Ночью в лесу потрескивал мороз, но лисица, спавшая под дремучей елью, не чувствовала холода: ее грела плотная меховая шубка.
Проснулась лисица на заре и, выбравшись на поляну, бодро оглянулась кругом.
По низам еще синела полутьма, но вершины светлели, и северная звезда, ночью такая яркая, почти померкла: теплилась чуть видной серебряной каплей.
Лисица, чутко внюхиваясь в застекленевший воздух, направилась к полю, и за ней по снегу потянулась ровная цепочка следа. Шла лисица осторожно и бесшумно, то и дело приостанавливаясь и прислушиваясь: ей очень хотелось есть, и вся ее изобретательность была направлена на добычу пищи.
Вот она деловито затрусила, умело разбираясь в заячьих следах, тут и там разбросанных ломким четырехзначным узором. Так она трусила довольно долго, порывисто бросаясь взад-вперед, и, наконец, гибко вытянулась - совсем как предельно натянутая пружина - и, сверкнув глазами, опять сделала прыжок и опять осеклась, даже визгливо взлаяв от досады. Седой ушан-русак, заслышав "кумушку", бешено сорвался с лежки и, сильно взбивая снег, понесся опушкой, сияя под солнцем златотканым кушаком на спине...
Было уже совсем светло, снега сверкали под солнцем наподобие застывших волн, ни одно облако не отуманивало синевы неба, а деревья причудливо пушились от инея.
Далеко в поле поскрипывали лыжи, над лесом с шипящим карканьем пролетал угольный ворон, на ближней сосне вкусно "цокала" белочка.
Белочка, почти голубая от солнца, сидела, поджав передние лапки, в которых держала багряный орех. Вот она разгрызла его, съела смороженное ядро и, опять "зацокав", стала легко и бойко спускаться вниз по щербатому стволу, скользко обточенному морозом.
Лисица метнулась к сосне и залегла под широко нависшими ветвями: она не раз ловила белок, спускавшихся с дерева в свои подснежные "кладовые", где хранились заготовленные орехи.
Но в это утро, столь неудачное для лисицы, белочка, спустившись чуть ли не до конца, вдруг почему-то передумала - мгновенно махнула назад на вершину.
И лисица зарысила в поле: есть хотелось все больше. Она прошла гребнем пашни, где снег, сдуваемый ветром, был неглубок, потом хрупким полынником и, дойдя до стогов соломы, хорошо пахнущих хлебом и жильем, остановилась, играя глазами и показывая зубы: здесь водились мыши, которых особенно жаловала лисица.
Уловив шорох, она начала быстро раскидывать снег, заклубившийся как бы фонтанными струями, быстро сунулась туда и ловко поймала добычу.
Не успела она проглотить ее, как невдалеке опять раздался мышиный писк, и она гибко метнулась в сторону, остановилась, поползла... Писк раздался еще ближе - лисица сделала новый прыжок и... недвижно, во всю длину, растянулась в снегу, ярко запламенела на его голубеющей белизне. В тот же миг прокатился и ружейный удар.
Охотник, одетый в белый халат, все утро лежал на снегу, терпеливо дожидаясь лисицы. Неотличимый от снега и как бы сросшийся с ним, он, когда до лисицы оставалось не более двухсот шагов, приложил к губам указательный палец и несколько раз, с промежутками, пискнул, искуснейше подражая писку мыши.
Так обманутая лисица попала под выстрел, и удачливый охотник, подняв ее за пушистые задние лапы, любуясь всей ее пышной красотой, весело сказал: