На диких быков. (А. Иванченко)

После первого солнечного дня погода на Восточном Фолкленде - самом большом острове Фолклендского архипелага - установилась мерзкая. Шквальные ветры и косой, секущий дождь. Ненадолго стихало, но тогда валил мокрый, серый снег. Я уже не рад был, что дал себя уговорить на эту поездку. И неловко было перед доктором Слэсаром - карантинным врачом, который встречал наш корабль в Порт-Стэнли - главном фолклендском порту и единственном городе архипелага. Потом я был у него в гостях, и он рассказал мне о лондонских толстосумах, приезжающих иногда на Фолкленды ради экзотической охоты на диких быков. Рассказывая, доктор иронически улыбался, но за легкой иронией чувствовалось презрение. Я вполне разделял его мнение, а теперь сам заразился той же пагубной страстью.

Егерь Микал Мартинсен, не слышавший наших разговоров о заезжих миллионерах, мою нерешительность истолковал по-своему.

- Говорю вам, не пожалеете, - сказал он убежденно. - Немного помокнем, но интерес обещаю.

Я не устоял и согласился, пошел к губернатору просить разрешения на право охоты.

Должно быть, весь Восточный Фолкленд сложен из сизовато-белого кварцита и серого базальта, на которых растут только мхи, а на мхах - лишь вереск, напоминающий заячью капусту лопух, разбросанные там и сям бурые купы узколистной осоки да жесткая, как осенний порей, трава.

От центральной части острова, где над холмистым ландшафтом на несколько сот метров возвышается разломанный конус горы Асборн, в разные стороны тянутся похожие на высохшие русла рек застывшие каменные потоки. Й удивительно - нигде нет валунов! Камни угловаты, как будто неведомая конвульсия природы раздробила их только вчера. Вода не обтачивает обломки, она журчит где-то глубоко под ними.

Пространство между каменными потоками занято торфяниками. Одно болото соседствует с другим. Мы ехали по склону пересекающего остров горного хребта, но и здесь ноги лошадей проваливались в пружинистой торфяной массе, образовавшейся из плотных слоев мха. Бедные животные были вынуждены идти все время рысью: так они меньше вязли в болоте. Но их часто приходилось придерживать, чтобы объехать очередную колонию диких гусей, лениво чистивших перья и не обращавших на нас никакого внимания. Дорогу нам не уступали даже обычно пугливые дикие кролики. Тысячами сидели они на склонах хребта, так тесно прижавшись друг к другу, что их черно-белый мех порой можно было принять за растянутую на земле шкуру фантастического зверя.

В Порт-Стэнли мне говорили, что кролики на Восточном Фолкленде стали бедствием. Двести лет назад их завезли сюда французы. Всего три пары, одна из которых сразу погибла. Кролик - зверек теплолюбивый. Мало кто надеялся, что в здешнем климате он выживет. Но оставшиеся две пары скоро дали потомство и начали размножаться с невероятной быстротой. Единственным нападавшим на них хищником была волкообразная фолклендская лисица. Но лисиц в конце прошлого века люди уничтожили, а хищные птицы, никогда раньше не видевшие кроликов, вероятно, принимали их за нечто несъедобное. В полной безопасности австралийские грызуны множились, как саранча. Сейчас колонисты острова дважды в год устраивают на них облавы, но ненасытное кроличье стадо не уменьшается. Их сотни тысяч. Людям приходится вести с ними постоянную войну, чтобы сохранить пастбища для овечьих отар, домашнего и дикого скота. Природа Восточного Фолкленда поразительна. Скудная и, казалось бы, мало на что пригодная растительность дает жизнь миллионам птиц и животных. Кроликами, полуодичавшими овцами, гусями и утками усеян весь остров. Взрослая субантарктическая утка весит килограммов десять, а белый скалистый гусь тянет порой на пуд. Они настолько жирные и ленивые, что ловить их можно руками.

Для хищных сов и стервятников здесь рай. Я видел, как сова, оседлав белоснежную гусыню, пожирала ее живьем. Судорожно вздрагивая, гусыня грузно топталась на месте, никак не сопротивляясь. Величественный гусак стоял рядом, меньше чем в полушаге, но участь подружки его ничуть не трогала. Горделиво важный, он смотрел на кровавую драму, словно в пустоту.

