Навсегда с гончими (Б. Марков)

К сожалению, ушли из нашей охоты ловчие, доезжачие, не слышны волнующие звуки охотничьего рога "по волку" или "на драку". Только рассказы старых писателей дарят нам дорогие воспоминания о забытых псовых охотах.

Старейший эксперт, "отец русских гончих" Николай Павлович Пахомов оставил нам добрую память о Н. П. Кишенском, М. И. Алексееве, В. С. Мамонтове, Н. Н. Челищеве, А. О. Эмке и других любителях гончих, описав их в "Портретах гончатников". Кто такой гончатник? Как-то один руководитель областного общества охотников сказал, что бывают "помешанные любители собак... гончатники же - это буйнопомешанные".

Нет, гончатники безумно влюблены в гончих! По словам Н. П. Пахомова, это люди, "навсегда притороченные к гончей и охоте с ней". С какой страстью ждет он свою осеннюю охоту! Только гончатнику приятен и дорог "этот наводящий тоску день, одному ему слышится особый аромат в затхлом запахе преющей коры, гниющего листа, мокрой соломы... Один он глядит светлым и приветливым оком на тусклые колера, мертвенность и сон окружающей природы", - читаем мы у Е. Э. Дриянского волнующие душу охотника-гончатника строки. Самая пора набрасывать гончих. А как работают наши любимцы! Как мы иногда до слез переживаем за них! Снова перелистываем Е. Э. Дриянского: "...в острове взревела стая, но что это были за звуки! Это был не взбрех, не лай, это прорвалась пучина, полилась одна плакучая нота, слитая из двадцати голосов. Она выражала мольбу о пощаде, в ней слышался предсмертный крик... нужно представить, как кричит собака, когда с нее снимают кожу... Я взглянул на Бацова, он утирал платком глаза".

Вот уже несколько лет нет среди нас Н. П. Пахомова, М. А. Сергеева, И. А. Нефедова, В. А. Портнова, А. П. Марина, Б. Н. Арманда, И. А. Пятакова. Одна была у них общая неистовая страсть к гончим. Все они достойны долгой памяти - наши знатоки, так много сделавшие для развития породы, искавшие в этом великую радость жизни. Мне посчастливилось работать с ними на ринге, в поле и слушать их советы. Как все это было дорого и как жаль, что все ушло в прошлое...

В 1974 г. на 46-й Московской выставке я был членом экспертной комиссии по русским пегим гончим. Возглавлял ее эксперт всесоюзной категории Александр Петрович Марин. Помню, после первого дня сидели мы у судейского столика и подсчитывали баллы. Вдруг тихо и неожиданно подошел, улыбаясь, Николай Павлович Пахомов. Он очень дружил с Мариным, я знал это, но такой теплой встречи не помню более. После дружеских объятий Николай Павлович сказал: "Да, было время, охотились мы осенями". Марин ответил: "Трубят рога в полях далеких, звучит их медный перелив". Вскоре подошел Георгий Васильевич Богуш. Я, тогда еще эксперт первой категории, сидел как завороженный, стараясь уловить каждое слово великих знатоков гончих. Знал я, что Николай Павлович автор многих книг о гончих, что он встречался с известными писателями Н. Н. Фокиным, М. М. Пришвиным, Н. А. Зворыкиным, лично был знаком с Н. П. Кишенским, В. С. Мамонтовым. Своими глазами видел он отъезжие поля, волчьи садки борзым, знаменитую свору першинских борзых. Говорил он мало, но весело и живо. Больше всего ценил в гончатнике страсть. "Тот, кто не слышит чарующих звуков гона... тот навсегда останется в моих глазах глухим и слепым, лишенным чего-то прекрасного", - сказал тогда Н. П. Пахомов. Когда Николай Павлович ушел, Георгий Васильевич Богуш заметил: "Все мы его ученики, все мы от него пошли". Для всех Н. П. Пахомов был непререкаемый авторитет. Навсегда запомнились его живые, добрые глаза. В ту пору ему было 84 года.

Одновременно с неутоляемой страстью к охоте он всю жизнь был одержим и страстной любовью к искусству во всех его проявлениях. Он с одинаковым волнением любовался и осенним или зимним лесом, и коллекцией Третьяковской галереи. Особенно же любил он классическую русскую литературу и как ее разновидность - литературу охотничью.

