Из переписки С. Т. Аксакова с И. С. Тургеневым

12 (24) января 1852 г. Москва

Благодарю вас, любезнейший Иван Сергеевич, за вашу дружескую память обо мне в письмах к моему сыну, вашему полному соименнику. Познакомившись с вами, я не перестаю жалеть об одном: зачем так поздно узнал о вас. Ваше участие в моих "Охотничьих записках" и одобрительные слова для меня дороже всех других, и не мудрено: вы соединяете в себе ценителя по литературной и охотничьей части. Я не хотел печатать нынешний год моих "Записок" по многим отношениям, а главное - потому, что они не ранее половины марта выйдут из печати: для успешного хода книги это поздно; но, увлекаясь вашим участием и обещанием написать рецензию (за что вас искренне благодарю), я решился печатать и вчера послал рукопись с сыновьями в Москву. В печати выйдет около 30-ти листов в большую осьмушку.

Московские книги идут ужасно туго. Моих "Записок об уженье", которые также имеют свое достоинство и были расхвалены во всех журналах, продалось не более 15-ти экземпляров, да еще 40 рублей в том числе пропали на объявления. Если то же будет с "Записками ружейного охотника", то (скажу между нами) мне не к году будет такой убыток.

Очень жалею о вашем нездоровье; но меня утешают слухи, что вы мнительны. Зачем вы живете в Петербурге? Тамошняя атмосфера вредна вам. Когда будете в Москве? Не будете ли так добры, не заедете ли в мое уединение по дороге к Троице? Иначе мы не увидимся. Я здоров по возможности, но боюсь зимней дороги.

Расставшись с моими "Записками", я грущу о прекращении дела, которое приятно занимало меня три года... Попробую продолжать "Семейную хронику". Прощайте, любезнейший Иван Сергеевич. Обнимаю вас. Если вздумаете написать ко мне, то адресуйте прямо на мое имя в Сергиевский посад Московской губернии. Душою ваш С. Аксаков.

7 (19) октября 1852. Абрамцево

Наконец дошел до меня приятный подарок ваш, любезный Иван Сергеич! Я давно уже знал, что назначенные мне "Записки охотника" лежат у Кетчера, но сыновья мои, приезжая на короткое время в Москву, не заставали его дома. Теперь экземпляр у меня, и я уже успел половину прочесть сам и половину прослушать. Хотя все "Записки" ваши были мне известны прежде, но я прочел их с новым удовольствием, а многие места - с наслаждением. Искренно благодарю вас за книги и за надпись, которою я очень дорожу; мне давно хотелось написать к вам, но я именно дожидался ваших книг; к тому же продолжалась еще осенняя охота, и вы, верно, были приятно ею заняты. С 3-го октября установилась у нас настоящая зима. Я надеюсь и желаю, чтоб у вас стояла другая погода. В октябре бывает еще славная стрельба вальдшнепов, но здесь все давно пропало. Если вы проведете зиму в вашем Спасском, то я стану чаще писать к вам и надеюсь от вас получать письма. Мы вполне оценили ваше последнее сочинение^*: я предпочитаю его многим, а Константин - всем прежним сочинениям вашим.

^* (Рассказ "Муму", который еще не был тогда опубликован.)

Здоровье мое порядочно; боюсь только, чтоб раннее прекращение моих охот и телодвижения на вольном воздухе не расшевелило моих недугов; всякое головное занятие мне вредно, и я должен заниматься весьма не подолгу, а нынешний год, считая его с весны, прибавил мне два лишних зимних месяца, то есть апрель и октябрь: белизна снега очень тяжела моему бедному глазу. Мои "Охотничьи записки" уже давно разошлись, и я принужден приступить ко второму изданию; к сожалению, я не мог добиться от ружейных охотников замечаний собственно об охоте, кроме весьма справедливого упрека в деланье зарядов и также в том, что я считал тягу вальдшнепов не током их; меня убедили в противном, и я поправил эти две ошибки, из которых первая была непростительно груба. С нетерпением ожидал я вашей второй статьи, но, видно, что-нибудь помешало вам исполнить ваше намерение. Ничего не может быть выше и лестнее для меня того, что сказали вы о моих "Записках" в первой вашей статье: но во второй я надеялся найти критические замечания литератора и охотника: я непременно воспользовался бы ими при втором издании.

Теперь предстоит мне тяжелый по своей неудобоисполнимости труд: я дал слово написать пространную биографию Загоскина с оценкой его сочинений. Принимаясь за это дело, вижу, что статья моя будет лишена всякого достоинства.