- Окаянный! - ругнулся Мартинсен, вскидывая дробовик.

Грянул выстрел, и три птицы повалились замертво; сова с гусыней и гусак.

Я повернул было лошадь к ним, но старик остановил меня.

- Пусть грифам на корм будут. Я этого дуралея наказал. Сову прогнать не мог! Сколько раз замечаю: гусыня кидается оборонять гусака, а он, подлец, никогда.

Неожиданно хребет рассек далеко врезавшийся в остров морской залив. Объезжая его, мы ехали каменистым склоном, буквально пробиваясь сквозь толпы золотоволосых пингвинов, или, как их еще называют, пингвинов-ослов. Ослами их окрестили не зря: упрямцы редкие. Как и вся фолклендская живность, уступать дорогу ни за что не желают. Напротив, бросаются в атаку. Взъерошив свои золотистые хохолки, бесстрашно встают навстречу лошади и с размаху бьют ее клювами по ногам. Лошадь при этом дико храпит и рвется понестись вскачь.

Одну такую колонию пингвинов я видел в окрестностях Порт-Стэнли. Хотя, плавая в Антарктиде, мне довелось насмотреться разных пингвиньих царств, от аборигенов Восточного Фолкленда трудно было оторвать глаз. Они совершенно особые. Главная черта пингвиньего характера - любопытство. Так все полагают, и так оно есть на самом деле. Но фолклендских пингвинов это не касается. Любопытства у них нет ни на грош. Но коварства предостаточно. Злобно шипят на любую птицу, которая проходит мимо, и обязательно стараются ее клюнуть. А когда она оглядывается, делают вид, словно ничего не произошло. Сидят в гнездах так, будто сидели в этой позе много часов: я не я, и хата не моя. Вдруг вскочат и без всякой видимой причины с ожесточением бьют друг друга крыльями, долбят клювами, шипят, свистят. Затеют такую потасовку, что перья летят, потом так же внезапно разойдутся. Кроткие, невинные, безмятежно спокойные. Один из них походя может цапнуть детеныша другого и тут же, доковыляв до гнезда, самозабвенно начать ласкать своего отпрыска. И перья клювом ему чистит, и крыльями гладит. Прямо тебе человечья нежность! Помилуйте, разве такая заботливая мамаша способна кого-то обидеть?

Гнездятся они на прибрежных скалах, а материал для гнезд берут у самой кромки моря - выброшенные на берег водоросли. Носить их оттуда трудно и хлопотно. Куда легче стащить пучок-другой у соседа. Потихоньку стянет, подомнет под себя и быстренько прихорашивается, как будто только этим и занимался. Если же сосед заметит и негодует, воришка таращится на него с искренним изумлением: кто, я? да вы с ума сошли!

Во всем же остальном они очаровательны, если не считать, конечно, воинственного упрямства. Они все-таки заставили нас спешиться и прокладывать себе и лошадям дорогу кнутами. Я, правда, не могу сказать, что кнут действовал всегда успешно.

Обогнув преградивший нам путь залив, мы круто повернули влево и вскоре подъехали к подножию горы Асборн, а еще через некоторое время - к тому самому холму Развалин, у которого Мартинсен обещал охоту и отдых. Холм и впрямь походил на развалины. Словно разрушенный древний замок возвышался над обширной, километров в шесть по диаметру, котловиной, густо поросшей осокой, лопухами и вереском.

Перед нами расстилался лучший уголок всего Восточного Фолкленда. На диво тучная растительность, два небольших пресноводных озера и тишина. Полдня, пока мы ехали от Порт-Стэнли, жгучий ветер пронизывал нас. Здесь же только дождь слегка осоку колышит. Не случайно эту затишную долину выбрали себе для пастбища дикие лошади и дикий рогатый сот. Тех и других мы увидели, едва спустившись в котловину. Скот был далековато, а лошади - метрах в пятистах - табун голов на триста, чалой и серо-стальной масти. Очень забавные лошадки, чуть крупнее ослов, но, как и полагается настоящим мустангам, более изящные. Этакие грациозные скакунчики!