Н. П. Пахомов регулярно печатался в журнале "Охотник" и в "Охотничьей газете" в 20-х гг. Он же был создателем и редактором военно-охотничьего журнала "Боец-охотник". Среди трудов Н. П. Пахомова надо особенно выделить книги "Породы гончих" (1931), "Полевые пробы гончих" (1931) и неоднократно переиздававшуюся "Охоту с гончими", исследование "Охота в русской живописи" ("Охота и охотничье хозяйство", 1964, №,6," 8-11), "Портреты гончатников" ("Охотничьи просторы", вып. 9-10).

Одновременно с работой в охотничьей печати Н. П. Пахомов вел и чрезвычайно активную практическую работу в области охотничьего хозяйства. Это организация первой послереволюционной выставки собак (Нижний Новгород, 1921), а также первого кинологического съезда (1925). Среди пород гончих он всегда выделял русскую гончую и много сделал для ее всемерного культивирования. Недаром, поздравляя Пахомова в 1946 г. в связи с двадцатипятилетием его деятельности по развитию кровного охотничьего собаководства, Управление охотхозяйства при исполкоме Горьковского облсовета отмечало, в частности: "Если в дореволюционное время можно было говорить о существовании нескольких типов русской гончей, носящих название их заводчиков, то тип современной русской гончей является единым и по справедливости должен быть назван пахомовским".

В 1958 г. за развитие охотничьего собаководства Главный выставочный комитет ВСХВ наградил Н. П. Пахомова золотой медалью.

Долго и с блеском работал Николай Павлович в Военно-охотничьем обществе, устраивая подлинные отъезжие поля со стаей гончих, нестомчивых по зайцу, бесконечно музыкальных по "кумушке" и злобно-паратых по волку.

Искусство Николай Павлович не оставлял и не забывал ни на минуту, много сделав для него за свою долгую, многотрудную и яркую жизнь. С его именем связано создание Лермонтовского музея в Тарханах, Дома Лермонтова в Пятигорске, музея Белинского в Чембаре (теперь г. Белинский). Н. П. Пахомов - непременный сотрудник всех выставок Литературного музея - Пушкина, Лермонтова, Гоголя.

6 декабря 1960 г. в связи с семидесятилетием и за заслуги в области искусства Н. П. Пахомову присвоено звание "Заслуженный деятель искусств".

Из искусствоведческих работ Н. П. Пахомова прежде всего следует назвать "Путеводитель по Государственной Третьяковской галерее" (три издания), "Лермонтов в изобразительном искусстве" (1940), "Живописное наследство Лермонтова" ("Литературное наследство", № 51-52), "Амбрамцево. Музей-усадьба" (несколько изданий).

В различных газетах и журналах начиная с двадцатых годов опубликовано много интересных статей Н. П. Пахомова по искусству, преимущественно изобразительному.

Сочетание в Пахомове двух ипостасей - искусствоведа и охотничьего писателя - совершенно органичное: охота в ее идеальном виде тоже является проявлением и разновидностью искусства, иначе ее не воспевали бы в слове, красках и музыке виднейшие писатели, художники и композиторы.

Последний раз я видел Н. П. Пахомова на 47-й Московской выставке. Николай Павлович в первый же день пришел на ринг русских пегих гончих. Как всегда улыбаясь, он дружески протянул руку. Я заволновался. Шутка ли! Сам Пахомов на ринге русских пегих гончих! Николай Павлович не давал никаких указаний, но внимательно следил за расстановкой собак. Когда расставили, подошел ко мне и сказал, указывая на Гайду И. Н. Толкачева: "...вот эту выжловочку я бы взял в свою стаю". Гайда в ринге шла первой. Для меня это замечание было важно и ценно. Я на всю жизнь запомнил эталон гончей. Н. П. Пахомову тогда понравилась крепко сбитая, с отлично спущенным ребром, широкой грудью и сильными мускулистыми конечностями выжловка, которая могла выдержать длительную работу. Пожав мне руку, он так же неприметно ушел. Я всегда с особой любовью вспоминаю этого худенького, доброго, необыкновенно одаренного, с большими выразительными глазами гончатника, писателя, искусствоведа, человека, всю жизнь посвятившего охоте.

