Кабаний Груздь (Владимир Курьянов)

Рис. А. Семенова

Крепко повезло Семке. Возвратился он с войны двадцати двух лет от роду. Физиономия надраенным самоваром сияет, косая сажень от погона к погону, статью еле в проем протискивается. А галифе, а часы трофейные! Все деревенские девки от восемнадцати до перезрелок под окнами прописались.

Семка гулял напропалую. Уцелевшие дружки-приятели сильно завидовали Груздю. Увечные - что парень продрался сквозь войну без изъяна; кто же фронта не нюхал, молодые или вроде Мишки юродивого, завидовали золотой цепочке медалей. Сенька же веселился ухарем. А как же иначе? Радуйтесь, соседи, солдатскому и материнскому счастью: у Матрены сын живой!

- Сеньк! - кричал в самосадном тумане Дмитрий Фролов. - Как вепря пальнуть, не забыл? Эх, махнем на засидку, разговеемся кабанчиком!.. Кутить так кутить!

Семен Груздь размахнул пятерню, обрубил дымовую завесу:

- Будет кабан! Завтра на крюке повешу... Зазываю деревню!

- Молодец-от!.. Удачник! - шушукались бабы. - Не пропадет за таким сыном Матрена.

- Засидку у Гремячего ключа глянем! - разошелся Семен. - Не перевелся кабан, как думаешь?

- Какой перевелся!.. Все поле, паршивцы, потравили! Наплодилось, как до войны и не снилось.

Семен потер ладони:

- Мать, ружье отцово цело?

- Куды ж денется?.. Спрятала, - радостно отвечала Матрена.

Дмитрий Фролов встал с табурета, застучал деревянной ногой по конопатым от окурков половицам:

- Пойду свое соберу!

- Не пущу! - схватила жена. - Чего удумал!

Дмитрий отпихнул ее, поглядывая на примолкших баб, цыкнул:

- От войны не опомнишься!.. Шабаш! - Косолапо перенес через порог деревяшку, звякнул какой-то железкой в сенцах и, длинно ругнувшись, исчез.

Утро выдалось чистым. Дорога к лесу - через широкое, зеленеющее колосьями поле. Дмитрий приостановился на обочине:

- К культяпке никак не привыкну!.. Не забыл, как мы с тобою?..

Он начал вспоминать весенний глухариный ток на опушке болота, ночные разговоры в шалаше, когда ждали прилета селезней к подсадной, кабанов, стадо которых прочно держалось кустарника на закраине поля. Дорога залезла в горку, затем резко нырнула в глухие заросли бузины. В воздухе повеяло вязкой, горькой волной, потом словно ушатом окатила с головы до ног душная, как в плохой бане, кислая сырость. Еще ниже лежал осинник. Дмитрий пожалел, что не взял костыль. Наконечник протеза засасывался в землю, выдавливал ржавые водяные пузыри. Левый шаг сделался еще короче, никак не поспевал за правым. Дмитрий заахал, натужно выволочил ногу из тряской кочки. Упал, схватился за осину.

- Митяй! Может, ну ее... засидку! Скрадом возьмем кабана. Следов уйма. - Семен притоптал взрытый торфяной дерн, показал в сторону. - Тут кабан день пересыпал. Или, ты сказывал, на картошку они повадились, так легко на слух выйти супротив ветра.

Дмитрий куцей переступью прокарябался через кусты.

- Не только за зверем - за тобой-то мне не угнаться!.. А ты скрадом, на слух!..

- Прости, Митяй. Не со зла!

- Не со зла-а... - Дмитрий скучающе огляделся, привалился к дереву. - Сам не знаю, что про охоту заладил. На пяток лет раньше тебя, из мамки выскочил, вроде уже не пацан. Винтовки надержался - тошно от стрельбы. Но хочется зверя глянуть! Не гада какого, фашиста, а нормального живого зверюгу. Все внутрях переворачивается, как об охоте подымаю, вот как... Не понять тебе!.. В последний раз за Жизнь на прицеле не человечину хочется подержать, а кабана... Будто кто-то запрягает меня под ружье!.. Хоть в последний раз!.. А там - шабаш!

- Поохотимся... - подбадривая, пообещал Семен. - На засидке и так можно.

- Хотел, ой хотел бы, да чую - какой из безногого дурака охотник?.. - Дмитрий полосунул взглядом по протезу. - У, паскуда! - Оторвался от дерева, мучительно перебирая ногами, побрел вперед. - Доковылять бы!

