Как ты там поживаешь, мой тигр? (Юрий Фельчуков)

Когда знакомый словак в Сурабае предложил мне, поехать поохотиться на тигра, я воспринял его предложение всего лишь как приглашение совершить небольшое путешествие в Джембер - город на восточной оконечности острова Ява, где еще не успел побывать. Как местный старожил, Лацо охотно оказывал услуги маленькой колонии отделения советского торгпредства в Сурабае, часто был нашим гидом в поездках по окрестностям города и даже дальше.

Лацо застрял на Яве еще в годы второй мировой войны. Транспорт, на котором он плавал матросом, был торпедирован японцами в Мадурском проливе. Ему удалось благополучно выбраться на сушу, избежав встречи с акулами, которыми кишат эти воды. С тех пор он окончательно оставил морскую службу и, наверное, только поэтому не смог повторить карьеру своего земляка капитана Ван Гоха, о приключениях которого в водах индонезийского архипелага поведал К. Чапек в "Войне с саламандрами".

Несколько серьезнее отнестись к предложению Лацо меня заставили слова его жены, когда я пришел к ним вечером накануне поездки, чтобы обговорить детали предстоящего путешествия. Хельма вполне серьезная женщина, и подозревать ее в том, что она вместе с мужем хочет меня разыграть, не было ни малейших оснований.

- Лацо, я тебя очень прошу, - настойчиво повторяла Хельма, - пожалуйста, будь поосторожнее. Не нужно зря рисковать... Ведь это все-таки тигр.

Вначале я все же отнес эти предупреждения на счет извечного женского беспокойства, которое проявляется даже тогда, когда мужчины идут на безобидную рыбалку к соседнему пруду. Когда же Хельма сказала, что мы, собственно, едем на охоту, потому что накануне звонил ее дядя - управляющий плантацией, и сообщил, что в поселке третьего дня тигр загрыз девочку, внутри у меня немного похолодело.

Однако отступать было поздно. Да и как мог я упустить такой случай?! Согласитесь, что приглашения поохотиться на тигра бывают не так часто. Во всяком случае, у меня это было первое.

Сборы были недолгими: никакой охотничьей амуниции у меня не было. Последний раз я держал в руках охотничье ружье лет двадцать назад, когда мне было пять лет и меня привезли показать дедушке. Пока взрослые сидели за столом, я снял со стены двустволку, которая почему-то была заряжена, и, тщательно прицелившись, чуть не отправил в мир иной дублетом отца и деда. Наука, последовавшая за этим, создала у меня стойкое предубеждение против огнестрельного оружия и уважение к живой природе.

Все заботы о нашей экипировке взял на себя Лацо. Поэтому в день отъезда, как обычно, я проснулся рано утром, оделся, выпил кофе, и только радостное возбуждение, охватившее меня перед предстоящей заманчивой поездкой, говорило о том, что впереди меня ждет нечто неизведанное, а не обычный рабочий день.

У ворот раздался гудок автомобиля, и я вышел, поеживаясь от утренней свежести. Лацо, тихо чертыхаясь, возился в багажнике, подсвечивая себе переноской. Было еще совсем темно, и ничего не говорило о том, что через какие-нибудь полчаса день полностью вступит в свои права.

По дороге свет выхватывал из темноты медленно двигавшиеся повозки, похожие на арбы, с огромными, без ободьев деревянными колесами высотой почти в рост человека. Повозке на таких колесах не страшна никакая грязь проселочных дорог даже в самый разгар сезона дождей. Флегматичные горбатые быки зебу лениво шаркали по асфальту башмаками из автомобильных покрышек, которые им надевают, чтобы они не сбили копыта на городских мостовых.

Лацо отчаянно сигналил, когда навстречу попадались гурты коров - их гнали с Мадуры на бойни Сурабаи. Коровы двигались плотной массой, связанные все одной веревкой, так что ни одна не могла отбиться от стада. Погонщикам вообще было мало хлопот. Роль поводыря с успехом выполнял козел, гордо вышагивающий впереди и указывающий путь своим ведомым мелодичным звоном колокольчика, подвешенного на шею.