Когда-то известный охотник-натуралист М. В. Андриевский сказал: "Страсти к охоте грешно изменять, пусть ее вырвет из сердца могила". Эти слова были девизом всей жизни нашего большого знатока и любителя гончих, эксперта всесоюзной категории Михаила Александровича Сергеева. Он никогда не изменял страсти к охоте, к гончим.

Охотничьи гончие Сергеева!

Кто из гончатников не слышал этого имени, какие из настоящих гончих не несут, хотя бы и отдаленно, в своих родословных крови Заливки I, Водишки, Говорушки, Бандурки, Бренчалки с сергеевской особой приставкой - охотничья!

Впервые я познакомился с Михаилом Александровичем на полевых испытаниях в 1962 г. Он судил мою первую русскую пегую гончую Скрипку в Раменском районе, близ деревни Поповка; вторым судьей был его друг Александр Гермогенович Рыбин, эксперт всероссийской категории. Было прохладное весеннее утро. Михаил Александрович неподвижно стоял на широкой просеке, взгляд его был устремлен далеко, туда, где шел яркий гон. Я смотрел на него и думал: "Что же заставило его так окаменеть?" Понять и почувствовать захватывающую музыку гона дано немногим. Михаил Александрович понимал каждую ноту, потому эти волшебные звуки так глубоко волновали его. Уничтожьте эту гармонию звуков, и вся жизнь для М. А. Сергеева поблекнет, станет тусклой и бесцельной. Вот почему он всю жизнь боролся за сохранение в породе гончих музыкальных сильных голосов.

В то памятное утро на полевых испытаниях многое разъяснил мне Михаил Александрович, и я понял, что только смерть могла вырвать эту его неистовую любовь к гончим. Я смотрел на него и вспомнил строки такого же страстного охотника, великого русского поэта Николая Алексеевича Некрасова "...и до седин молодые порывы в нем сохранятся прекрасны и милы".

Двенадцатилетним мальчиком, впервые взяв дядюшкину двустволку, Миша не выпускал ее из рук до седин. Первые же двадцать пять рублей, заработанные пятнадцатилетним Сергеевым, были израсходованы на покупку пойнтера.

Окончив в 1924 г. Петровскую академию, ныне знаменитую "Тимирязевку", Сергеев мог стать крупным ученым, но его с юных лет неудержимо влекла наша общая "болезнь" - охота. Всю жизнь страдал он этой "болезнью" и был несказанно рад и доволен тем, что судьба навсегда связала его с гончими.

В 1922 г. на Московских курсах охотоведения он заместитель широко известного профессора Б. М. Житкова. В журнале "Охотник" появляются его первые статьи. Больше года он редактировал "Охотничью газету". М. А. Сергеев любил прекрасный, живой, понятный нам великолепный охотничий язык, знал и любил охотничью литературу.

В 1925 г. Михаил Сергеевич - участник I Всесоюзного съезда кинологов. На выставках в качестве ассистента он судил с маститыми судьями А. А. Ширинским-Шихматовым, М. И. Алексеевым, Н. П. Пахомовым. В 1928 г. он получил звание эксперта. С тех пор и до последних дней жизни он объездил всю страну; нет, пожалуй, такой области, где бы Сергеев не проводил экспертизу гончих.

На выставке 1975 г. Н. П. Пахомов (слева) и Б. Марков

Он опубликовал в различных изданиях почти 70 статей по вопросам охотничьего дела. Мы помним его содержательные публикации в журнале "Охота и охотничье хозяйство" по истории гончих, нагонке и развитию их охотничьих качеств.

Родоначальницей собак М. А. Сергеева была русская гончая выжловка Заливка I, происходящая от собак стаи Мусина-Пушкина. Семь ее потомков получили дипломы I степени. Охотничьи гончие М. А. Сергеева отличались вязкостью и прекрасными голосами. Я хорошо помню, как ему, участнику московских областных состязаний гончих, был вручен специальный приз за лучшие голоса. Как правило, его гончие имели по нескольку дипломов, в том числе и высоких степеней. Например, Говорушка IV - диплом I степени, Будишка 1631 имела отличный голос (8-3), голос Бренчалки II 3278 судьи оценивали 8-4. Но главное - гончие М. А. Сергеева и его лучшего друга заводчика Э. В. Шмидта стойко передавали своему потомству вязкость и сильные музыкальные голоса. Так, Брызгало IV, принадлежавший П. И. Леонову, имел одинаковую оценку трех судей при баллах 9-3-4 за редкий по красоте и силе голос. Если сейчас на полевых испытаниях мы слышим прекрасные голоса гончих, то этим мы обязаны нашим старейшим заводчикам, и в их числе М. А. Сергееву.

