генерала: "Мои любимые разведчики".

В какой-то день затишья при наступлении сделана фотография. Шубин глядит на нее.

- Аркаша Лапшин... почему-то он в валенках. Мы в сапогах, а он в валенках. Это было весной. Он тогда чуть опоздал. Мы просили фотографа без него не снимать. Он прибежал и встал с краю.

А через пять дней его уже не стало - на войне не знаешь, что с тобой будет завтра.

Аркаша был моим другом. Мы вместе и домой ездили с фронта в месячный отпуск. Он ездил в Горький. Не помню, сколько раз мы лежали рядом у фашистов в тылу. Смелый был человек.

Сколько душевных разговоров было в землянке! Ночь. Постреливают. В землянке с потолка земля сыплется. А разговор о том, как после войны жить будем. "В гости ездить будем друг к другу. Я - говорит, - тебя по Волге до самой Астрахани провезу". Любил Волгу. Я стал командиром дивизионной разведки, а он вместо меня полковой разведкой остался командовать. Я не видел, как он погиб. Рассказывают: бросился вытаскивать раненого, а "фердинанд" бил по людям прямой наводкой. В тот же день пришло письмо от жены. Мы не знали, что делать с этим письмом...

Испытанные в боях разведчики

Настоящий был человек. О таких людях обязательно надо помнить. Аркадий Лапшин. Вот он стоит, крайний. Все в сапогах, а он в валенках…

И о нем напишите

- И еще об одном обязательно напишите. Миша Шмелев. Его тоже в живых нет. И, может быть, кроме нас, Некому и вспомнить этого человека. В нашу часть он пришел из тюрьмы. Я его под свою ответственность взял - понравился он мне чем-то с первого раза. Прямой человек был. Пригляделся к нему и стал брать на задание. Многие, наверное, поговорку военную знают: "С этим я пошел бы в разведку". Так вот, это был парень, с которым можно было ходить в разведку. В Белоруссии, помню, представил его к награде. Гляжу, из штаба капитан приезжает: "Ты что, у него же судимость!". - "Ну, - говорю, - надо судимость снять". Приезжает трибунал снимать с парня судимость. Накрыли в землянке стол красной материей.

- За что судились?

- Воровал.

- Так-так... Ну, а до этого где работали?

- Сидел.

- За что?

- Воровал.

- Ну, а до этого? - с надеждой спрашивает полковник, член трибунала.

- Сидел.

Я в уголке прижался, ни живой, ни мертвый. Учил же чертова сына, как надо сказать. Нет, всю правду выложил. Сам сидит, как в воду опущенный. Немножко глуховат был, переспрашивает. Ну, разобрался, в общем, трибунал. Детдомовский парень, воспитание прошел на базаре. Я за него поручился. Сказал, что фашистов он ненавидит, воюет хорошо. Думаю, и после войны хорошим человеком будет. Он в ту ночь постучался ко мне в землянку и плакал: "Скажи, командир, ты, правда, веришь, что буду хорошим человеком после войны?". Убило его. Осколок в спину попал. Запиши: Михаил Шмелев из Саратова...

Поединок

Стрелять я начал с двенадцати лет. В армии на первых стрельбах три мои пули в середине кружка оказались.

- Охотник? - спрашивает командир.

- Охотник, - говорю.

- К Данилову...

Старик Данилов, из горьковских охотников, был снайпером в части. Седой уже, зубов половины нет, а глаз, как у коршуна. Он сказал: "Попробуем...". Поставил на расстоянии сто шагов спичечный коробок и лег рядом со мной. Пять раз подряд надо было лопасть. Пять раз я и попал. Подарил он мне в первый день знакомства пристрелянную винтовку. Я к ней добыл десятикратный оптический прицел. С этой винтовкой и войну закончил. Кое-кто смеялся: "Командир, а с винтовкой в разведку". А я за полверсты, бывало, держал фашистов на мушке...