Говорить о нем искренно, как о человеке общественном и служебном, нельзя: в первом случае будет недовольно его семейство, а во втором, вероятно, встретится затруднение в цензурном отношении; а между тем я чувствую, что можно было бы сказать много интересного: Загоскин во многих отношениях был человек весьма оригинальный, добродушный и забавный до высшей степени.

Прощайте, любезный Иван Сергеич! Нынешний год я очень обижен зимой: она простояла до 1-го мая, а наступила с 3-го октября. Как-то не гуляется без всякой цели и причины. Есть ли надежда увидаться с вами нынешнею зимой? Будьте здоровы и пишите. Обнимаю вас. Ваш душой С. Аксаков.

1 (13) января 1853. Москва

Две почты ожидал я вашего второго письма, любезнейший Иван Сергеич, которое вы обещали нам в письме вашем от 13-го декабря; но, не получив его, не хочу откладывать долее удовольствия побеседовать с вами. Поздравляю вас с Новым годом. Неужели он не будет лучше прошлого? Я не запомню такого ужасного високоса, каким был во многих отношениях прошедший год! Я надеюсь на милость божию, которая может рассеять темные тучи, под печальными знамениями которых начинается год настоящий: я разумею холеру. Она свирепствует в Персии, очень сильна, как я слышал, в наших западных губерниях, особенно около Пинска, и хотя слаба, но упорно держится в Петербурге. Москва ожидает ее каждую минуту, но нисколько не унывает и, говорят, очень веселится... Да помилует ее бог!

Благодарю вас за уведомление об отправленной вами статье в "Современник". Нетерпеливо ожидаю ее появления и заранее утешаюсь тем, что прочту. Даю вам слово - с полною откровенностью сказать мое мнение. Еще более благодарю вас за обещание доставить мне вашу новую повесть. Вы, без сомнения, идете вперед, и всякий ваш шаг возбуждает во мне полный интерес, к какому я только способен.

Насчет второго издания моих "Записок" я сообщу вам неприятную новость, которая приведет вас в совершенное изумление: г. цензор Флеров исключил, кроме разных выражений, несколько страниц целиком. Выражения, например, исключены следующие: "отлетная строевая птица" - строевая не понравилась г. цензору; "народ не ест давленной птицы" - эти все слова вымараны. Как это ни глупо, но из-за этого я не завел бы процесса, если б г. Флеров не исключил все описания тетеревиных токов и также тока дупельшнепов и перепелов. Теперь же не хочу уступить ни одного слова. Я предложил Назимову, ради сохранения чести цензурного комитета, поправить дело домашним образом. Если он не согласится, то на сих днях подам формальную просьбу в общее присутствие цензурного комитета; в случае отказа подам прошение в главное управление цензуры и даже в известный особый комитет и к графу Орлову. Одним словом, я употреблю все усилия, и если не успею, то брошу все отпечатанные 18 листов. Авось мой процесс будет полезен для других и откроет глаза правительству на действия цензуры, дошедшие до крайней нелепости^*. Всего забавнее, что мой Иван Сергеевич и Катков, которому поручено печатанье, не видали до сих пор исключений цензуры. Теперь можно себе представить, что сделает цензор с "Биографией Загоскина", которая должна выйти в первой книжке "Москвитянина". Я решительно объявил Погодину, что не согласен на исключения и пошлю статью в Петербург прямо к графу Адлербергу, как к министру двора, ибо Загоскин служил по этому министерству. Я должен вам признаться, что цензурные проделки меня взбесили, и я целые сутки не мог успокоиться. Не могу похвастаться здоровьем: хотя не тяжко, но беспрестанно прихварываю. Обнимаю вас и сердечно желаю обнять лично в наступившем году. Ваш душою С. Аксаков.

^* (* В библиотеке Московского университета хранится уникальный экземпляр первого издания "Записок ружейного охотника", приготовленный автором к переизданию (со следами большой работы, проделанной С. Т. Аксаковым). Кроме того, к отдельным страницам книги приложено 26 листков с различного рода вставками и дополнениями автора. На этом экземпляре и были сделаны цензором В. Флеровым купюры, о которых сообщалось Тургеневу. Предпринятые С. Т. Аксаковым меры увенчались успехом, и в конце января 1853 г. он писал Тургеневу, что во втором издании "прежний текст восстановлен совершенно" (см.: Аксаков С. Т. Собр. соч. В. 4-х томах. Т. 4. М., 1956, с. 631).)

