Поединок без крови (А. Нечаев)

Черные от вулканического пепла пляжи. Мощный накат утюжит песок, далеко разносятся глухие удары волн. Языки пены подхватывают ракушки, пустые крабьи панцири, ленты морской капусты, чтобы забросить их дальше на берег. Начинается прилив.

Вдоль кромки прибоя тянется след. Его линия причудлива: то круто отворачивает к берегу, то пропадает в волнах. Отпечатавшиеся на влажном черном песке стопы удивительно похожи на человеческие - такие же пятки и округлые подушечки пальцев. Они казались бы смешными, если бы не их размеры да не пробитые в песке глубокие отверстия от когтей. Волны замывают отпечатки, и в той стороне, куда уводит след, побережье пустынно: зверь прошел рано, в час отлива, и, наверное, уже далеко отсюда. И все-таки тревожно. Хочется покинуть открытое пространство, уйти в заросли, но ведь и в лесу, в высокой траве постоянно ощущается его присутствие. Весьма возможно, что из-за ближайшего куста провожает тебя недружелюбным взглядом исконный обитатель камчатской земли - бурый медведь.

Медведь-рыболов. Фото автора

Пора и отдохнуть. Фото автора

Когда заходит речь о камчатских медведях, принято удивляться их многочисленности. Часто говорят, что медведей тучи, что они не дают проходу; по рассказам иных геологов складывается впечатление, что в маршруты по Камчатке нельзя ходить иначе, чем с карабином наперевес. Да, есть еще на Камчатке такие места, где за дневной переход можно встретить десятка два медведей. Но бывает, что неделей позже там, где их было много, не удается найти даже свежего медвежьего следа - звери уходят.

Есть районы, где медведи не появляются месяцами, и в то же время можно пройти не один десяток километров по самым излюбленным их местам, то и дело натыкаться на свежие следы и не увидеть ни одного зверя. Вряд ли нужно говорить, что обладатели ружей и карабинов чересчур часто действуют по принципу: лучший способ защиты - нападение. Разговоры об изобилии медведей на Камчатке ложны. Браконьерская охота на мохнатого исполина, начавшаяся более сотни лет назад, с той поры, когда на полуострове появилась первая винтовка, не ослабла и поныне. Камчатский медведь - слишком желанная добыча и слишком удобная мишень. Его ареал продолжает сокращаться. Мой знакомый геолог, прошедший с лошадьми от Ключей на юг почти 400-километровый маршрут, встретил первого медведя лишь у северной границы Кроноцкого заповедника! Для Камчатки это кажется невероятным.

За весь свой первый полевой сезон на Камчатке по-настоящему близко я видел медведя только один раз, и то его появление и бегство были столь стремительны, что в памяти осталось совсем немного: рыжий ком, катящийся по дну распадка; живые бугры мышц под лоснящейся шкурой; ощущение поразительной ловкости и мощи зверя. Медведь выскочил из кустов метрах в тридцати от нас, вспугнутый ударами о камень геологического молотка, молниеносно пересек распадок и помчался вверх по его противоположному склону, сплошь заросшему ольховым стлаником. В густом ольхаче медведя, конечно, видно не было, но его трасса четко прослеживалась по сотрясающимся верхушкам деревьев. Что такое настоящий ольхач, знающим людям объяснять не приходится. Однако медведю хватило буквально нескольких мгновений, чтобы, подобно снаряду, протаранить заросли, на преодоление которых человеку понадобилось бы не так уж мало времени и сил.

Много раз мне приходилось видеть, как спасается бегством испуганный медведь. И всегда наряду с облегчением я испытывал некоторую обиду за зверя, о силе которого сложены легенды. Мне казалось странным, что тот, который одним ударом лапы способен переломить хребет корове, а на короткой дистанции догоняет лошадь, отступает перед таким беззащитным и, слабым существом, как невооруженный человек. И все-таки я испытывал облегчение. Потому что если бы всю резвость, с которой медведь обычно удалялся от меня, он хотя бы раз применил для нападения, окажись под рукой даже снятый с предохранителя карабин, - вряд ли он был бы полезен. Конечно, с карабином чувствуешь себя увереннее. Но я давно подозреваю, что медведь хорошо видит разницу между палкой, фотоаппаратом и огнестрельным оружием и его поведение сильно зависит от того, что находится в руках человека. Во всяком случае, я убежден, что сочетание охотничьего ружья с фотоаппаратом при съемке медведей не только вредно для качества фотоснимка, но и опасно для фотографа. Разумеется, нельзя сохранить полное спокойствие, если зверь приблизился на 20 метров, но бросать при этом фотоаппарат и хвататься за оружие - на мой взгляд, подвергать себя большей опасности. Конечно, речь не идет о районах, где ведется интенсивная охота на медведей и велика вероятность встречи с подранком.

Мне приходилось снимать медведей в местах диких, труднодоступных - главным образом на территории Кроноцкого заповедника, где медведь многочислен, мало встречается с людьми и где его поведение практически не искажено пагубным общением с охотниками и браконьерами. Я не принадлежу к людям, отрицающим охоту, и сам не чужд охотничьего азарта, но я рад, что все мои выстрелы по медведю были сделаны из фоторужья.