Из-за горной гряды на горизонте показался первый солнечный луч, мгновенно превративший предрассветную мглу в ясный, безоблачный день. Окраина города встретила нас кампунгами - кварталами аккуратно побеленных крошечных домиков из бамбуковых циновок с крышами, крытыми черепицей или тростником в зависимости от достатка хозяев. Одни их обитатели хлопотали у жаровен, раздувая древесные угли, чтобы приготовить традиционный наси - вареный рис с приправами, другие спускались к протекавшей неподалеку Кали Брантас, где они обычно стирали белье, купали ребятишек, во время умывания обменивались новостями.

С момента начала нашего путешествия прошло не менее четырех часов, и позади осталось более двухсот километров. Однако Лацо решительно пресек мои поползновения поближе познакомиться с содержимым термоса и увесистого свертка, который положила на дорогу Хельма.

- Сначала доедем до Джембера, - лаконично сказал он.

Я не стал возражать, хотя про себя подумал, что перед охотой обычно морят голодом собак, а не охотников. Но, кто знает, может быть, это необходимо для успешной охоты на тигра?

Шоссе через перевал уходило к прибрежному городу Баньванги. Не доезжая до города, мы свернули на проселок. Дорога начала петлять по склонам гор, покрытым нетронутым лесом. Встречный ветер доносит удивительно знакомый приятный запах, но, как я ни пытался, не мог вспомнить, что это такое. Вдруг за поворотом, на противоположном склоне горы, показались невысокие деревца с темно-зелеными листьями, усыпанные густыми соцветиями мелких белых цветов, среди которых пламенели ярко-красные гроздья плодов размером с вишню. Эти цветы и издавали тот тонкий аромат, который мы почувствовали километра за два, а может быть, и за три.

- Лацо, что это? - спросил я.

- Кофе, - ответил он, удивившись моему невежеству.

- Кофе! - воскликнул я, невольно вспомнив совершенно не похожий на этот запах у магазина напротив московского почтамта. - Да ведь так пахнет магнолия! - осенило меня. - Только этот запах несколько тоньше, с примесью лимонного аромата.

Добравшись до плантации, мы разместились в комнатах для гостей и в ожидании хозяина отдали должное бутербродам, которые приготовила Хельма.

После приезда управляющего плантацией мистера Херлингена события начали разворачиваться, как в кинофильме с ускоренной съемкой. Не успев опомниться, я оказался в джипе, опоясанный патронташем, с двустволкой в руках и тяжелым тесаком-парангом на левом боку.

Такой же воинственный вид был и у Лацо. Мистер Херлинген, сославшись на дела, участвовать в нашем походе отказался. С нами сели два проводника и шофер.

Пока джип продирался сквозь заросли, подпрыгивая на камнях и ухая в канавы, Лацо давал мне последние наставления. Но я их слушал вполуха. Все мое внимание было сосредоточено на том, чтобы не выбить зубы о железный поручень переднего сиденья или не откусить язык на очередном бугре или колдобине. Поэтому из всего сказанного мне запомнилось только то, что в одном стволе дробь на птицу и другую мелкую дичь, а в другом - но в каком? - пуля для тигров, пантер, оленей, диких кабанов и другой крупной дичи, которая водится в этих местах.

Проехав километра четыре, мы остановились. По последним сведениям, местные жители видели свежие следы тигра недалеко от этого места. Пожелав друг другу ни пуха ни пера, мы с Лацо разошлись в разные стороны, каждый со своим проводником.

Как только мы остались одни, Тамун, мой спутник, сразу же предложил план действий, который он уже успел продумать накануне до мельчайших деталей. Суть его сводилась к тому, что за тигром можно и не ходить: все равно нет никакой гарантии, что мы его встретим именно в этом месте. Тигр умеет очень ловко скрываться, и подкараулить его можно только возле приманки. Поэтому нам лучше пойти в сторону плантаций какао, где наверняка есть дикие свиньи, которые любят лакомиться недозрелыми плодами. Ну а там, где есть свиньи, столько же шансов - а может, и больше - встретить тигра, чем гоняясь за ним по труднопроходимым джунглям.