Еле приметная тропка совсем затерялась в покоробленных пнях, топорщившихся из встрепанной травы заломленными шапками. С трудом миновали болото и вышли на звериную тропу. Послышались тихие, будто причмокивает кто-то во сне, всплески. Отложистый берег ручья перемолот звериными следами.

Семку удивила перемена в лесе. Высовывающиеся из земли пушистыми хвостами довоенные березки подтянулись до стройной рощицы, курчавились одинаково похоже, будто зеленые затылки ровно причесали частым гребнем. Материнское дерево дородной березы под корень припорошилось сизым лишайником. В перекрестии нижних ветвей подвязаны тесаные доски, сюда же прислонилась лестница, сделанная из прямых тонких сосен. Казалось, лесенку только-только приставили к дереву и забыли убрать. Семен гикнул и полез вверх. Лестница тут же, затрещав, сломалась.

- Починим... - Взор Дмитрия задержался на крепкой красивой березе на пригорке.

Перебрались туда. Семка размашисто воткнул топор в податливую березовую мякоть. Потряслась крона, и лес, отзываясь зычному стуку, ухнул раскатным эхом, загудел. От пота гимнастерка быстро намокла, но все равно стало весело. Приятно было чувствовать упругие, взбухающие бугры мускулов, чудилось, что само березовое сладкое тепло через топорище передается шероховатым ладоням, подогревая их. Дерево скрежетнуло слоистыми волокнами и вначале чуть дрогнуло, накренилось, а потом, сметая и калеча ветви ближних деревьев, рухнуло. Семен вытер рукавом лицо, вонзил топор в березу и так же, как она, распластался на траве. Весело слушал, как отдыхает наполнившееся горячей кровью тело. В воздухе разлились запахи смятой травы, кусками сахара разлетевшейся по ней щепы. Пахли вроде бы даже солнечные лучи, текущие на делянку.

- Ишь, дух забористый!- удивился Семка.

Лицо Дмитрия подобрело, разгладились хмурые морщины. Он присел на заваленный ствол.

- Эх! Умирать не надо! - Семен блаженно вздохнул, заворочался, перевалился на бок, помолчал. - Мить! А вдруг кабан к засидке не выйдет?

- Завтра не выйдет, так послезавтра заглянет. По следу даже секач поводохлебить сюда хаживает.

- Да ну!

- Вот и "да ну"! - Дмитрий хитровато подмигнул. - Поросятина, знамо, мясцом мягче, зато слава от секача попузатее... Что по нраву?!

- Понятно, слава!

- Ну а мне, значит, порося!

- Э, нет! Не пойдет! Ты надоумил охотиться, первый выстрел тебе.

- Поглядим, поглядим... - уклончиво сказал Дмитрий. - Может, секач не подойдет вовсе...

Натесали досок, успели перемастерить помост и лестницу. В деревню возвращались, когда дорогу уже заволок пухлый туман.

- Никого не подбили? - поджидала у калитки Фролова жена.

- Куда!..

Весь другой день Дмитрий Фролов отлеживался. Скулил обрубок, да и сам Дмитрий сильно притомился: и не охотник, и не работник. Жена ворчала. Но нарочито, по-бабьи, как обычно стрекочут они, когда не по-ихнему выходит. Сами знают: не образумить путным словом мужиков, думают: "Дьявол с ними, крепколобыми, пускай потешатся..."

Вечером следующего дня тронули по малохоженому проселку с тыла к звериной тропе. Добирались тяжело, хотя Дмитрий и прихватил костыль. Семка Груздь пособлял ему и перед ямой и перед поваленным деревом.

- Не ходок я, - обидчиво говорил Дмитрий, подавая руку.

- Тяни, тяни! Чуток остался!

Но "чуток" затягивался перед каждым овражком, и к засидке прибрели затемно. Дмитрий вконец выдохся. Забросил на помост костыль и, подсаживаемый Семкой, еле-еле вскарабкался по поперечинам лестницы. Сразу повалился на помост. Зудящий озноб судорогой свел здоровую ногу, а обрубок задубел, сам превратился в деревяшку. Дмитрий кряхтел, устало потирал ноги.

- Отдохни, - шепнул Семка, пристроился рядом, вщурился в темноту.