Наше появление их насторожило. Подняв головы, все как по команде повернулись в нашу сторону.

Моя Кейси, до сих пор утомленно-спокойная, вдруг поскакала во весь опор. Еще бы минута, и она бы сбросила меня на землю, но я успел схватиться за уздечку и повиснуть на гриве. Туго стянутые удила, сначала было урезонили ее, но лишь до того момента, когда раздалось призывное ржанье в табуне. Кейси ответила на него таким "выкидоном", что я не пойму, как мне удалось не выпустить из рук уздечку. Только это и спасло мою конягу: дикие жеребцы в табуне ее бы неминуемо загрызли. Даром что невелики ростом: их - табун.

- Вольницу почуяла, - одобрительно глядя на меня, сказал подъехавший Мартинсен. - Вон их сколько, дикарей!

Сняв с плеча ружье, он дважды выстрелил поверх голов табуна. Что произошло потом, я и сейчас еще вспоминаю с невольной дрожью. Табун будто вихрем взметнуло. Лавина коней, давя друг друга, неслась, как одно многоголовое и многоголосое чудовище. Сотни копыт спрессованной лошадиной массы на своем пути все словно сбривали. Казалось, за табуном летело испепеляющее котловину пламя. Только что там стояла высокая и густая, как камыш, осока, и вот уже черно. А вдруг бы вся эта лавина повернула к нам!

Охота на дикого быка

Поняв, о чем я думаю, Мартинсен улыбнулся:

- Какой год пугаю, непременно от выстрела бегут! На выстрел из зверья только медведь идет.

- Вытоптанного жаль, - сказал я, смутившись.

- Осоке это ничего, омолодится. Пугнуть нужно было. Опасно, когда табун поблизости. Кейси ваша вон как взноровилась.

Стреножив коней, мы отпустили их пастись, а сами поднялись на холм, к базальтовым развалинам. У Мартинсена здесь оказалась обжитая пещера, вернее, просторный грот, отлично приспособленный для временного охотничьего приюта.

После долгой тряски на хребтине лошади я с удовольствием растянулся на мягких бычьих шкурах. Так вот за что лондонские миллионеры выкладывают десятки тысяч фунтов стерлингов! На их языке это называется путешествием в глубь веков или бегством от цивилизации. Мартинсену, который всегда их сопровождает на охоту, они, понятно, платят гроши. Бешеных денег стоят дорога от Лондона до Порт-Стэнли и лицензия на убой дикого быка. Не знаю, как губернатор архипелага разрешил мне воспользоваться всей этой экзотикой бесплатно. Реклама, наверно, прельстила. Первый советский литератор на Фолклендах - что-нибудь да напишет!

Стадо дикого скота на Восточном Фолкленде уникальное. Теперь, когда вся наша планета давно обжита, оно, пожалуй, единственное в мире.

Лет триста назад это были обыкновенные домашние быки и коровы, завезенные сюда вместе с лошадьми из соседней Патагонии. Постоянного населения на острове в то время еще не было. Скот завезли какие-то моряки, которые к Фолклендам, судя по всему, больше не возвращались. Почти столетие патагонские новоселы оставались без присмотра. Скорее всего, о них вообще забыли. Когда колонисты, приехавшие осваивать Восточный Фолкленд, высадились на его берегах, они были поражены, увидев на заброшенном в океане необитаемом клочке суши огромное количество диких животных, похожих на домашний скот. Правда, на домашних коров и лошадей они походили не совсем. Лошади были чересчур уж мелкие и словно обутые в галоши: мягкая торфяная почва изменила у них форму копыт. Они стали намного длиннее и шире, чтобы лошадь больше имела опоры. Очевидно, по этой причине уменьшился и вес лошадей. Рогатый же скот в своих размерах значительно увеличился. Он более спокойный, не носится галопом, как лошади, по острову и на торфяниках чувствует себя нормально. Суровый климат Субантарктики его только закалил, а скудные на первый взгляд пастбища оказались питательнее патагонских.