Н. П. Пахомов в рекомендации для присвоения М. А. Сергееву звания эксперта всесоюзной категории писал: "...он свыше 50 лет имеет гончих, участник многих выставок охотничьих собак, он вдумчивый исследователь истории гончих, при нем сложилась и окрепла порода русских гончих".

Прискорбно, что тогдашние руководители не вняли этой рекомендации. Сергеев так и остался экспертом первой категории. Неужели ему недоставало опыта, знаний? Он мог перенести любые тяготы, любые лишения, лишь бы в собаководстве все шло ладно. Ссоры он переносил очень болезненно. И беда наша и несчастье, что он ушел от нас обиженным и оскорбленным, так и оставшись экспертом первой категории. М. А. Сергеев унес с собой аромат прошлого, оставив о себе теплую память как о человеке высокой охотничьей культуры. Пусть это воспоминание будет доброй данью за его любовь к охоте, к гончим.

Я хорошо знал эксперта всесоюзной категории Ивана Алексеевича Нефедова. Долгое время он работал кинологом Росохотрыболовсоюза, а также возглавлял секцию русских гончих при Московском обществе охотников и рыболовов (МООиР). Под его руководством были утверждены новые стандарты и правила испытаний. Он часто выступал на страницах журнала "Охота и охотничье хозяйство". Мне пришлось проводить экспертизу с Иваном Алексеевичем на Коломенской районной выставке, наблюдать его судейство на областных состязаниях и выставках, слушать его лекции о гончих. Летом он жил в Клязьме, и мы часто вместе ездили в Москву. Иван Алексеевич был спокойным, уравновешенным человеком. Он страстно любил гончих, сам их держал, много охотился с ними. Помню, на Московских областных состязаниях, когда работал русский пегий выжлец Дунай В. Х. Браушкина, Иван Алексеевич напомнил мне Бацова из "Записок мелкотравчатого" Е. Э. Дриянского. "... Он был бледен и смутно глядел вперед, рот у него был открыт, губы дрожали, и мне казалось, что он был близок к помешательству". Глядя на него, я понял, что такое гончатник и судья И. А. Нефедов. Когда дали трубу, слезы радости и восторга текли по его счастливому лицу. Было от чего плакать - Дунаю за голос дали оценку 9-4.

И как трудно было видеть, когда он, будучи тяжело больным, бледный и худой, тихо стоял у ринга русских гончих на Московской выставке и так же тихо садился поодаль, чтобы никому не мешать. Я смотрел на него и думал: какой же силой любви, каким огромным желанием должен обладать гончатник, чтоб в последний раз, из последних сил прийти еще разок, хотя бы краешком глаза взглянуть на то, чему посвятил жизнь. Таким гончатником был эксперт всесоюзной категории Иван Алексеевич Нефедов, писавший прекрасные стихи и самозабвенно любивший природу, охоту и гончих.

Как-то немного поодаль держался эксперт всесоюзной категории Валерий Андреевич Портнов, человек высочайшей культуры. Мы часто встречались с ним дома, в Тарасовке, на нагоне и на полевых испытаниях в Пушкинском районе. Его любовь к собакам не знала предела. Он страстно любил охоту и каждую осень выезжал в отъезжие поля в Весьегонск и Переславль-Залесский со своим другом А. И. Кротовым. Мне посчастливилось судить на полевых испытаниях его знаменитого Гула, сыгравшего положительную роль в развитии рабочих качеств гончих. Обладая мягким и отзывчивым характером, В. А. Портнов пользовался среди нас большим уважением. У меня до сих пор хранится его рекомендация на присвоение мне судьи республиканской категории. Но на охоте ему страшно не везло: однажды пропал его любимый выжлец Одинец, имевший блестящий экстерьер и оценку "отлично", спустя год кабан смертельно ранил Гула. Валерий Андреевич тяжело переживал эту утрату.

В памяти моей он остался великолепным экспертом, обладавшим точным глазом и твердой рукой охотника. До сих пор с восхищением вспоминаю, как он расставил ринг из 53 русских выжлецов. Для этого нужен был особый дар, и он им обладал.