Против этого плана возражений у меня не было. Действительно, не лучше ли сначала потренироваться на диких свиньях, прежде чем затевать охоту на тигра? Об этом я и сказал Тамуну.

Его добродушная физиономия расплылась в широкой улыбке. Он, очевидно сразу оценив мои охотничьи возможности, другого ответа и не ожидал. Хитро прищурившись, он спросил, знаю ли я правила охоты на диких свиней, а главное, как по обычаю делят добычу. Не желая попасть впросак, я ответил, что в каждом месте свои правила, и поинтересовался, какие правила он имеет в виду.

- Слушай, туан, - торжественно начала проводник. - Я должен найти и показать тебе свинью, а ты должен ее убить. Я должен находить и показывать тебе любого зверя, а ты должен в него стрелять. Но главное не это, - продолжал Тамун. - Главное - суметь правильно разделить добычу, чтобы ни у кого не было обиды. А в этом тонком деле сможет разобраться не каждый.

Я, конечно, тут же выразил полную уверенность, что уж кто-кто, а Тамун наверняка разбирается во всех тонкостях этого непростого дела.

- Правильно, туан. - Он воспринял мои слова как должное. - Тамун все знает. Теперь слушай и запоминай. Если ты убьешь киданга^*, то тебе полагается голова и левый бок; если застрелишь кабана, то тебе достанется грудинка и правый окорок. Остальное возьмет себе для пропитания Тамун.

^* (Вид оленя.)

Я не стал возражать против принципа дележа, изложенного ловким малым, но поинтересовался, как Тамун - мусульманин - будет вдруг есть свинину?

- Видишь ли, туан, свинья называется баби, а мы идем охотиться на джеленга - дикую свинью. Потом ведь я не стану ее есть сразу. Сначала я нарежу мясо полосками и повешу провялиться, а когда оно просохнет и станет коричневым, то это уже будет не свинина, а дагинг, и никто не сможет сказать, что Тамун ел свинину.

Против такой железной логики возразить было нечего.

Считая, что все вопросы решены, Тамун сделал приглашающий жест и нырнул в чащу кустарника, плотной стеной окаймлявшего опушку, на которой мы свершили свой сговор. Стараясь ступать бесшумно с пятки на носок, как принято у завзятых охотников (мне это было известно), я последовал за моим проводником, в точности повторяя все его движения. Все шло хорошо, но уже у самого выхода из зеленого тоннеля я заорал благим матом, почувствовав, что какой-то зверь внезапно вцепился мне в правое ухо. Тамун подпрыгнул как ужаленный, бросился ко мне на помощь и мгновенно освободил мое ухо, зацепившееся за один из крючков, которыми усеяны побеги ползучей ротанговой пальмы.

Тогда-то я и вспомнил, что на поясе у меня висит великолепный паранг. Как я мог забыть, что герои многочисленных фильмов, будь они в сельве Америки, джунглях Азии или тропических лесах Африки, шагу не сделают в зарослях, чтобы не воспользоваться мачете или парангом, либо их заменителями.

Вынув паранг, я лихо врубился в сплетение ветвей и пошел напролом, круша все, что попадалось под руку. Через несколько минут пот заливал стекла очков, рубашка и шорты прилипли к телу, но я мужественно продолжал сражаться с зеленой стихией.

Некоторое время Тамун молча созерцал мои подвиги. На своем веку он повидал немало охотников, у каждого из них был свой ритуал начала охоты. Одни плевали через левое плечо, другие стучали костяшками пальцев по деревяшке, третьи долго кружили вокруг дома, норовя броситься в лес в тот момент, когда на них никто не смотрит, иные охоту начинали с пристрелки, рассаживая в клочья чью-нибудь охотничью шапочку или подвернувшуюся на свою беду ни в чем не повинную пичугу. Однако, когда я, ничего не видя сквозь заливающий глаза пот, стал явно забирать в сторону от нужного направления, он решил, что дело зашло слишком далеко и необходимо его вмешательство.

- Зачем туан тупит паранг? - с беспокойством спросил мой проводник.

- Прокладываю дорогу, - ответил я, тяжело дыша.

