Медвежья потеха (Владимир Холостов)

Медвежья потеха - это бытовавшие на Руси со времен средневековья три вида зрелищ с участием медведей: медвежий бой, медвежья травля и медвежья комедия. По словам историка И. Е. Забелина, в XVI-XVII вв. для боев и травли зверей привозили на царский "псаренный двор" в Москве прямо из лесу. Зрелища эти обычно устраивали по праздникам "на заднем государевом дворе" в Кремле: на масленой неделе их переносили на лед Москвы-реки "для всенародного зрелища и увеселения". Судя по сохранившимся афишам, показывали их у Тверской и Рогожской застав, на Нижегородской ярмарке.

Уже в начале новой эры сила, сообразительность и крутой нрав медведя сделали его главным участником массовых кровавых зрелищ. Деспотичный римский император Калигула (12-41 гг.), например, повелел выпустить на арену одновременно 400 предварительно разозленных медведей, заставив сражаться с ними гладиаторов и их догообразных собак. Император же Гордиан I наслаждался сражением гладиаторов с тысячью медведей.

Медвежий бой на Руси происходил в круге, обнесенном высокой стеной из крепких полубревен. Внутри располагался боец, вооруженный рогатиной. Спускали медведя. Если боец успевал удачно вонзить рогатину, то нередко клал зверя на месте, не успевал - сам становился добычей разъяренного хищника.

Сражаться с медведем выходили пешие и конные псари царского "ловчего пути", а также и любители: дворовые, чиновники, стрельцы, дети боярские, купцы, желавшие блеснуть своей силой, ловкостью и мужеством. Случалось, бороться с "хозяином леса" заставляли провинившихся, осужденных. Если человек побеждал зверя, его вели к царскому погребу, где он напивался допьяна в честь государя... Иван Грозный не раз бросал недругов на растерзание голодным медведям, а архиепископ Леонид в 1575 г. "взя к Москве и сан на нем оборва и в медведно обшив собаками затравил".

У входа в государев дворец цепями были прикованы четыре огромных зверя, которые стремились разорвать каждого неосторожно приблизившегося к ним. К воротам домов спальных бояр, бывало, привязывали косолапого, чтобы никто не смел выходить со двора или входить в него (Н. М. Карамзин. "История Государства Российского"). Однажды царь приказал привести из темных погребов голодных и особенно свирепых медведей. На свету хищники совершенно обезумели. К ним одного за другим вывели семерых монахов с крестом и четками в руках. Каждому из них дали копье длиной в 5 футов. Рыча, медведь бросился на первого чернеца, схватил его, смял, оторвал голову и растерзал. В луже крови плавали внутренности и куски одежды, зверь урча пожирал за несколько минут до того еще живого человека. Вывели другого монаха и натравили нового медведя... Так все монахи были растерзаны. Лишь один из них пытался защищаться копьем. Раненный в грудь зверь вторично бросился на человека и, получив новый удар, взвыл от боли и обнял его могучими лапами; оба - и человек и зверь - погибли (из записей Дж. Горсея, английского посла в России с 1572 по 1591 г.; русский перевод - "Записки о Московии XVI века", 1909). Подобные "потехи" устраивались обычно в день св. Исайя в подмосковной Александровской слободе после отчаянных молений государя с юродствующими монахами.

Постоянно содержавшиеся во дворе "ученые" медведи звались дворными, пойманные же взрослыми и не вполне прирученные - гонными.

Медвежья травля - напуск на дворных медведей диких (гонных) либо травля зверей собаками (мордашами, меделянками), которые, случалось, схватив косматого за уши, "растягивали" его и припечатывали к земле.

Воцарившись в Москве и построив над большой кремлевской стеною дворец, откуда видна была вся русская столица, любитель охот Дмитрий Самозванец повелел разыскивать по всей стране самых лучших и злых собак и почти каждое воскресенье на заднем государевом дворе натравливал их на привезенных в клетках медведей. По его приказу выходили на ристалище с рогатиной и некоторые знатнейшие дворяне-охотники. Они "так ловко вонзали ее медведю в горло или грудь, что было прямо невероятно, и хотя по большей части их руки бывали изранены, они одерживали победу, но ежели бы кто промахнулся, то мог бы поплатиться жизнью; вокруг стояли охотники с вилами, следившие за медведями, и в случае промаха тотчас пронзали медведю горло... Он (Дмитрий. - В. Х.) и сам пожелал выйти на злобных медведей, но по неотступным просьбам вельмож отложил намерение..." (Иссак Масса. "Краткое известие о Московии в начале XVII в." - 1937 г.).

Медвежья травля существовала вплоть до второй половины XIX в. Известна, например, медвежья и волчья травля, содержавшаяся предприимчивым И. И. Богатыревым в Москве за Тверской заставой (до 1830 г.) и переведенная позднее за Рогожскую заставу, где был выстроен круглый деревянный амфитеатр, под которым содержали хищников. Медведя привязывали к кольцу, свободно вертевшемуся на установленном посреди арены столбе, натравляли на него собак. Несколько вооруженных тупыми рогатинами приспешников разнимали дерущихся зверей, отрывали от медведя "озверевших" собак, окатывали их водой или окунали в бочки, выручали псов из лап зверя.