Я был близко знаком и с Александром Петровичем Мариным, экспертом всесоюзной категории, членом Союза журналистов. Александр Петрович часто выступал с рассказами и очерками в журнале "Охота и охотничье хозяйство", в альманахе "Охотничьи просторы", в местной печати. У меня хранятся его письма и книга "В лесах и перелесках", подписанная красивым, четким почерком: "Моему собрату, милому Борису Ивановичу Маркову с дружескими чувствами. Люди умирают - песни остаются. Калуга, 7.VII.73 г. А. Марин".

Впервые мы познакомились в Калуге в 1973 г. Вместе с экспертами всесоюзной категории В. В. Григорьевым, Г. В. Богушем, А. В. Гусевым Александр Петрович пригласил и меня. Помню небольшой деревянный домик на улице Огарева, тенистый вишневый сад. В доме уютно, просто. Огромное количество книг и чучел украшало комнаты. Так как у Мариных я был впервые, любезный Александр Петрович подал мне толстую книгу почетных гостей и попросил сделать запись на память. Открыв книгу, я увидел записи выдающихся экспертов-кинологов: А. А. Чумакова, Н. П. Пахомова и многих других. Теплый, задушевный вечер прошел весело. Больше всего шутил Г. В. Богуш: "Чем знаменита Калуга? - спрашивал он. - Отвечаю: в ней живет Марин". На другой день на высоком берегу Оки А. П. Марин, как главный эксперт, открыл очередную Калужскую выставку.

Александр Петрович дружил с Н. П. Пахомовым и Н. П. Смирновым. Он был страстным, интересным рассказчиком и мог переговорить любого. До конца дней он нежно любил собак - русских пегих гончих, особенно Страдая и Сороку, и всегда говорил: "Они ведь родились у меня в заводе". В последние годы жизни, не имея возможности держать гончих, Александр Петрович завел спаниеля. Он стал его единственным утешением и напоминанием об охоте.

Борис Николаевич Арманд, эксперт всесоюзной категории, долгое время работал в МООиР, возглавляя отдел собаководства, и много сделал для его развития. Я помню знаменитую русскую пегую гончую Добычку, принадлежавшую питомнику общества и завоевавшую на состязаниях Москва - Ленинград два диплома I степени. Тогда русские пегие гончие МООиР блистали на московских выставках. Первые места занимали Дунай и Думка, Трубач и Гайда. Борис Николаевич гордился ими. Большой знаток гончих, он вложил в собак всю свою душу. Многие охотники помнят его статьи в журнале "Охота и охотничье хозяйство", посвященные русским пегим гончим и их нагонке.

Но самой любимой собакой у Бориса Николаевича был Урван А. С. Азарова (Ленинград). Он бережно хранил единственную фотографию собаки, а однажды сказал мне: "Вот эталон русской пегой". Последние годы держал он пойнтера и очень любил осеннюю охоту по вальдшнепиным высыпкам. Борис Николаевич часто приходил ко мне на ринг. Ему нравились мощные, крепкие гончие. Помню, в 1971 г. на ринге русских пегих он восхищался Амуром М. А. Морозова (Тула). Много его полезных советов получил я, тогда еще молодой эксперт. Последнее время у него очень болели ноги, но и тогда он не пропускал ни одной выставки и выводки.

Кому не везло в охотничьем мире, так это Ивану Антоновичу Пятакову, моему другу, первому моему наставнику. По непонятным причинам он так и остался экспертом первой категории, несмотря на то, что был главным экспертом многих московских и даже межобластных выставок. В 1961 г. он привел меня на ринг русских пегих гончих, и с тех пор мы постоянно работали вместе. Иван Антонович был профессиональным охотником. Работал он в госохотинспекции, много раз участвовал в волчьих облавах. Но истинной страстью его были русские пегие гончие, которых он сам держал и страстно любил. Наделенный мягким характером, чуткий к людям, правдивый и глубоко принципиальный, он снискал уважение всех, кто его знал. На охоте и в жизни я не встречал человека честнее и гуманнее, чем И. А. Пятаков.