Время будто заблудилось в потемках, час прознаешь только по фосфоресцирующему циферблату Семкиных часов. Тишь. Дмитрий и Семен боялись пошевельнуться, дабы не спугнуть зверя. Слушали тишину, но, кроме ручья, ничего не было слышно. Убил ручей и все шелестящие шорохи. Лишь отчаянно, плаксиво пищали комары, настырным гомоном заглушая даже звенящую воду. Вот уж звери! Ни пристукнуть, ни отмахнуться. Участь охотников - терпеть. Не годится и потрескивающий самосад, не задымокуришь кровососов. Нельзя вытащить кисет, пока не положит конец мукам долгожданный выстрел. Ночь между тем проходила...

На охоте

Засветало. Луна еще не съежилась, но и солнце не проступило - межа ночи и дня. Невпопад чирикнула, как зазвонила, пичуга, и опять тугое бесшумье. Скоро луну подернуло предрассветной тучей. Вдруг издалека, как с дороги сбились, нерысистой поступью тукнули шажки. Дмитрий с Семеном навострились, отголоски шагов забренчали на струнах нервов. И опять полная тишина. Охотники переглянулись: неужели кабан их почуял? Тишина задержалась надолго. Потом то ли копыта задели выпирающий из тропы корень, то ли кабан клыками поддел подземный корешок. Отзвук копыт заслышался громче, явственнее. Из сумеречной непроглядности вывалился кабан. Он чуть качнул бесшейной головой, тускло затасканными бусинами, блеснули крошечные глазки, забелели гнутые клыки.

Бежал секач, давно отделившийся от стада. Он понюхал хрюкалом воздух и, томясь жаждой от месива грызунов, кореньев, желудей, насекомых, смешавшихся в мешке желудка, почуял воду и радостно, по-поросячьи, взвизгнул.

Семен подтолкнул Дмитрия. Тот взвел курок, поднял ружье. Сдержал порывистое дыхание. Зверь замер на мушке. Вдруг натянутый взор оборвался, будто крепкая нить не выдержала, лопнула. От куркового чирка вепрь остановился, встрепенулся и бросился вперед.

- Жми! - сквозь стиснутые зубы прошипел Семка.

- Не мой кабан! Не последний! - Дмитрий уронил приклад.

Ружье Семена тут же само по себе взметнулось к плечу. Расцепив ноющие зубы, он заорал:

- Упустим же!! - и выстрелил не выцеливая.

Секач высоко взбрыкнул, с хрипом рявкнул, не мешкая промчался через ручей.

- Попал?! - Семен оторопело взглянул на бледного Дмитрия, кубарем свалился с лестницы. - Попал же! - На тропе расплывался свекольный круг. - Крови-щи!!

- Погоди! - Дмитрий, бросив костыль, неуклюже спустился по жердям.

- Черная кровь! - обернувшись, сказал Семен. - В печень, небось, саданул!.. Не уйдет! - Подхватив ружье, ринулся вдогонку за кабаном.

Дмитрий доковылял до лужи, согнувшись, посмотрел на чернильную кровь, которая быстро подсыхала. По ободку, как сажей, она подернулась черным налетом. Луна в последний раз блеклым оком глянула из-за тучи, и кровавое пятно сразу засветлело. Дмитрий испугался, запрыгал по тропе. Кровяные разводы размывались по ручью алой краской, дальше яркими крапинами сверкали рдяные редкие капли, в тени они опять превращались в черные. Семка ошибся! Пуля пробила не внутренности, а мясо. Пулевое отверстие, наверное, быстро заплывало жиром, поэтому следы крови за ручьем пропадали. Дмитрий заскакал на костыле, крича:

- Стой, Семка! Стой!.. Красная кровь! Красная!..

В трехстах метрах от ручья Семен наткнулся на неподвижно лежащего кабана. На небольшой поляне вепрь был отчетливо различим. Он был черный, как прогоревший уголь: шерсть с пепельной подпушью, а на хребте вздыбленной гривой топорщилась жесткая щетина. Желтые клыки выпирали у липкого от слюны пятачка, угольники ушей плотно прижались к бесформенной глыбе головы. Семен не спеша снял с плеча ружье.

Захрапев, кабан нескладно, как старик, поднялся. Семен прицелился. И тут секач вихрем налетел на охотника. Увидел Семка не зверя, не черта, но что-то человекообразное с ехидными, подмаргивающими бесовскими глазками. Семен омертвел. Едва различая наваливающуюся расплывчатую громаду, он бессознательно сдавил ружье. Не успев прижать к плечу приклад, рванул спусковой крючок, как будто хотел его напрочь выдрать с пружиной. Ружье громыхнуло, и тут же, раздирая ткань гимнастерки, вклинились в ребра звериные клыки. Боль расколола грудную клетку. Семка повалился, глухо захрипев.