Дикие лошади колонистов не заинтересовали: для работы они не годились - слишком слабые. И мясо несъедобное. Зато жирный рогатый скот был как дар небесный. Его истребляли сотнями и тысячами. В конце концов от былого множества осталось одно стадо Голов на семьсот, которое спас побывавший на острове Чарльз Дарвин. Великий натуралист убедил губернатора Порт-Стэнли в том, что когда-то завезенный из Патагонии скот на Фолклендах с течением времени настолько видоизменился, что сейчас представлял собой ценную субантарктическую породу. Путем естественного отбора сама природа создала то, на что ученым понадобились бы десятки лет. И не известно, получился ли бы такой же блестящий результат.

Бездумное истребление животных прекратили. Диких коров начали приручать, но большую часть стада, как советовал Дарвин, решили не трогать. Однако скоро заметили, что число оставленных на воле животных время от времени резко сокращалось. Потом выяснилось, что виноваты во всем быки.

Между матерыми и молодыми дикими самцами непрерывно происходят жестокие схватки, которые часто приводят к массовой гибели молодняка. Но это полбеды. Главное несчастье в другом. Старые самцы почему-то агрессивно настроены против коров на сносях. Если корова перед отелом не успеет отбиться от стада и родить детеныша в укромном месте, она и теленок обречены.

Когда дикие стада бродили по всему острову, коров гибло больше, но и больше выживало. Поэтому потери так или иначе восполнялись и общее количество скота увеличивалось. В одном же сравнительно немногочисленном стаде гибель самок невосполнима. Вот почему была разрешена охота на быков. Она необходима. Самцов всегда рождается больше, чем самок. Быков в стаде слишком много, и если бы не планомерная охота на них, стадо постепенно могло бы выродиться.

Промысел этот такой же опасный, как охота на медведя с одним только ножом. По старой традиции фолклендцы быка никогда не стреляют. Оружием служат лассо, нож и крепкий полутораметровый обрезок веревки с двумя металлическими шарами на концах. Эти шары здесь называют боласами. Охотник садится на специально обученную лошадь и сначала старается отбить от стада намеченного быка. Почуяв опасность, самец немедленно бросается на всадника. Но конь бежит быстрее. Охотник "водит" быка по кругу и, улучив момент, заходит к нему с тыла. Тут-то и начинается сама охота. В считанные секунды, пока животное не повернулось навстречу лошади, охотник должен метнуть к его задним ногам боласы. Это те самые секунды, когда бык разворачивается. Метко брошенные шары, ударившись о его ноги, на развороте схлестываются, и бык оказывается спутанным. Не мешкая ни мгновения, охотник набрасывает на его рога лассо и сразу же соскакивает на землю, предоставив остальное лошади. Без всадника она в диком страхе рвется вперед. Крепко привязанное к подпруге лассо натягивается, как тетива. Бык пытается освободиться от лассо и тоже устремляется вперед, но в порыве прыжка падает на спутанные задние ноги. В этот момент охотник одним ударом ножа в спинной мозг поражает его, как молнией.

Все происходит быстрее, чем я здесь рассказал. Напряжение во время охоты огромное, а риск просто не поддается описанию. Малейшее неверное движение - и гибель охотника и его лошади неизбежна. Гибель грозит им, уже когда быка отбивают от стада. Нужно быть великолепным знатоком своего дела, чтобы не навлечь на себя гнев других самцов. Потревоженные быки тотчас готовы к нападению. И как ни резва твоя лошадь, тебя ей не унести. Быки сильнее и в бешенстве способны преследовать часами. Никакая лошадь такой погони не выдержит - упадет.

Я бывал в Испании на корриде, слышал иступленный рев охваченной ликующим восторгом толпы, видел все одуряющие корридные страсти. Но победить разъяренного и все же домашнего быка совсем не то, что выйти один на один с могучим вольным дикарем. Тореодор может ошибиться и спастись. Охотник же на диких быков ошибается только однажды.

Пока мы чаевничали в гроте, я думал о предстоящей охоте и невольно поддавался все большей тревоге. Вдруг Мартинсен промахнется боласами либо метнет их секундой раньше или позже? Я ничем не смогу помочь. Мы даже не взяли с собой карабин. Дробовик против быка - детская игрушка.

Прямо признаться в своих опасениях я, конечно, постеснялся, сказал, что мне все очень понравилось: сама поездка по острову, этот грот, дикие лошади.

Старик глянул на меня с удивлением.

- Ехали-то для чего?

- Так ведь быка мы все равно не увезем - опять грифам на корм!

- Известно, грифам, кому же еще он нужен? Отведать свежатины да рога увезти. На память, как говорится. В том месяце мы с лондонскими гостями тут пятерых уложили, окаянных. Голов сорок еще повалить следует. Губернатор не позволяет: лицензии продать надеется.

- Что, мало покупателей?

- Путь-то сюда не близкий! С другой стороны, деньги солидные. Не всякий интереса ради выложит...

- Охота больно уж рискованная... Как мог, я скрывал свое беспокойство, но Мартинсен понял меня, улыбнулся.

- Впервые оно обязательно рискованно. Вы с отдаления понаблюдайте, я за часок управлюсь. - С этими словами он встал, начал собираться. Деловито, спокойно, как будто впереди не было ничего достойного хотя бы легкого волнения. - Когда поедем к стаду, Кейси вашу попридержите - необученная она. В случае чего, к гроту скачите: сюда они не пойдут.

...Как проходит охота, я уже рассказал, повторяться не буду.

Вечером мы ели бифштекс по-фолклендски - зажаренное на раскаленном камне бычье мясо, вырезанное из туши вместе со шкурой.

Самудра

Это случилось в Индонезии, на острове Ява.

Мы ехали в небольшой курортный городок Богор. Вдруг шофер резко затормозил, словно испугался чего-то.

Не остановиться мы не могли. Перед нами было зрелище, при виде которого я невольно застыл в изумлении.

Во дворе одного дома тряс кокосовую пальму громадный питон. Он обвил ее ствол и своими мускулами заставлял его трястись. Орехи падали, как бомбы.

Однажды, путешествуя по островам Малайзии, я видел, как собирают кокосовые орехи дрессированные обезьяны. С истинно обезьяньей ловкостью они забирались на самые вершины пальм, срывали там только зрелые орехи и сбрасывали их вниз, потом по команде дрессировщика спускались на землю и послушно сносили разбросанные орехи в кучи. Но то были все же шимпанзе, человекообразные существа, которых научить можно очень многому, а тут - гигантская змея! И не подумаешь, что она способна на такой вот труд...

Поодаль от трясущейся пальмы стоял мужчина в соломенной шляпе и деловито покрикивал на питона:

- Выше! Выше!

И змея, не прекращая работы, ползла к вершине кокоса. Обвитые вокруг ствола толстые темные кольца, подтягиваясь к голове удава, медленно сжимались. Потом голова по спирали поднималась немного вверх. Когда она останавливалась, огромная пружина снова сжималась.

С некоторой опаской мы подошли к дому, познакомились с хозяином питона. Сарджито Куснади, оказывается, профессиональный охотник на змей. Ему тридцать семь лет. Невысокого роста, скуластый, редкозубый, и, как большинство индонезийцев, щупленький. Рассказывая о своей профессии, застенчиво улыбается.

- Да, если не знать повадки змей, охотиться на них опасно. Меня аллах пока хранил. Я учился у отца, он был очень хорошим змееловом. Мы ездили с ним на охоту в окрестности Сарангана. Есть у нас на Яве такой город, там было много пятнистых кобр. Как-то мы привезли домой полсотни кобриных шкур и этого питона. Он попался мне маленьким, а теперь его длина восемь метров, ему уже четырнадцать лет.

- Как же вам удалось его приручить?

- Молодой питон к человеку привыкает быстро. Питона дрессируют, как любого зверя. Минуточку, господа, он сломает дерево. - Сарджито взял палку и несколько раз стукнул по стволу пальмы. Питон ее так раскачал, что, казалось, она действительна вот-вот треснет. - Довольно, Самудра! Довольно, слышишь? Ну, довольно!

Питон нехотя начал сползать вниз.

- Разве он вас слышит? - спросил я с удивлением. - Говорят, все змеи глухие.

- Не знаю, возможно. Обычно я сначала стучу по дереву палкой. Стукну три раза - Самудра ползет выше, два раза - начинает работать, пять раз - спускается вниз. Наверное, стук палки передается по стволу дерева наверх, как мелкая вибрация. Питон не может не чувствовать ее своим телом. Но мне кажется, он слышит все мои команды.