Сыновья мои вас обнимают и поздравляют с Новым годом.

30 января (11 февраля) 1853. Москва

Сейчас узнал, что Константин пишет к вам, любезнейший Иван Сергеич, а потому спешу написать несколько строк. Я получил ваше от 22-го января. Ваш отзыв о "Биографии Загоскина" так сладок моему самолюбию, что я даже боюсь этой сладости! Боюсь сделаться на старости болтуном на бумаге! Вы совершенно правы: выписки из Загоскина могут скорее повредить моему о нем приговору, чем служить доказательством. Я не получал еще отдельных оттисков "Биографии Загоскина", но как скоро получу, то пришлю немедленно, исправленный. Впрочем, я послал вам поправки. Вчера мой Иван уехал в Москву, и я надеюсь, что он добудет "Постоялый двор", с которым познакомиться горю нетерпением. Не нахожу слов благодарить вас за ваше доброе намерение доставить мне 1-й том вашего романа^*. Вы сами можете себе представить, как я ожидаю этого праздника себе! Кроме наслаждения художественного, которое я непременно в нем найду, меня в высшей степени интересует движение вашей собственной мысли. Несмотря на то, что я беспрестанно прихварываю, я принялся писать очень большую статью: "Воспоминания об А. С. Шишкове". Там будет определено значение тогдашнего русского направления^**. Разумеется, "Державин" и эта статья, если будет написана, будут вам сообщены. Я говорю вам без шуток, что вы дадите богу ответ за мое авторство, потому что я столько же уважаю ваше мнение (в искренности которого не сомневаюсь), сколько и люблю вас. Прощайте. Обнимаю вас. Преданный душой С. Аксаков.

^* ("Два поколения".)

^** (Т. е. направления, возглавляемого А. С. Шишковым.)

4 (16) августа 1853. Абрамцево

...Вот вам, любезнейший Иван Сергеевич, моя искренняя исповедь. Повторяю, что я с наслаждением выслушал начало вашего романа, несмотря на замеченные мною недостатки^*. Я не захотел скрыть от вас ни одной мысли, хотя откровенно скажу, и сам не вполне полагаюсь на верность моего мнения: мне необходимо прочесть в другой раз, и, если можно, самому; притом, при дальнейшем развитии романа, может быть, темное, и, по-видимому, несообразное сделается ясно и последовательно.

^* (Роман "Два поколения".)

Здоровы ли вы? Что делаете? Стреляете ли? У нас лето чудное! Два раза атмосфера охлаждалась, но тепло превозмогало! У нас, слава богу, довольно дождей; воздух влажен, и, вероятно, оттого до сих пор холера слабо развивалась; но в других местах, именно где была засуха, холера была очень сильна. Прощайте! Скажите мне, что написал вам Анненков об вашем романе? Крепко вас обнимаю. Ваш душой С. Аксаков.

Я надеюсь, что вы напишете мне, которые из моих замечаний покажутся справедливыми, и наоборот. Иван в Москве; Константин пишет сам; но вы у нас в большом долгу по письмам. Я не оставляю намерения издать книжку под названием: "Статьи о разных охотах". Если вас не обременит моя просьба, то я напомнил бы вам обещание написать для моего сборника две охотничьи статьи: "О соловьях" и "Стрельба медведей". Напишите, пожалуйста, хотя одну; только она должна быть доставлена мне не позже ноября. При свидании я скажу вам причину, почему печатал свои статьи в "Москвитянине". Между нами, обстоятельства мои затруднительны.

22 ноября (4 декабря) 1854. Абрамцево

Благодарю вас, любезный Иван Сергеич, за прекрасную статью о соловьях и за письмецо ваше от 11-го ноября. Я ждал вас каждый день. Делать нечего, покоряюсь необходимости "ехать сейчас в Петербург" и даже строю кое-какие соображения по поводу этой необходимости. Откровенно скажу, что приезд ваш в Абрамцево к Крещенью, несмотря на юбилей Московского университета, кажется мне менее вероятным, чем заезд из Москвы по дороге в Петербург. Но что до этого! Дай бог, чтоб все устроилось к лучшему для вас, а я с терпением буду ожидать удовольствия увидеть вас.