Кабан

Увидев зверя над Семкой, Дмитрий допрыгал на костыле до вепря и вдавил в ухо убийце ствол ружья. Громовой выстрел ударил рокочуще, будто пуля зарикошетилась в лабиринте черепа. Не ведая зачем, Дмитрий щелкнул спуском вхолостую над рухнувшим кабаном и, опустив ружье, заорал. Подтолкнул тушу, попытался высвободить друга, но туша не поддалась.

- Болотистая стерва! Падаль подколодная!! - надсадно заревел Дмитрий. - Упырь вонючий! - залязгал он зубами. От ужаса воя на всю округу, он был способен сейчас растерзать, раскромсать вепря зубами. Ругался в бессилии так, как не крыл все на свете, когда резали без наркоза гангренозную ногу. Кабанья туша не поддавалась. И все-таки, изловчившись, уперся протезом, выворачивая кочку, оттянул кабана за задние ноги. Семен проглянул до пояса. Подхватив под мышки, Дмитрий вырвал Семку из-под бесформенного огромного тюка кабаньей туши, вызволил его и сам упал, холодея от вида Семкиных увечий.

Бледное круглое Семеново лицо покрылось пятнами, глаза застыли. Дмитрий грыз кулак, не чувствуя боли, ревел:

- Семка, что ж я Матрене скажу?.. Се-емка!..

Он с мясом отодрал пуговицы гимнастерки на Семене, стянул свою робу и исподнюю рубаху, комком заткнул потоки крови из рваной раны на груди. При грубом прикосновении Семен слабо застонал и закрыл глаза.

- Семка! Жив дружок!.. Семка, корешок, терпи! Терпи, Семка! - Дмитрий обмотал неподвижное тело рубашкой, порвал длинными лоскутами свою брезентовую робу. Связал концы и плотно, чтобы не сбить повязку, как веревкой, окрутил туловище Семена. Истошно крикнул:

- Люди!.. Помогите!.. Есть кто?! Люди-и!

Эхо потряслось где-то вдали и безответно потерялось.

Тогда Дмитрий подбородком прижал костыль к груди, подхватил Семена под бедра, взвалил себе на спину. Деревяшка протеза, костыль глубоко провалились. Чтобы не утратить равновесия, Дмитрий низко наклонился, вихляя, зашагал.

- Терпи, Семка! - успокаивал стонущего друга, да и самого себя. - Еще чуток, еще... еще... чуток! - приговорил он протяжным шепотом.

Случай на охоте

Никто не ведает, как согнувшись, почти хватая ртом воду, он перетащился через ручей, как протяпал еще с десяток метров, старательно, упорно перекладывая общую тяжесть на здоровую ногу. Но небезмерны человеческие силы. Пот, как песок, жег глаза. Словно печка, хрипела открытая глотка, изо рта высунулся воспаленный язык. Дмитрий упал сначала на колени, потом завалился на живот и долго лежал, отхаркиваясь, с рвущимся наружу резким сипящим свистом.

Тут Семка совсем по-детски, как ребенок, всадивший занозу в палец, пугливо вскрикнул, тяжело застонал и затих. Дмитрий ощутил кожей животный испуг и, оставив костыль, пополз. Полз, приклепав Семена к себе непонятно чем, какой волей. Сгущенной свинцовой кровью стиснуло виски, мелькали бешеные огненные круги в глазах; минутами он, наверное, терял сознание, но все же, очнувшись, опять полз по тропе, по болоту, тормошил ладонями вязкую, мокрую землю. Дотянул до опушки. Здесь, в бузиннике, почернев лицом, рухнул плашмя, не в силах поднять и головы.

В поле постукивала ободьями телега, и доносились журчащие слова песни. Дмитрий долго лежал, прильнув щекою к земле, бездумно слушал длинную песню. Наконец звуки оборвались. Дмитрий свалил Семена со спины, шатаясь, встал. Пробуксовал, как сохою, деревяшкой протеза от обочины к канаве. Страшась, что его не увидит сидящий в телеге косарь, хотел громко позвать, но лишь чужим, разучившимся кричать голосом прошипел:

- Слышь, весельчак! Выручай, дорогой! Слышь, не уезжай!..

С телеги увидели медленно бредущего из леса, пьяно-перепьяно качающегося, перемазанного грязью, голого по пояс мужика. Он падал, поднимался, падал. "Кто ж там?"

- Митрий, ты, что ли?!.. Ты чаво?