Медвежья комедия - наиболее популярное в России комедийное представление - давалось на ярмарках, показывалось скоморохами в городах и селах ("Покажи, как баба за водой ходила", "Как мужик огурцы воровал" и др.). На свадьбе Ивана Грозного с Марфой Собакиной новобрачных и их гостей развлекала ватага скоморохов с их "учеными" медведями (С. Устинов.).

Нередко медведи выступали в паре с ряженой козой; поводыри сопровождали представления прибаутками и присказками, высмеивали духовенство, купцов-кровососов, теневые стороны быта. Адам Олеарий, магистр Лейпцигского университета, секретарь голштинского посольства, писал в 1636 г. о встреченных им в пути русских комедиантах, кукольниках и вожаках пляшущих медведей. В том же году нижегородские попы в челобитной на имя патриарха Иосафа жаловались на игрецов "с медведи и плясовыми псицами", которые вместе с другими скоморохами собирались у Печерского монастыря в праздник Христова вознесения и "злыя... прелести бесовские деющи". В своем знаменитом Житии раскольник протопоп Аввакум вспоминает: "Бе же в граде том (Нижнем Новгороде. - Ред.) научением дьявольским множество ском- рахов, иже хождаху по стогнам града с бубны и с домрами и с медведьми... Приидоша в село мое плясовые медведи с бубнами и с домрами, и я, грешник, по Христе ревнуя, изгнал их, и ухари и бубны изломал на поле един у многих и медведей двух великих отнял - одново ушиб, и паки ожил, а другова отпустил в поле. И за сие меня Василей Петровичъ Шереметев, плавучи Волгою в Казань на воеводство, взяв на судно и браня много.., велел меня бросить в Волгу".

"В Сергачском уезде Нижегородской губернии медвежьим промыслом кормилось до 30 деревень. Жители этого уезда закупали медвежат у соседних чувашей, черемисов Казанской губернии. Сергачи со своими медведями ходили по всей Руси, бывали за границей, посещали Лейпцигскую ярмарку" (Ю. Сапоженков). Готовили медведей в Белой Руси - в "Сморгонской академии" - единственной в своем роде школе дрессировки и обучения медведей, функционировавшей до начала XIX в. Сморгонь поставляла "ученых" медведей для представлений преимущественно в западноевропейские страны.

Подготовкой "потешных" медведей занялась в XVIII в. и Александро-Невская лавра в Петербурге: келейник Карпов обучал для архимандрита Феодосия и императрицы Елизаветы Петровны молодых медвежат ходить на задних лапах, кривляться, плясать.

В литературе о русских народных праздниках имеются указания, что белорусские поводыри медведей обычно уступали своим волжским коллегам в остроумии и доходчивости прибауток и приговорок. "Вожак - коренастый пошехонец, у него к поясу привязан барабан; помощник - коза, мальчик лет десятидвенадцати, и, наконец, главный сюжет - ярославский медведь Михайло Иваныч с подпиленными зубами и кольцом, продетым сквозь ноздри; к кольцу приделана цепь, за которую вожак и водит Михайлу Иваныча...

- Ну-ка, Мишенька, - начинает вожак, - поклонись честным господам да покажи-ка свою науку, чему в школе тебя пономарь учил, каким разумом наградил. И как красные девицы, молодицы белятся, румянятся, в зеркальце глядятся, прихорашиваются. - Миша садится на землю, трет себе одной лапой морду, а другой вертит перед рылом кукиш - это значит девица в зеркальце смотрится.

- А как, Миша, малые дети лазят горох воровать? - Миша ползет на брюхе в сторону.

- А как бабы на барскую работу не спеша бредут? - Михайло Иванович едва передвигает лапу за лапой.

- А как бабы с барской работы домой бегут? - И медведь торопливо устремляется в сторону.

- А как старый Терентьич из избы в сени пробирается, к молодой снохе подбирается? - Медведь семенит и путается ногами.

- И как барыня с баб в корзинку тальки да яйца собирает, складывает, а барин все на девичью работу посматривает - не чисто-де лён прядут, ухмыляется, знать, до Паранькина льна добирается. - Михаил Иванович ходит кругом вожака и треплет его за гашник.

Затем вожак пристраивает барабан, а его мальчик устраивает из себя козу, то есть надевает на голову мешок, сквозь который вверху проткнута палка с козлиной головой и рожками. К голове этой приделан деревянный язык, от хлопанья которого происходит страшный шум.

