Медведи на Руси. (Ю. Сапоженков)

Внешний вид, величина, огромная сила, ловкость и осторожность при кажущейся неуклюжести и беспечности, вкусное мясо и жир, теплый густой мех, похожие на человечьи следы, своеобразные повадки выделяли медведя среди диких животных Древней Руси. Недаром понятие о лешем, лесных оборотнях славяне часто связывали с медведем. Не без основания медведя до сих пор считают хозяином тайги, по силе в лесу ему нет равных хищников. И сейчас старые охотники Архангельской, Вологодской или Костромской областей зовут медведя "он", "сам", "хозяин". Как память седой старины древних языческих верований сохранился у сибирских охотничьих народностей праздник медведя. Бытовал культ медведя у славян, литовцев, жителей Скандинавии. В фатьяновских могильниках Верхнего Поволжья найдены ожерелья из медвежьих зубов, медвежьи кости вместе с погребением человека. В славянских курганах Северо-Западной России также рядом с человеческими костями находили медвежьи лапы. Медвежьи лапы при захоронении, по-видимому, имели важное обрядовое значение. В поздних владимирских курганах обнаружены медвежьи лапы, сделанные из глины. В древнем литовском предании о князе Свентороге говорится, что при сожжении умерших князей и бояр клали "при них когти рыси або медвежьи". Считалось, что в судный день без них трудно подняться на гору, где сидел бог. В других славянских верованиях медвежьи когти помогали подняться на райскую гору. В русских народных верованиях когти, медвежья лапа играли большую роль в скотоводстве. Медвежьим когтем лечили коров, "тем-де когтем (медвежьим) по спине трут".

Медведь, вероятно, был тотемом жителей Медвежьего угла в устье реки Которосли, притока Волги. Эти жители поклонялись языческому богу скотоводства Велесу. На языческом капище как священное животное содержался медведь. Во время приезда князя Ярослава для крещения местных жителей жрецы "испусти от клети некоего люта зверя (медведя), и псы да растешут (растерзают) князя и сущих с ним". Но князь убил медведя секирой, а псы разбежались. В память о победе над этим зверем основывается город Ярославль. Все это отразилось и в гербе Ярославского княжества, на котором изображен медведь, стоящий на задних лапах с секирою на левом плече. Изображение медведя широко использовалось в древнерусской геральдике. На деньгах тверского князя Бориса Александровича (1426-1461 гг.) изображена охота на медведя с рогатиной, на печати великого князя Василия Дмитриевича (1423 г.) сцена единоборства с медведем, в гербе Новгородской земли (ранние погребения) - два медведя, стоящие по бокам вечевой "степени", в гербе Тверской земли - медведь, стоящий на четырех лапах.

В языческом боге Велесе, "сокрушающем на пожитях скоты", просвечивают черты медведя. Культ святого Власия преемственно связан с Белесом. Власий, покровитель скота, имел власть над хищными животными. На некоторых иконах этого святого дьяволы изображались с медвежьими головами. В культе медведя и в почитании Велеса-Власия много общего, между ними глубокая историческая связь. Созвездие Плеяд в народе называли "волосожары". Яркое сияние "волосожар" предвещало удачную охоту на медведя.

В народе для защиты от нечистой силы бытовал обычай при переходе в новый двор вешать в конюшне медвежий череп, водить медведя вокруг двора, окуривать медвежьей шерстью дом, надворные постройки. В широко известном поверье рекомендовалось для того, чтобы хорошо водился скот, закапывать посредине двора медвежий череп. Медвежья лапа, повешенная на дворе, считалась жилищем духа-домового. В этом поверье нашла отражение связь медведя с родовыми представлениями о духе-предке.