Два хороших снайпера на открытом месте двум сотням солдат не дадут подняться. За деревню Россолай, помню, был у нас бой. Фашисты обозлились, идут прямо в лоб по открытому месту. Даю команду: "Никому не стрелять!" Ложимся с напарником и выбираем по одному. Надо сказать, немцы воевали с умом. Перехитрим, бывало, фашистов - в своих глазах вырастаем. Но это были девять глупых атак. Я тогда раз тридцать с лишним стрелял. По существу, вдвоем и не отдали деревню...

За офицерами на передовой мы охотились в паре с Даниловым. Была у нас и схватка с фашистским снайпером. Стояли под деревней Бочканы. Житья не давал этот снайпер. Двух командиров достал, начальника разведки дивизии Бережного - прямо в висок. На второй день после этого подходит ко мне подполковник-артиллерист:

- Покажи-ка передний край.

- Тут нагибаться надо - снайпер работает.

- Ну, Шубин, зря, выходит, говорят о тебе. Трусишь.

- В перископ, говорю, надо смотреть.

- Брось мудрить.

Стоим. Я артиллеристу кивком головы показываю, где что. Вдруг - раз! У подполковника голова на бок. Прямо под глаз пуля. Молодой еще был...

В тот же день мы с Даниловым залегли караулить фашиста. До вечера пролежали - не обнаружили. Еще день лежим - не обнаружен. Каждый бугорок, каждый сучок на деревьях глазом обшарили. На третий день Данилов указал на развилку дальней сосны. Старика одолевал кашель, и я остался один. Снайпера не видно. Негде ему быть, кроме как в развилке этой сосны. Дождусь, думаю, будет же когда-нибудь спускаться на землю. Дождался. Под вечер, вижу, спускается, винтовку бережно держит...

Каким-то очень знаменитым снайпером оказался. Пленный потом рассказывал: в Германию хоронить повезли...

"Минеры"

Два раза ходили и все впустую: нет "языка". Генерал, помню, вызвал лично: "Шубин, голубчик...". Я нервничаю. Ребята в землянке тоже переживают: "Эх, если бы взять. Я его пять километров на себе бы понес", - "Я ему спиртовой недельный паек отдам". Готовимся к новому переходу. Выбрали место: лесок за деревней Бочканы. Был у. нас порядок в дивизии: если мы готовимся перейти - на этом участке никто не мешает. Вдруг докладывают: приехали двое из штаба армии, будут работать.

Подходят двое к землянке: старший лейтенант и капитан.

- У противника появились новые образцы мин. Будем изучать их.

- Хорошо, только несите разрешение из штаба дивизии.

- Нам в штабе армии разрешили.

- Все равно надо... Александр, проводи-ка офицеров до штаба...

Мой посыльный повел. Я еще не спустился в землянку, слышу - выстрел и автоматные очереди. Выскочил. Гляжу, Шурик Андреев упал в кювет и чешет из автомата по бегущим "минерам". Одного положил, другого взяли. Оказалось, фашистские парашютисты. Месяц назад их забросили в тыл. Все документы в порядке, даже харчи по аттестату на складе получены. Приспело им перейти фронт. Надо сказать, хитро придумали переход. Но, видно, нервишки сдали: ста метров не отошли от землянки, как лейтенант обернулся и с пистолетом на Шурика. Прострелил ногу, а тот - в кювет и пошел чистить. Добыча была хорошая, но "языка" захватить в тот раз все-таки надо было.

"Рус Иван, куда прешь..."

На фронте я получал письма от покойного теперь профессора Мантейфеля Петра Александровича. Он писал мне: "Врага надо знать. Ты помнишь: чтобы выследить зверя, надо знать все его повадки. Фашисты хуже зверей. Хочешь победить - изучай...".

Разведчику надо знать все мелочи привычек врага. Часто знание этих мелочей как раз и приносило успех. Мы, например, никогда не садились в засаду в субботу и в воскресенье - мало шансов. В субботу и воскресенье немцы предпочитают сидеть в блиндажах. Зато в понедельник самое время выходить на охоту.