Расскажу об одном случае, который для меня, как для эксперта, имел большое значение в дальнейшей работе. Было это на 30-й Московской областной выставке в 1963 г. Ярко светило солнце, было жарко и душно. Тогда на ринге русских пегих гончих блистал Варило (владелец В. В. Иванов), который происходил от собак И. А. Пятакова. И вот на этой выставке Иван Антонович обнаружил, что у выжлеца красноватые края век, и поставил его вторым, а первым на ринге прошел Трубач (МООиР).

Иван Антонович был для, меня эталоном эксперта. Даже сам Г. В. Богуш всегда восхищался его знаниями, его умением точно, бескомпромиссно расставить собак. "Порода начинается с головы, но вы, молодые не забывайте почаще смотреть и на ноги", - учил И. А. Пятаков. И всегда, выходя на ринг, я с благодарностью вспоминаю своего первого учителя, стройного и худощавого И. А. Пятакова. Он никогда ни о ком не сказал плохого слова, и все мы, гончатники, искренне любили его.

Этих прекрасных людей, больших любителей гончих, отличало безукоризненное знание экстерьера, правил выставок и полевых испытаний. Они завещали нам беречь и развивать породу гончих. И мы, эксперты, руководство МООиР, обязаны сделать все, чтобы сохранить славные традиции Москвы - ведущего кинологического центра.

В 1967 г. на Московской выставке я был ассистентом у эксперта всероссийской категории Юрия Александровича Неймана. Высокий, с худым живым лицом, большими выразительными карими глазами, Ю. А. Нейман покорил меня своим темпераментом. На ринге он словно преображался. Быстрый и смелый в своих решениях, он привлекал принципиальностью суждений.

Долгое время Ю. А. Нейман работал кинологом во Всеармейском охотничьем обществе и много сделал для улучшения породы гончих. Я помню, как гончие, принадлежавшие этому обществу, блистали на выставках. В 1963 г. русская пегая гончая Кудель впервые стала чемпионом, и в этом немалая заслуга Юрия Александровича.

В 1968 г. он судил в Пушкинском районе полевые испытания. Это судейство мне особенно запомнилось. Стоял конец сентября, с берез сыпался пожелтевший лист, легкий морозец покрыл серебристым инеем поникшие травы, тропа для гона была трудной, собаки работали плохо. Но вот взошло солнце, обогрело землю, заблестела роса. Напускали знаменитого русского пегого Подымая А. А. Кабанова. Выжлец быстро побудил беляка и зорко погнал малыми кругами. Юрий Александрович сразу перевидел на дороге зайца, записал время. Вот тут-то и началось. Подымай словно прилип к беляку, Нейман его перевидел шесть раз, и вдруг на сорок восьмой минуте неумолкаемого гона - скол. Все затихло. Юрий Александрович подошел ко мне, снял очки. Таким я его никогда не видел: глаза его повлажнели, руки дрожали. Он был весь без остатка во власти пережитого яркого гона. "Как жаль, что не справили скол, а то был бы диплом I степени", - с сожалением сказал он и присудил Подымаю лишь диплом III степени. Ровно через неделю русский пегий выжлец Подымай на Московских областных состязаниях заработал звание полевого чемпиона при высоких баллах.

Юрий Александрович был жизнерадостным, любил юмор, писал стихи. Многие эксперты до сих пор вспоминают его колкие намеки, которые он им "подарил" перед Новым годом. Б. Н. Арманду - увидеть в новогоднюю ночь, "что от Добора, как тритоны, ползут повсюду чемпионы". А любителям гончих желал, чтобы было "новое изданье - "Трубачевы дети" с портретом Богуша в карете". Некоторые его стихи публиковались в "Охотничьих просторах". Поэтично написал он о старом волке:

Лес, снега под луною синей, 
Шум дневной в деревушке смолк, 
И тропит следовую линию 
Одинокий старый волк.

Свои стихи Юрий Александрович подписывал псевдонимом Иван Верхочутов.

Среди любителей-гончатников было немало экспертов, не обладающих громкими титулами, но которые своим трудом внесли достойный вклад в развитие породы гончих. Среди них я помню Адольфа Карловича Лидума - эксперта второй категории и его друга Николая Митрофановича Назарова - судью всероссийской категории.