- Пусть туан идет за мной, здесь очень хорошая дорога, - услышал я в ответ.

Протерев очки, я увидел, что метрах в трех от зеленого хаоса, среди которого я бушевал, проходит достаточно хорошо натоптанная тропинка. Пытаясь скрыть смущение, я сказал:

- Видишь ли, Тамун, на этой дорожке мы, пожалуй, не встретим кабанов, поэтому я хотел идти через лес.

Он как-то странно посмотрел на меня.

- Нет, туан, это дорога, по которой свиньи ходят на нашу плантацию есть какао. В лесу их нет, они живут там, внизу. - Он показал рукой в сторону долины, по которой серебрилась извилистая речка.

Некоторое время мы шли молча. У Тамуна явно усилились сомнения относительно того, обладаю ли я знанием хотя бы азов охотничьего искусства. Это чувствовалось по холодку, с которым он начал держаться со мной. Чтобы восстановить прежние отношения, я предложил ему закурить. Когда мы прикурили, он снова попросил огня. Получив зажигалку, Тамун наклонился и поднес огонек прямо к моей ноге. Посмотрев вниз, я увидел на земле извивающуюся в предсмертных конвульсиях черную пиявку.

- Откуда это? - удивился я.

- О, в траве и кустах их очень много, туан. Это ничего, совсем не больно. Только не нужно отрывать их рукой. Поднеси огонек, и она сама отвалится.

Потом я узнал, что сухопутные пиявки бывают двух видов: одни величиной с наших озерных, а другие, так называемые слоновьи, достигают двадцати сантиметров. Причем ни тех, ни других нельзя отрывать, если они успели прикрепиться к коже, иначе на этом месте остается болезненная, долго не заживающая ранка.

После того как мой спутник рассказал мне о летающих клопах величиной с ноготь большого пальца, ядовитых пауках и тысяченожках, у меня из головы вылетели все мысли о той дичи, на которую мы пошли охотиться, и все внимание сосредоточилось исключительно на том, чтобы не наткнуться на вредоносного представителя ползающих, летающих и иных затаившихся мелких тварей.

В то время как я шарил взглядом по верхам в поисках возможного агрессора, Тамун несколько раз оттаскивал меня назад за рубашку, когда я был готов наступить на змею, ползущую через тропинку. Одновременно он не переставал просвещать меня относительно вредоносных представителей местной фауны.

Предоставив Тамуну предотвращать опасности, таившиеся на земле и в траве, я шел вперед, не опуская глаз, механически останавливаясь, когда он дергал меня за рубаху. При очередном предостережении такого рода я посмотрел еще раз под ноги и, не увидав ничего подозрительного, начал тыкать ружьем по сторонам, думая, что какая-то разновидность местных пресмыкающихся затаилась поблизости в траве. Только стонущий шепот моего спутника: "Ту-а-ан, джеленг" - вернул меня к действительности.

Как ты там поживаешь, мой тигр? Рис. Б. Федотова

Я взглянул вперед и метрах в сорока увидел свинью. Мелькнула мысль; "Здорово повезло! Не матерый секач, а безобидная свинка, которую и свиньей-то называть неудобно". Чушка, ничего не подозревая, приподнявшись на задних ногах, упиралась передними в дерево и с громким чавканьем поедала плоды какао. Для этого ей не нужно было прилагать особых усилий: плоды какао растут не только на ветвях, но и на самом стволе. Животных привлекают не столько какао-бобы, сколько кисловато-сладенькая водянистая мякоть фиолетово-коричневого плода.

При виде добычи охотничий азарт обдал меня горячей волной, но в следующее мгновение я постарался взять себя в руки. В памяти четко всплыли строчки наставления, которое я читал перед тем, как собирался вступить в стрелковый кружок: "Прежде чем произвести выстрел, необходимо совместить мушку с прорезью прицела, чтобы воображаемая линия, проходящая от вашего глаза через эти две точки, приходилась чуть ниже левой лопатки животного..."

Да, все было именно так. Моя симпатичная чушка стояла в классической позе для удачного выстрела. Она вытянулась вверх, повернувшись ко мне левым боком. Чего можно было еще желать?