Вот одна из фронтовых "мелочей". Подползаем к линии обороны. Тишина. И вдруг голос:

- Рус Иван, куда прешь, гранату брошу!

Мы сразу назад. Строго держались правила: обнаружены - отходить.

В другую ночь тот же окрик:

- Рус Иван, куда прешь, гранату брошу!

Опять отошли.

В третий раз отходить не стали. Чувствую - не мог обнаружить. Лежим. Слышим, под ногами у часового скрипит - пошел вправо от нас. И там опять сонный голос:

- Рус Иван, куда прешь, гранату брошу!

Взяли мы этого крикуна. Рассказал на допросе: генерал заставил всех часовых выучить эту фразу. Всю ночь часовой ходил и покрикивал аккуратно: "Рус Иван...". Аккуратность и погубила...

Персональное приглашение

За долгую оборону под Полоцком Шубин так досадил немцам, что они начали открыто охотиться за разведчиком.

- Георгий, расскажи, как ты встретился с немецкой разведкой.

- Обычно мы избегали встречаться. А тут чувствую фашисты на рожон лезут. Засаду устроили. Лазят на нейтральной полосе по деревьям, высматривают. Решили и мы сделать засаду. Проследили все тропы в болотах. И однажды Валерий Арсютин, взволнованный, соскочил с дерева:

- Идут... Пятьдесят автоматчиков. Залегли. Пулеметчика Присяжнюка я положил на самой тропе:

- Стрелять будешь только с двадцати метров, не раньше.

Остальные семнадцать человек залегли сбоку, чтобы пропустить разведку.

Присяжнюк ударил точно с двадцати метров. Мы ударили сзади... Человек пять или шесть успели уйти. Считай, всю разведку в лесу оставили.

- А через три дня, - вспомнил Алексей Яковлевич, - противник без всякой подготовки, без видимой причины и пользы полез На наш батальон. Запомнился этот день - командир батальона просил огня прямо в квадрат землянок... Выстояли. Пленных взяли. Допрашиваем: почему вдруг полезли? Говорят: "Генерала опять разозлила гибель разведки. Приказал атаковать батальон, Шубина взять живым или убитым". А Шубин с разведчиками был в это время на отдыхе в двадцати километрах от фронта.

- А помните смешную листовку? - спросил Шубин.

- Да, спустя месяц после этого самолет раскидал листовки. Приносят мне в штаб десяток этих бумажек. Среди них две с такими словами: "Младший лейтенант Шубин, ваше место в великой Германии! Фюрер сохранит вам жизнь, оружие, ордена. Вы будете учиться в Берлине...".

Валя Назарова

Готовился штурм Полоцка. Разведка получила задание - добыть планы всех укреплений. Восемь дней ползали на животах около города. Пометили на карте дзоты, зенитки, линии рвов, надолбов. Собрались уже возвращаться, зашли к партизанам. Командир говорит:

- К фашистам мы подослали девушку. Работает в штабе. Может быть, она что-нибудь скажет. Подожди до завтра - в среду она на явку приходит.

Пришла. Красивая, веселая, лет двадцати двух. Зовут Валя.

- План обороны Полоцка? - С полминуты подумала. - Хорошо. Я видела карту. Но в штаб уже возвращаться будет нельзя.

Я сказал, что возьму ее на Большую землю.

- За мной ухаживает эсэсовец, офицер. Завтра в шесть я выйду с ним на шоссе. Берите его, будет, кстати, и пленный из штаба.

Вечером на другой день я занял позицию в пустом доме возле шоссе. Двое моих ребят спрятались у дома чуть дальше. План такой: пропустим и с двух сторон без шума возьмем офицера.