Однажды перед полевыми испытаниями вечером А. К. Лидум пригласил меня послушать собачек. Солнце упало за лес, закат горел широкой алой полосой, когда мы в окружении гончих направились к лесу. Я был до крайности удивлен: за нами по пятам, без смычков, весело помахивая гонами, шли знаменитая тогда чемпионка Вьюга, Гул, Узнайка, Метель. Карлыч напоминал мне Феопена из "Записок мелкотравчатого" Е. Э. Дриянского - такой же крепкий, среднего роста, коренастый, широкоплечий, с широким лицом и маленькими зоркими глазками, которые смотрели всегда спокойно. Одет он был в короткую серую куртку из шинельного сукна. В руке у него был арапник, но ни одна собака не отвалила в сторону. Карлыч был себе на уме - хотел, чтобы я, послушав его собак, взял у него щенка, однако он сразу ничего не сказал, а лишь после стал меня уговаривать.

Но вот стая наброшена. До этого я стаю никогда не слушал. С края леса гончие побудили беляка, творилось невообразимое: стоны, вопли и плач - все смешалось, словно орали тысячи леших, разбуженных неистовым криком.

Лидум стоял в двух шагах от меня с широко раскрытыми глазами. Не скрою, мне было смешно на него смотреть - это был совсем другой человек. В ту минуту я не узнавал его. Приложив ладони к оттопыренным ушам, он тихо шевелил тонкими губами: "... это Юга, а это Гулик", и вдруг лицо его расплылось в улыбке. Я тоже улыбнулся, хотя тогда еще смутно понимал происходящее. В это самое время к нам со смычком - Заливаем и Заливкой - подошел Николай Митрофанович Назаров и весело, напевным голосом проговорил: "Вьюга гонит, Гулик нет, Гулик гонит, Вьюга нет". Мы рассмеялись. Назаров разомкнул смычок, но не успели собаки свалиться, как с громоподобным захлебывающимся воплем подвалил к стае русский пегий выжлец Дунай В. X. Браушкина. Это был не лай, не взбрех - душераздирающий сплошной неистовый вопль покрыл всю стаю, словно с Дуная снимали шкуру, так он глушил все остальные голоса. С тех пор прошло двадцать три года, но подобного зарева я больше не слышал.

Поздно вечером мы все вместе собрались в просторной крестьянской избе. Было шумно и весело. Среди приехавших на испытания - известные судьи и старые гончатники, и среди них Н. Г. Брикошин - сын знаменитого лесничего Григория Брикошина, с которым много раз охотился Владимир Ильич Ленин. В ту ночь никто не уснул, а едва забрезжил рассвет, все были в лесу...

А. К. Лидум вырастил много прекрасных рабочих собак, много было среди них и чемпионов московских выставок. Ни одна выставка, ни одно собрание в проезде Владимирова не проходили без него. Он очень ценил дружбу, и друзья называли его любовно Карлыч. Помню, поздно за полночь Н. М. Назаров позвонил ему: "Карлыч, надо посмотреть план вязок, приезжай сейчас". После короткой паузы Лидум ответил: "Я сейчас буду". За хорошей гончей он мог поехать на край света. Его знали все гончатники во всех городах нашей страны.

В Поповке я подружился с Николаем Митрофановичем Назаровым, очень задушевным, добрым и простым человеком. Старейший советский писатель и эксперт Василий Иванович Казанский в своем рассказе "Старый рог" так писал о Назарове: "... Назаров - человек, всей душой преданный гончей охоте, настоящий ценитель ее красоты, от экстерьера, мастерства и голосов собак до захватывающего проникновенного звучания рога. Разглядывая, он пробовал рог не только как охотник, но и как первоклассный мастер работ по металлу". Верно, назаровский рог был самым напевным, звонким, но он тогда редко пользовался им. Его гончие Заливай и Заливка еще до рога приходили с гона. Он тяжело переживал насмешки товарищей. Мне кажется, у Назарова было больше вязкости, чем у его собак. Любовь к собакам была у него настолько велика, что он каждую субботу после работы, вместе с гончими пересекая Москву от Шаболовки до Казанского вокзала, усталый и измученный, приезжал в Поповку погонять. На все усмешки он отвечал коротко: "Заведу такого чемпиона - все ахнете". Действительно, труды его не пропали даром: в 1970 г. его выжлец Зажигай стал чемпионом Московской областной выставки, дав породе 24 классных потомка.

Долгое время Н. М. Назаров работал егерем на испытательной базе в Пласкинине. Любовь его к гончим была безгранична. Он мог вынести все, но когда его сняли с егерской должности, он этого не вынес...