Первые фотовыстрелы, разумеется, были холостыми. Снимки, на которых медведя приходится показывать пальцем, следует признать заведомо неудачными, несмотря на то, что и они, как правило, достаются с трудом. Специфика фотоохоты в том, что много фотопленки, нередко дорогостоящей, уходит в брак. Но если чувствуешь, что могут получиться хорошие кадры, экономить на пленке нельзя. И все же я научился воздерживаться от съемки, когда медведь находился от меня дальше 100-150 метров.

Я хорошо помню, как в первый раз фотографировал медведя с близкого расстояния. Сейчас эти слайды не извлекаются на свет. Но когда я ловил в видоискателе медвежий хребет и нажимал на спуск, мне казалось, впрочем без всяких оснований, что должно получиться нечто совершенно исключительное. А медведь самым обычным образом выкапывал что-то из-под невысокого куста. Короткими перебежками я подкрался метров на сорок - ближе не хватило духу. Медведь, казалось, был совсем рядом: за ветками шевелилась светло-коричневая туша, отчетливо виднелся мощный бугор загривка, зверь шумно ворочался, раскачивал куст, пыхтел и ворчал от усердия. Я поднял фоторужье. Но не успел и дважды взвести затвор, как медведь прервал землеройные работы, замер и потянул носом воздух. В следующий момент он встал во весь рост - куст оказался ему по брюхо - и уставился на меня. Подавляя в себе желание удрать, я судорожно ловил в фокусе объектива вытянувшегося во фрунт медведя. Руки мои задрожали от предвкушения кадра. У медведя отвисла челюсть, он фыркнул и стал оседать. Я с опозданием нажал на спуск. Медведь пустился наутек...

После проявления пленок меня, разумеется, постигло разочарование: столь выразительно стоявший медведь оказался на слайде смазанным, и, главное, я не мог понять, зачем нужно было так старательно увековечивать мохнатый медвежий загривок, едва проглядывающий сквозь листву.

Возможности фотографии ограничены. С помощью фотоаппарата даже самого высокого класса невозможно передать тот эффект, который производит промелькнувший в зарослях мохнатый бок. Очень многое остается, как говорится, за кадром, и главное, - то непередаваемое ощущение общего со зверем пространства - пространства без загородок и клеток, без того незримого барьера, который воздвигает между человеком и животным огнестрельное оружие.

Наиболее ценны снимки медведя, когда он не чувствует присутствия человека. Однако оставаться незамеченным в двадцати-тридцати метрах от зверя чрезвычайно сложно. Но пышная камчатская растительность дает такую возможность - требуется лишь обнаружить медведя первым. На открытых просторах тундры или на побережье сделать это нетрудно, но в верховьях нерестовых рек, где медведей особенно много и где они надежно укрыты камчатским высокотравьем, поиск медведя - дело непростое и требующее предельной внимательности. В таких местах медведя приходится брать на слух, чаще всего по шуму, который он поднимает, гоняя в реке лосося. Русло реки, пожалуй, единственное место, где медведь доступен для фотосъемки. Обзор здесь весьма ограничен. Густые заросли вплотную прижимаются к воде, только по самому краю берега тянется неширокая полоска утрамбованной медвежьими лапами травы. Фотоохотник должен быть в состоянии полной боевой готовности, потому что медведь почти всегда появляется внезапно и, как правило, уже на таком расстоянии, что времени на раздумья не остается.

Я помню, как снимал матерого самца в верховьях одной небольшой камчатской реки. О размерах медведя я составил впечатление еще заочно - по тому плеску, который разносился над лесом, когда этот зверюга ухал в воду за рыбой. Проявив предусмотрительность, я затаился у ветвистой березы, росшей у самого берега. Камчатские медведи не лазают по деревьям, они слишком тяжелы для этого. Я ожидал, что медведь будет идти по руслу, но он срезал излучину и совершенно неожиданно выскочил из травы всего лишь метрах в двадцати от меня. Не останавливаясь, он с разгону кинулся в стремнину и на мгновение скрылся в туче брызг. Я не успел еще и подумать о фотосъемке, а в его когтях уже бился горбыль. Лежа прямо в русле, он отрывал от лосося, которого держал под водой, куски розового мяса и заглатывал их, почти не жуя. Шум текущей воды заглушал щелчки затвора, и, пока медведь пожирал рыбу, я оставался незамеченным. Проглотив последний кусок, медведь поднялся, и мне стало не по себе: во-первых, от его размеров - это был на редкость крупный экземпляр, а во-вторых, от того, что он явно заинтересовался мной. Я никогда не перестану повторять, что камчатские медведи практически лишены агрессивности, но если на вас надвигается такой "шкаф", я бы не советовал пренебрегать имеющейся в вашем распоряжении березой. Сидя на ветке, я убедился, что медведь не замышлял ничего плохого: подойдя к березе, он принюхался, развернулся и не без достоинства удалился тем же путем, что и пришел.