- Семка... Груздь... там, - отмахнул к лесу. - Помирает! - Истратив на взмах руки остатки сил, Дмитрий заколыхался и ковырнулся, будто нагульной косой перерезали стебель...

Телега забилась в колдобинах. Вскликнула Фролова жена. Косарь натянул вожжи. Матрена вышибла калитку.

- Сенька!.. Сенька!

Голос ее осекся, она на мгновение приросла к дороге, мутными глазами посмотрела на телегу. Потом, припадочно заойкав, кинулась к сыну. Заголосив на всю улицу, она почему-то ухватилась за сапог, стаскивала его с Семена. Сапог не поддавался. Матрена вдруг замолчала, оторвалась от ноги, распахнутыми глазами уперлась в Семкино лицо. Стало совсем тихо, сделалось слышно, как тикают немецкие часы. Мать затряслась, повалилась на тело, прижалась губами к лицу.

- Погоди, Матренка, живой парень еще... - сжав ее руки, пробубнил косарь. - К доктору в Лужки поскачем... бог даст... поспеем... Колька, Серую взнуздывай! - крикнул рыжему парнишке. - Медицину предупреди!

- Сенюшка!.. - причитала, не отпуская сына, Матрена.

Косарь грубо оттащил ее.

- Пригляди! - гаркнул жене. - Не ровен час!.. Эхма! Клячи!.. - Сплюнул. Занес над головой кнут, выстрелил им по худым хребтам кобыл. - С богом!.. Эхма!

Дмитрий Фролов, сгорбившись, плелся вдоль загородки к дому. Голая спина - в ссадинах и кровоподтеках, будто высекли.

- Ты надоумил! Ты, ирод! - заметалась в соседских руках Матрена. Дмитрий еще ниже согнулся, захромал как мог быстро, - Ты!.. Ты!.. Ты! - пулями летели в него слова. - Ты! - Матрена опять запричитала. - Сенюшка! - Отодралась от пут цепких рук, погналась за телегой. Упала. Приподнялась на колени, щепоткой ногтей царапала лоб, кланялась, как юродивая, целовала пыль.

К полудню похудевший, как огарок, Фролов с четырьмя соседскими мужиками потопал к засидке. Надо было ружья подобрать от греха, от мальчишек, и мужики замыслили приволочь кабана в деревню. Сперва увидали перепаханную полосу, где полз Дмитрий, нашли брошенный костыль. Когда зажурчала вода, Дмитрий, не переходя ручей, сел под березой рядом с лестницей.

- Без меня ступайте... Я здесь подожду... - Не мог он видеть той поляны.

Сидел Дмитрий уронив голову, исподлобья разглядывал звериную тропу. Хорошо вспомнил, как поскакал по ней за Семкой, хотел предупредить об ошибке... Над ручьем беззаботно щебетали птицы... Почти все прокрутилось в голове Дмитрия, только как полз он с Семкой по тропе - напрочь выветрилось, точно памяти на это не хватило.

Мужики принесли ружья, приставили к березе.

- Секача чего не взяли?

Один из мужиков крякнул в кулак:

- Нету секача-то...

- Как?! - вскакивая боком с земли, взвопил Дмитрий. - Там он!

- Волки!.. Косточки дочиста как одну облизали.

- Как?!- Дмитрий вытаращил глаза на мужика. Затрясся. - Быть не могет!

- Не могет, не могет... - покряхтел долговязый мужик. - Все могет... Такие дела... - Он протянул Дмитрию длинный кабаний клык.

Фролов побледнел. В краешках губ засела несуразная радостная улыбка, рот раскрылся, и Митька заржал плачущим булькающим смехом.

- Кха, кха... кха!.. А если б!.. Хы!.. Я за подмогой! Погнал в деревню!.. Ха, ха!.. Сеньку выручать!!- Белая седина полезла по вискам и змеею вползла в дебри шевелюры. Дмитрий схватил ружье и, все так же безумно смеясь, направив дуло вверх, дернул спуск... Ружье щелкнуло. - Хы! Хы! Косточки!.. Косточки!.. Кабан!.. Ха, ха, ха! - Рыдающий смех взорвался и неожиданно, как возник, исчез. Дмитрий заплакал.

Львовский автобус задержался у деревенского магазина. Из гармошки дверей высунулись охотники. Кто начал прохаживаться около широкого крыльца сельпо, разминая ноги, кто побежал заглянуть на прилавки. В сельских магазинах часто застревают товары, именуемые в городе дефицитом: импортные лезвия, щетки из натуральной щетины, а то между цинковыми ведрами и ящиком с хозяйственным мылом высунется, сверкая целлофаном, пластмассовая рукоять японского зонтика.