"...Затем, - продолжал я вспоминать наставление, - совместив все эти три точки, задержите дыхание и плавно, без рывка, нажмите на спуск".

Я ликовал. Тигр, конечно, роскошный охотничий трофей, но и дикая свинья из Джембера на дороге не валяется. Будет совсем неплохой трофей для первой охоты в джунглях. Ликовал и Тамун, предвкушая, что на целый месяц будет обеспечен мясом. Ликовала свинья, наслаждаясь какао и не подозревая об опасности. Вокруг, казалось, все замерло, и наступила полнейшая тишина, какая иногда бывает перед ужаснейшей бурей.

Хлестнул выстрел, и все пришло в движение. Что-то закричал Тамун, взвизгнула свинья, кинувшись в бегство вверх по косогору, с ближайших деревьев, громко хлопая крыльями и испуская недовольные крики, поднялась стая птиц. И только я стоял словно окаменевший, растерянно глядя в заросли, куда скрылась моя добыча.

Я помнил и предусмотрел все. Действовал не суетясь и строго по инструкции. Я не мог, никак не мог промахнуться. Я забыл только об одном: что левый ствол был заряжен... дробью на птицу.

Мне трудно было смотреть Тамуну в глаза. Я опять попытался загладить свой промах сигаретами. Но его холодный взгляд говорил, что между нами все кончено. Молча повернувшись, он скрылся в зарослях. Я остался один. Звать его назад или бежать вслед мне было неудобно. "Сам доберусь до дома", - решил я.

Взглянув на часы, я увидел, что до захода солнца остается меньше получаса, а ночные джунгли не самое лучшее место для самобичевания. Приблизительно определив направление к плантации, я полез вверх по склону. Идти между ровными рядами деревьев было легко. Но в тот момент, когда посадки какао кончились и впереди стала стена джунглей, рассеченная неширокой просекой, наступила ночь. К счастью, стояло полнолуние и можно было еще кое-как ориентироваться.

Если при свете солнца в джунглях стоит тишина, изредка нарушаемая криками птиц и обезьян, то ночью джунгли, что называется, кишат звуками. Бормотанье, взвизгивания, пронзительные вопли, уханье, истерический хохот раздаются то вразнобой, то в одно и то же время.

Вся эта какофония звучит на фоне таинственно мерцающих островков мха, светящихся грибов, фосфоресцирующих светлячков и гнилушек. Именно тогда, когда я стоял в джунглях окруженный темнотой тропической ночи, мне стало понятно, почему в верованиях народов, жизнь которых тесно связана с джунглями, такой большой набор злых духов, демонов, леших, привидений и прочей нечисти.

Я потерял чувство реальности происходящего. Мне казалось, что на моем месте стоит - кто-то другой, а не я. Кто-то, за кем я лишь наблюдаю со стороны. Правда, резкие укусы москитов тут же напомнили мне, что я есть я и что нахожусь не где-нибудь, а в самых настоящих джунглях, в которых не исключена встреча с их полосатым хозяином, охотиться на которого я так опрометчиво согласился.

Словно в ответ на мои мысли, раздался низкий хриплый рев. Он точно соответствовал описаниям, неоднократно встречавшимся в захватывающе интересных книжках, которые так приятно читать, лежа под торшером на удобном диване. Рев, казалось, исходил из всех точек пространства, постепенно нарастая и заканчиваясь на неправдоподобной низкой захлебывающейся ноте.

Говорят, что тигр, особенно когда он выходит на охоту, достигает подобного эффекта, низко пригибая голову к земле, чтобы такого рода рыком привести в панику предполагаемую добычу; звук как бы растекается по поверхности почвы в разные стороны, оповещая, что гроза лесов может напасть в любой момент, с любой стороны. Не знаю до сих пор, так ли это. А в тот момент меня вообще меньше всего интересовали чисто теоретические вопросы.

Услышав рев, я остановился, как будто наткнувшись на стенку. Как только рев смолк, некоторое время вокруг царила полная тишина. Видимо, не только я, но и другие обитатели джунглей затаили дыхание, услышав этот ужасный рык. Правда, очень скоро лес снова ожил, но я был не в состоянии воспринимать никакие звуки, кроме громоподобного рыканья царя джунглей.