Шесть часов. Ясный, хороший вечер. Чистое шоссе. Город с куполами церквей в синеватой дымке. В оптический прицел хорошо вижу: идут по шоссе двое. Офицер и Валя. Идут, любезничают. Офицер бьет по голенищу веточкой вербы. Вот поравнялись с пропускным пунктом у рва, показали документы. Вот они уже на полдороге ко мне от пропускного пункта. Метров сто пятьдесят еще... И вдруг остановились. Какое-то чутье подсказало эсэсовцу: нельзя идти дальше. Стоят, любезничают. Чувствую, эсэсовец сейчас возьмет Валю за локоть, чтобы идти к городу. Секунда, другая... Что делать? Вижу, Валя беспокойно повернула голову в сторону, знает, мы где-то рядом. Назад ей нельзя возвращаться. Надо что-то решать немедленно. Получше прикладываюсь. В прицел хорошо видно обоих. Стоят боком, лицом к лицу. Эсэсовец трогает пуговицу на Валиной кофточке. Перевожу дыхание и нажимаю спуск... Офицер схватился рукой за бок. Валя толкает офицера с дороги, быстро над ним нагибается и бежит по шоссе в мою сторону. Часовой возле шлагбаума дергает затвор у винтовки. Снимаю и его. Скорее в лес, к тому месту, где спрятана рация! Перевели дух.

- Ну и ну. Дай, говорю, как следует на тебя поглядеть.

Отдает план города, офицерские документы эсэсовца - успела вытащить из кармана.

До фронта было двадцать шесть километров. Благополучно вернулись на свою сторону. Валя осталась служить в разведке нашей дивизии. Несколько раз ходила через линию фронта. Смелости и находчивости этой девушки мог позавидовать любой из разведчиков. Однажды кинулась к раненому и сама попала под пулю. Как раз началось наступление, и мы попрощались в госпитале. Я уверен, что она осталась жива. Кажется, она была из Москвы...

Полоцк

Назначен день и час штурма Полоцка. Все готово. Фронт накопил силы и, как пружина, готов распрямиться. Пехота, танки, "катюши" и самолеты ждут команды. Три сотни стволов артиллерии на каждом километре фронта готовы к бою. Тщательно разведаны укрепления, учтены силы противника. Перед штурмом надо было взять "языка". И как нарочно один раз сходили впустую, через день идем - снова впустую. Третий, четвертый раз... Вызывает генерал:

- Нужен пленный, Шубин... Придется боем - что делать, на войне без потерь не бывает. К нам штрафники прибыли. Возьми себе роту.

Как сейчас помню, их было сто двенадцать. Построил.

- Нужны добровольцы. Все, кто пойдет в атаку, получат прощение. Кто будет брать пленного - получит награду. Я пойду с вами. Операция опасная. Кто решится - шаг вперед.

Девяносто семь человек сделали шаг вперед. Объясняю задачу:

- По сигналу начнет бить артиллерия. Три минуты огня. В это время пересекаем открытое место. Через три минуты артиллеристы переносят огонь на фланги. Операция выполнена, как только возьмем хотя бы одного пленного. Сразу всем отходить. Я отхожу последним.

На другой день, ровно в двенадцать часов, мы с Даниловым навели прицелы на часового, ходившего по траншее у пулемета. Выстрел. И сразу заработала артиллерия. Саперы разведки толом прорвали проходы в проволоке. Крики "ура" у немецких траншей. Рукопашная. Вижу: два пленных есть! Даю ракету к отходу. Но что-то? Никто не отходит. "Ура" гремит уже у второго ряда траншей... у третьего ряда рвутся гранаты. И вдруг по всей линии фронта загрохотало, покрылось дымом все. Танки пошли, люди в дыму мелькают...

- Я тогда с командного пункта, - дополняет рассказчика генерал, - внимательно наблюдал за шубинской операцией. Вижу, дело такой оборот принимает - батальон ввожу в бой. Бежит противник! Фашисты наступления ждали и решили, видимо: "Началось!" На войне порой минуты решают дело. По телефону связываюсь с Баграмяном. Докладываю обстановку. Командующий говорит: "Добро. Начинайте!". Я тут же даю команду о наступлении. И началось по всей линии. На другой день мы были в Полоцке.