Вожак начинает выбивать дробь, дергает медведя за кольцо, а коза выплясывает около Михайла Иваныча трепака, клюет его деревянным языком и дразнит; Михайло Иваныч бесится, рычит, вытягивается во весь рост и кружится на задних лапах около вожака - это, значит, он танцует. После такой неуклюжей пляски вожак дает ему в руки шляпу, и Михайло Иваныч обходит с нею честную публику, которая бросает туда свои гроши и копейки. Кроме того, и Мише и вожаку подносится по рюмке водки, до которой Миша большой охотник; если же хозяева тароватые, то к представлению прибавляется еще действие: вожак ослабляет цепь со словами: "А ну-ка, Миша, давай поборемся" - схватывает его под силки, и происходит борьба, которая оканчивается не всегда благополучно, так что вожаку иногда приходится и самому представлять, "как малые дети горох воруют", и хорошо еще, если он отделывается при этом одними помятыми боками, без переломов" (Д. А. Ровинский, С. В. Максимов, А. Ф. Некрылова и др.).

Помимо перечисленных номеров программы, медведи демонстрируют, например, как хмель вьется, как сидят за судейским столом судьи, как из лука стреляют, как солдаты с ружьем на плече маршируют, как ходят старики и хромые, как мать родных детей холит и как мачеха пасынков третирует, как осторожно вынуть попавшую в глаз порошинку или табак у хозяина из-за губы, как теща зятю блины пекла и угорела, как учтиво, с поклонами возвращать поднесшим им водку или пиво опорожненную посудину.

Если - о медвежьих травлях и боях, происходивших в XVI-XVIII веках, сохранилось немало свидетельств очевидцев (преимущественно иноземцев), то, как утверждают историки, сведения о представлениях с участием косолапых актеров куда более скупы и датируются главным образом XIX - началом XX веков, когда комедийные элементы зрелища - сатира, пародия и гротеск - достигли особой выразительности. Были в ходу нескладухи, открывавшие представление, смешанные с небылицами детские потешки и смешинки:

 Нут-ко, Миша, попляши, 
 У тя ножки хороши! 
 Тили, тили, тили-бом
 Загорелся козий дом: 
 Кошка выскочила, 
 Глаза выпучила, 
 Таракан дрова рубил, 
 В грязи ноги завязил.

Из года в год подвизались вожаки-медведчики в Петербурге во время зимних гуляний "под горами" и в пасхальные увеселения "под качелями", хаживали по другим городам русским, ярмаркам многочисленным. "Косматого Мишаку" и его спутницу "козу рогатую, бородатую" упоминают многие русские очеркисты, публицисты, этнографы.

При Петре I в праздничные дни и недели, устраивавшиеся по разным торжественным случаям (например, по заключению Ништадского мира), немало участников пышных карнавалов - министры в шелковых мантиях и огромных париках, "индейцы" с перьями на головах - ехали верхами на ручных медведях (М. Н* Покровский по дневниковым записям Берхгольца).

Историки цирка называют медвежью комедию одним из первоисточников современного искусства дрессуры: "...медведи легче других хищных животных поддаются дрессировке; стоящий на задних лапах медведь напоминает человека, а это дает большие возможности для постановки различного рода аллегорий, как сатирических, так и юмористических" (Ю. А. Дмитриев). Однако ни на тесные подмостки балаганов, ни на освещенные театральные авансцены медвежья потеха так и не поднялась. Теперь медведей артистов и спортсменов можно увидеть только на арене цирка.

Фольклор, народное прикладное искусство, этнографические и археологические источники свидетельствуют, что почтение, которым были окружены ученые медведи, восходит к раннеязыческим верованиям в зверя-прародителя, тотема, к вере в его связь с благополучием, плодородием. В глазах крестьян "хозяин леса" подчас ассоциировался с лешим, однако был сильнее нечистой силы. Если, например, спляшет он около дома или обойдет вокруг него, то не случится пожара. Зверь, переступивший через человека, будто бы сулил тому здоровье, а тому, кто пустит к себе ночевать поводыря с медведем и в чьем сарае медвежий помет останется, - богатую и счастливую жизнь (А. Ф. Некрылова). "Наблюдаемое у всех народов на огромной территории сходство представлений и обрядов, иногда до мельчайших деталей, говорит о большой древности церемоний, связанных с почитанием медведя, восходящих, возможно, к периоду верхнего палеолита" З. П. Соколова).

Крестьянская реформа 1861 г., возникновение обществ покровительства животным, увеличение числа зверинцев и цирков, высочайше утвержденное 30 декабря 1866 г. положение Комитета министров "О воспрещении промысла водить медведей для забавы народа" и жестокий указ сената уничтожить в течение 1867-1871 гг. всех дрессированных медведей - все это предопределило уход безобидной медвежьей комедии в прошлое русской зрелищной культуры. Лишь иной смельчак одиночка решался еще блеснуть перед толпой мастерством своего четвероногого смышленого спутника. Именно благодаря этим "последним из могикан" вождение медведя по дворам в дни широкой масленицы продолжалось в России до падения самодержавия.

Автор этого очерка, совсем крохой сидя на руках бабушки, смотрел "квадратными" (по ее выражению) глазами на рыкающее страшилище и его ведущего, на козу-дерезу рогатую... И было это в первый и последний раз в жизни автора - три четверти века назад, в 1912 г. Комедия давалась в Москве - на плацу перед Александровскими казармами на Серпуховке.