Статья о соловьях - прелесть по живости рассказа, по специальности языка и по горячему чувству охотника, которым проникнуто каждое слово. Душевно вас благодарю за нее и за труд, довольно скучный, который вы взяли на себя, переписав с такою отчетливостью 4 больших страницы. Статья переписана с дипломатической точностью, вплетена в мою рукопись и посылается в цензуру, которая (увы!) час от часу приходит в большее неистовство: боюсь, что мне не позволят напечатать чужую статью в моих рассказах. В самое то время, как я читал ваше письмо, приехал мой Иван. Он очень жалеет, что не заехал к вам; он подумал, что вас, наверное, уже нет в деревне. Сыновья мои обнимают вас. У нас глубокая зима, вступившая в свои права законно и славно. Снегу точно в феврале. Я уверен, что будут жестокие морозы. В каком напряженном состоянии теперь живу я! Борьба в Крыму - сама по себе великая драма, но, по-моему, это только пролог к великой всемирной драме, на чью бы сторону ни склонилась победа^*. Я так волнуюсь, что часто от того захварываю, и это мешает мне успешно заниматься. В мои года можно бы иметь поболее спокойствия, но где же взять, когда его нет, и я часто применяю к себе стихи моего "Ивана":

^* (С. Т. Аксаков имеет в виду Крымскую войну 1853-1856 гг.)

 "Когда же власть твоя пройдет, 
 О молодость, о тягостное бремя!"*

^* (Цитата из стих. И. С. Аксакова "Усталых сил я долго не жалел" (1850).)

Обнимаю вас. Преданный душою С. Аксаков.

Все мои вам кланяются и благодарят за память. Воля ваша, а Пушкин пущен дорого; дешевизна удвоила бы расход экземпляров.

20 декабря 1857 (2 января 1858). Москва

Л. Н. Толстой сказал мне две добрые весточки от вас: первую - что я скоро прочту вашу статью в "Современнике"^*, и вторую - что вы, мой любезнейший Иван Сергеевич, хотите возобновить со мной переписку. Я сам не знаю, отчего я давно не возобновил ее. Кажется, оттого, что не был уверен в прочности вашего местопребывания; известие же о приезде вашем в Вену заставило меня обнадеяться, что оттуда вы приедете к нам. Кроме желания перемолвить с вами кое о чем, мне хочется убедить вас, что вы должны немедленно воротиться в Россию. Мы переживаем теперь великое время^**.

^* (Видимо, повесть "Ася".)

^** (С. Т. Аксаков имеет в виду широко развернувшуюся подготовку к проведению крестьянской реформы 19 февраля 1861 г.)

Важность события требует, чтобы каждый русский, образованный и благонамеренный человек, был на своем месте, не в качестве помещика (что также весьма недурно), а в качестве члена общества. Несмотря на искреннее желание почти всех порядочных людей, перелом застал нас совершенно врасплох. У нас ничего нет готового: ни местных сведений, ни статистических описаний, ни экономических планов, никаких предварительных трудов, и что всего хуже - нет согласия между собою. Корабль тронулся, и у нас закружилась голова. Мы не только не столкнулись между собою, но мы еще и не думали о деле серьезно. Письменное и еще более изустное слово имеют теперь большое значение; теперь надобно говорить направо и налево, объяснять трудный и запутанный предмет и по возможности упрощать его понимание. Если только здоровье ваше позволяет, то приезжайте к нам, любезнейший Иван Сергеич. Нельзя жить на чужой стороне, когда решается судьба родины.

Что сказать вам о себе? Я продолжаю постоянно хворать, но часто забываю об этом. Чисто литературные интересы побледнели для меня, и моя книга, которую я так горячо желал видеть напечатанною, теперь уже мало меня занимает, а я положил в нее всю мою душу, все мое дарование и все уменье, приобретенное долговременною опытностью. Не вовремя она появится и не может быть вполне оценена. Важность интереса, если я и сумел представить его в простоте художественной формы, неминуемо должна ускользнуть от развлеченного внимания даже таких читателей, которые в другое, более спокойное, время поняли бы его вполне. Исключений будет немного, и, конечно, вы первый будете принадлежать к ним. С Толстым мы видаемся часто и очень дружески. Я полюбил его от души; кажется, и он нас любит. Книга моя выйдет через месяц^*. По милости ее глаза мои или глаз стал хуже. Прощайте! Будьте здоровы и приезжайте скорее. Крепко вас обнимаю. Душою ваш С. Аксаков.

^* ("Детские годы Багрова-внука".)

Я живу на Тверском бульваре в доме княгини Юсуповой.