Все-таки "человеческий дух" остается для медведя сильным отпугивающим фактором. Мне не раз приходилось в этом убеждаться. Дело в том, что в пределах заповедника - и это отрадный факт - все чаще встречаются медведи, особенно молодые, которые не знают, что такое страх перед двуногим. У одних внешний облик человека вызывает любопытство, другие демонстрируют полнейшее равнодушие. Но если ветер доносит до них чуждый запах Homo sapiens, какое-то врожденное чувство просыпается в звере - и редкий зверь не отступит. Как известно, двух одинаковых медведей не бывает, ни внешне, ни по повадкам. Есть, например, флегматичные натуры, которые терпеливо сносят человека, если их не тревожить. Есть заячьи души, которые, едва завидя человека, пускаются наутек. У иных любопытство пересиливает страх: эти могут привязаться и, как хвост, долго сопровождать тебя на безопасном расстоянии. Есть такие, что не прочь и поиграть. Я знаю фотографа, которого медведь заставил трижды искупаться в реке, гоняя его с одного берега на другой. Каждый раз медведь усаживался на зад, чесал лапой грудь и явно наслаждался, наблюдая за мучениями бедного фотографа.

Медведей со скверным характером, как и людей, немало. Однажды мне пришлось выдержать неприятную психологическую дуэль с медведем, у которого я оказался на дороге. Я прятался за гигантским корневищем вывороченной ураганом каменной березы, а медведь шел навстречу привычным, по-видимому, маршрутом, вынюхивал и что-то подбирал на ходу, кажется дохлую рыбу. Видя, что он направляется прямо к моему укрытию, я, опасаясь непредсказуемых последствий внезапного столкновения, вышел из-за корневища. Медведь увидел меня, остановился, на мгновение задумался, но не отступил, а снова пошел вперед так, словно меня и не было у него на пути. Он приближался зигзагами, делая вид, что не замечает меня, и эта скверная манера совсем не нравилась мне. Мокрая от росы шерсть висела на нем прядями, зверь от этого казался худым, лапы - длинными; вытянутая, похожая на собачью, морда была недоброй. Я вспомнил, что камчадалы побаиваются медведей с длинными передними лапами, считая их драчливыми и опасными. Но ничего всерьез угрожающего в поведении зверя все же не было. Насколько я мог понять, медведь принимал меня за конкурента, правда, неясного происхождения, не намерен был уступать территорию, которую регулярно обследовал. Ошибкой было то, что я неудачно расположился у самого устья реки и оказался прямо на рыбацком участке медведей. Стоило бы отойти от реки метров на десять, когда зверь был еще далеко, - и инцидент был бы исчерпан. Но теперь отступать уже было нельзя. "Убегающего - гони". Этому принципу следуют не только медведи. Я продолжал снимать, не сходя с места, но на всякий случай приготовил сигнальный фальшфейер - сигнальный патрон, который, если дернуть за веревочку, вспыхивает и превращается в факел красного или белого огня. Все сотрудники заповедника "вооружены" фальшфейерами; я тоже постоянно носил его с собой, но ни разу не пришлось им воспользоваться. Думаю, это к счастью, потому что толк от фальшфейера может быть, по-моему, только в том случае, если запалить его под самым носом у зверя. Больше, чем на фальшфейер, я рассчитывал на те реальные психологические преимущества, которые у меня имелись: я первым занял участок возле устья - раз; я заметил медведя раньше, чем он меня, - два; я не подавал вида, что побаиваюсь медведя, и не предпринимал никаких угрожающих действий (не прятался, не подкрадывался) - три. Но, несмотря на все мои преимущества, медведь продолжал приближаться и подобрался метров на пятнадцать; в кадре он уже не умещался. И тут ветер донес до него мой запах... Эффект был потрясающе сильным. Медведь рванулся как ошпаренный, бросился, не разбирая дороги, в сторону, вылетел с разгона на кучу плавника, и весь этот бурелом с грохотом и треском обрушился под ним - медведь чуть не упал, еще сильнее ударил всеми четырьмя лапами, вырвался и скрылся из виду.

Я вспомнил лишь несколько характерных эпизодов. Они не были самыми яркими, потому что каждая встреча с медведем, пусть краткая или мимолетная, - это событие, которое запоминается надолго. Я не стал бы называть медведя симпатичным созданием, но и не сказал бы, что он ужасен. Главный вывод, который я сделал для себя и который, подкрепляя фотоснимками, хотел донести до читателя, заключается в том, что бурый мед ведь - существо совершенно незаурядное и исключительно интересное. Всякий, кто побывал на Камчатке, не только в городах и поселках, а в тундре, на океане, в горах и на горячих источниках, согласится со мной, что медведь - такой же символ полуострова, как и лосось, и вулканы, и гейзеры. Именно поэтому хочется верить в то, что камчатского медведя ждет благополучное будущее.

Я бесконечно благодарен Родине за то, что она помогла мне стать страстным охотником. И есть основания полагать, что и Родина довольна своими верными сынами - охотниками, показавшими, какие незаменимые качества у бойцов и командиров могут выработаться благодаря этому прекрасному виду спорта.

Г. Линьков, Герой Советского Союза, бывший командир партизанского соединения