Подождав немного, я робко двинулся вперед, стараясь производить как можно меньше шума. Думаю, что со стороны я представлял довольно странную фигуру. Я высоко поднимал ноги, чтобы не задеть за какую-нибудь ветку, которая хрустом может привлечь ко мне внимание тигра.

Мои передвижения, вероятно, напоминали подход к глухарю. Разница была лишь в том, что охотник, подкрадываясь к токующей птице, останавливается в тот момент, когда глухарь кончает свою песню, а я замирал на месте, не решаясь сделать следующий шаг, когда раздавался этот леденящий кровь звук.

Хоть и медленно, но верно я двигался вперед. И, к моему ужасу, вскоре стало очевидно, что рычание тигра раздается именно оттуда, куда ведет просека, и чем дальше я шел по ней, тем явственнее, тем громче раздавался рев. Но назад пути не было. Перспектива провести ночь в джунглях меня никоим образом не устраивала, так как если не хищники, то уж москиты наверняка меня загрызли бы до смерти.

Для меня все было ясно: тигр бродит рядом с поселком в поисках очередной жертвы. Учитывая положение, в котором я очутился, трудно было не сделать вывод, что этой жертвой, скорее всего, стану я. Скажу прямо, подобная перспектива отнюдь не добавила мне бодрости. Но стоять на месте, сохраняя полную неподвижность, не давали москиты, которые, как только я остановился, набросились на меня буквально с остервенением. Как бы там ни было, рано или поздно тигр должен был меня заметить, так как, невзирая на смертельную опасность, я отчаянно отмахивался от жалящих разбойников. Нужно было рисковать. "Пан или пропал", - подумал я и не задумываясь двинулся вперед.

Медленно, приготовившись к самому худшему, с ружьем на изготовку, в правом стволе которого - теперь я это знал наверняка - осталась пуля на крупного зверя, я вышел с просеки на поляну. С минуту я внимательно осматривал открытое пространство, освещенное неверным светом луны. И вот слева, у самого края поляны, в тени деревьев я увидел что-то огромное, темной неподвижной массой лежавшее на земле.

Тигр! Почему он лежит?! Изготовился к прыжку или держит в лапах добычу? Если он сыт, то я спасен! Такие мысли или примерно такие вихрем проносились у меня в голове. Стрелять сейчас или подождать, когда тигр бросится в атаку?

Не знаю, сколько времени я еще стоял, не зная, что делать, если бы в этот момент темнеющее что-то не зашевелилось. Подняв голову так, что стали видны большие серповидные рога, здоровенный буйвол вытянул морду кверху и, видимо обрадованный моим появлением, испустил низкий, хриплый рев, который, казалось мне, исходил из всех точек пространства.

...Я и сейчас помню, как твердыми шагами вошел в ярко освещенную гостиную, где оживленно беседовали Лацо, мистер Херлинген и несколько гостей, небрежно прислонил ружье к стене и приготовился отвечать на град вопросов о моих приключениях. Ничуть не бывало! На меня просто не обратили внимания, увлекшись рассказом Лацо, который с жаром описывал, как ему удалось с первого выстрела подстрелить лесную курочку. Как только я пытался вставить слово, чтобы привлечь к себе внимание, он только нетерпеливо отмахивался и продолжал расцвечивать свое приключение новыми подробностями. Мне так и не удалось поведать собравшимся о том, что я пережил.

И вот так каждый раз: стоит мне только оказаться в компании заядлых охотников, рассказывающих друг другу самые сногсшибательные истории, и попытаться поведать о своих приключениях, дальше первой фразы мне продвинуться ни разу не удавалось. Стоит только начать: "Когда на Яве я охотился на тигра..." - как меня тут же перебивают: "Ладно, ладно, хватит заливать..."

И лишь сейчас, впервые, да и то потому, что меня никто не перебивал, мне удалось от начала до конца рассказать эту историю, в которой, поверьте, нет ни одного выдуманного слова.