Двое стариков, сидя на ступеньках крыльца, выцветшими глазами водили по приезжим: давно засмотрели улицу насквозь, и даже новые лица не украсили в их глазах ни серые скамейки, ни заплаты изгородей.

Из сельпо вышел охотник, втиснул в оттопыренные рты зубастых от молний карманов сигареты. Сапоги с болотными ботфортами, блестящая куртка бухнет над животом. "Ишь, гусак!" - подумал Семен.

- Легко дышится! - защелкивая карман, от нечего делать обращаясь к старикам, сказал пузатый охотник и для убедительности вдохнул. - Вот во-оздух! - Нарочито громко шмыгнул носом.

- Кому как! - Семен осадил скучающие у переносицы глазки на ремне охотника. - За перелетными, что ль? - спросил без интереса.

- Не-е... За кабанами.

- Кабанчиков им егеря приманили у высоковольтки. С вышек бабахать будут... - хмуро встрял в разговор Дмитрий, поерзал пальцем по лысой макушке.

- Ишь, ты... по кабанчикам! - Семен поднялся со ступеньки. Левое плечо выпирает под пиджаком... На тонкой правой руке безжизненно свисает кисть.

Охотник увидел и протез на ноге второго деда. Пристально оглядел стариков:

- В войну досталось?!

- В войну, - согласно закивали деды. - Покалечило...

Автобус просигналил. Не попрощавшись, охотник тяжеловозным скакуном взял проем дверцы. Выхлопная труба профыркала бензиновым дымом, и автобус укатил. Старики помолчали.

- По кабанам!.. Черт бы их подрал! - сказал Семен, непонятно к кому отослав черта: к кабанам или приезжим. - Давно ты ружья не щупал?

- Давненько... - Дмитрий, опершись на клюку, которую выменял на костыль, приподнялся.

- Слышь? Что, ежели стибрим у пузачей кабанчика?..

- Шебутной!.. Как был шебутной!.. Забыл, как он тебя приласкал? Чем стрелять будешь? - Стрельну! Ружье прикладистое!.. Твое-то цело?

- Ружье-то цело. Да щас лицензию надо. А где?.. Закатят штрафу и ружье отберут... Тогда шабаш охоте!

- Дак какие ж мы браконьеры! - Семен усмехнулся. - Хрен со штрафом, наскребем!.. А с вышек им по приманенному зверю охота?!

- Им по безопасности положено.

- В штаны у них положено!

Согнувшись, подталкивая друг дружку, они потащились по улице. Дрыгая педалями велосипеда, мимо промчался востроносый рыжий мальчуган. К раме подвязана громыхающая на рытвинах дороги пустая консервная банка. За велосипедистом летела ватага босоногих сорванцов.

- Кабаний Груздь! - крикнул один из них Семену.

- Кабаний Груздь!! - вопя, подхватила ватага. - Кабан слопал! Кабан!

Семен посмотрел мальчишкам вслед:

- Шалопуты!.. Груздь-то груздь! Да не кабаний, а тот, который вкривь из-под сучка вылез. Еще крепкий груздь!.. Ишь, шалопуты!.. Кабан сожрал! На-ка! - Он сложил пальцы в известное сочетание. - Митяй! Ты ж не подбил того, последнего? А? - с горчинкой в голосе спросил Семен. - Или совсем дряблые мы и не мужики вовсе?..

- Почему не мужики? - Дмитрий остановился, легонько пристукнул клюкой по негнущейся руке Семена. - Ох! Охотники!

- Не колошмать! Часы разобьешь! - Семен убрал здоровой рукой за спину плеть другой, будто припрятывая ее там. - Часы на засидке пригодятся!

Расхорохорившись, они, как дети, понарошку мутузили друг друга, весело дергая увечными конечностями. "Ох, охотники!" - вторили друг другу, погогатывая. Как вспоминают в старости молодость, зацепились за охоту.

Пошли ли они вновь за кабаном - обманывать не буду. Только знаю, что живут и в стариках бунтующие силы. Саднит охотой сердце. Не дает человеку покоя.

А вы палите! Стреляйте безбоязненно с вышек, до вас высоко, не достать. Рисуйтесь перед знакомыми зверобоями, хвастайте кабаньим мясцом, трофеями... Почем ценой ваш кабанчик?.. А так, пустяк! Мозоль не натрешь!