Когда удав сполз к самому низу пальмы, мы торопливо отступили ближе к дому. Сарджито засмеялся:

- Не беспокойтесь, Самудра вас не тронет. Сейчас увидите: он спустится на землю и пойдет на свое место, вон под тот навес. Там его ждет кролик.

- Награда за работу?

- Звери так устроены. С ними надо поступать справедливо. Они прекрасно все чувствуют. Смотрите, он уже на земле.

Дальше питон вел себя точно так, как говорил его хозяин. К нам он не проявил никакого интереса. Извиваясь в траве, стороной прошуршал к навесу из пальмовых листьев, под которым стояла массивная деревянная клетка. И все же находиться рядом с этим могучим чудовищем было жутковато.

Я спросил, не выползает ли он на дорогу.

- Надо не позволять.

- А ночью или когда вас нет дома?

- Он ведь в клетке. Если я на охоте, жена выпускает его на прогулку только по утрам.

Ему нравится ползать вокруг дома: то тень, то солнце. Лучше всех он слушает моего старшего сына: они с ним ровесники. Сутанто может заставить его танцевать.

Потом Сарджито рассказал нам, как он охотится на питонов.

Сначала нужно найти удобное место и там привязать какую-нибудь живность для приманки - обязательно живность, а не мясо: питонов привлекает только живая дичь.

Потом Сарджито делает возле приманки засаду где-нибудь на дереве. Ждать иногда приходится долго. Пройдут сутки, двое, а питона нет. Опытный охотник засаду все равно не оставит. Рано или поздно питон появится. Но сразу на приманку он не кидается. Полежит, посмотрит, осторожно подкрадется и снова пристально смотрит на жертву, пока та не окаменеет от страха, словно загипнотизированная. И только тогда начинает заглатывать. Пока проглотит, уйдет еще не один час. Затем он так же медленно складывает свое тело в круглую пирамиду. Вот она, наконец, готова. Поперек верхнего витка питон кладет голову, закрывает глаза. Спит, переваривает пищу. Теперь из засады можно выходить.

Рис. Б. Лошака

Определив направление ветра, охотник с величайшей осторожностью приближается к удаву. Ветер должен дуть в лицо, чтобы питон не учуял. Иначе охотнику не сдобровать. Эта ленивая змея может нападать с молниеносной быстротой. У Сард жито был случай, когда к приманке одновременно подошли тигр и питон. Полосатый хищник не успел опомниться, как очутился в стальных тисках удава. Сарджито хотел увидеть, на чьей стороне окажется победа, и драться им не мешал. Борьба продолжалась почти пять часов, и Сарджито думал, что тигр в конце концов победит, но питон все-таки одолел его.

Удава можно пристрелить, не покидая засады. Но тогда есть риск, попав в голову, прострелить и свернутое витками тело питона. Охотнику это не выгодно: простреленная кожа удава стоит дешевле целой. Поэтому Сарджито вместо ружья предпочитает охотиться с револьвером и мягкой бархатной перчаткой, которую надевает на левую руку. Подойдя к питону, он тихонько начинает поглаживать перчаткой его верхний виток. Все время одинаковым движением: от головы и дальше. Мягкая перчатка усыпляет питона сильнее, чем самая сытная пища. Блаженствуя, удав лежит не шелохнувшись. Через две-три минуты Сарджито легонько приподнимает его голову, чтобы отвести ее в сторону от тела.

Звучит выстрел, и в тот же миг охотник отскакивает от питона как можно дальше.

Только что неподвижное тело удава в одну секунду распрямляется. В агонии он бешено колотит им по кругу. Его удара в этот момент достаточно чтобы свалить быка. Сарджито рассказывал и смеялся:

- Ничего, я привык.

- И совсем не страшно? Смутился.

- Немножко, конечно... Я стараюсь убедить жену, что все питоны похожи на нашего Самудру.

- Вы для этого его и приручили?

- Она всегда очень волновалась.

- А теперь?

- Разве вы не знаете женщин? Один раз смеется, другой раз плачет.

Я жалел, что у нас не было времени поговорить с ним подольше.