Во времена язычества медведь олицетворял обилие, плодородие. Литовцы жениху и невесте давали медвежьи или козлиные детородные органы, что, по поверью, наделяло их многоплодием. Молодых сажали на медвежью шкуру, что символизировало богатство, счастливую жизнь. В Швеции слово "жениться" вообще значит омедведиться. У саамов новобрачных сажали на медвежью шкуру и называли их медведями. В русских деревнях в святки ряженые медведями валили девушек на пол, пачкали сажей. Молодых сажали на шубу с вывернутым мехом. В одной свадебной пошехонской песне молодая, которую приводят в дом к свекру, называется "медведицей":

Свекор батька говорит: 
"К нам медведицу ведут", 
Свекровь матка говорит: 
"Людоедицу ведут."

Выступая против языческого культа медведя, церковники запрещали употреблять в пищу медвежатину. В церковном правиле метрополита Иоана Якова Черноризца (до 1089 г.) подчеркивается: "Аще поганое ясть у своей воли или медведину или иное что поганое, митрополиту у вине и в казне". В послании Никифора к Ярославу Святославичу (до 1121 г.) говорится, что "латыни давленину ядять и звероядину, и мертвечину, и кровь, медведину и веверечину, бобровину и вся гнуснейшее сего".

Культовое почитание медведя жителями русского Севера в XII веке подтверждается сомнением местного духовенства: может ли священик носить одежду из медвежьей шкуры? Впрочем, этот вопрос был разрешен довольно либерально: "В чем хотячь, нетуть беды, хотя и в медведине".

Многие исторические документы свидетельствуют, что еще в XV-XVII веках Московское государство изобиловало диким зверем и птицей. Волки, медведи, рыси встречались вблизи больших городов. Барон Герберштейн, посетивший Московское государство в 1517 и 1526 годах, сообщает, что "в 1526 году ветви плодовых деревьев погибли от жестоких морозов. Медведи, подстрекаемые голодом, оставив леса, рыскали по соседним деревням и врывались в дома; когда испуганные крестьяне убегали от них, то за воротами погибали от стужи". Еще более устрашающие известия о медведях в Московии содержатся в сочинении Адама Олеария, посетившего Москву в 1633, 1636 и 1639 годах: "Между Ревелем и Нарвою, равно как в Ижории и всей почти Ливонии, по причине огромных лесов много медведей и волков. Медведи, особенно в Ижории, пожирают много лосей, не щадят человеческие тела в земле погребенные, особенно неглубоко зарытые. Так, осенью 1634 года недалеко от Нарвы за лесным двором медведи разрыли на кладбище могилы, вытащили 13 трупов и унесли их вместе с гробами". При всех домыслах сообщения эти интересны тем, что образно рисуют обилие в Московии медведей, их хищничество. Массовые кочевки медведей могут происходить в особо неурожайные, безъягодные годы. В эти годы среди медведей резко возрастает хищничество.

Возможно, подобные устрашающие описания и рассказы надолго утвердили в Западной Европе мнение о России как о стране, где даже в городах разгуливают медведи. Позже как символ глуши и отдаленности возникло в русском языке выражение "медвежий угол".

В Киевской Руси в период феодальной раздробленности охотничий промысел играл весьма существенную роль в княжеском хозяйстве. Владимир Мономах в своем поучении детям упоминает и об охоте на медведя: "Медведь ми у колена подклада укусил". В Софийском соборе имеется фреска, изображающая охоту на медведя. На рисунке всадник с копьем в правой руке. Конь изображен в беге с повернутой головой к зверю. Медведь стоит на задних лапах. Полуобернувшийся всадник ударил медведя копьем в грудь, а второй рукой как бы отталкивает его.

На оленей, лосей, кабанов организовывались облавы - "вори", на хищников охотились с собаками. Это называлось "идти на волчьи (лисьи или медвежьи) поля". Для травли медведей из полусрубленных и переплетенных древесных стволов огораживали загоны - "медвежьи осеки". В них загоняли и били не только медведей, но и лосей, оленей. Это была очень трудоемкая работа, требовавшая множество людей. Нередко при больших осеках своих осечников не хватало, и тогда прибегали к принудительной помощи крестьян. Княжеские ловчие (ловчане), подлазники (подлазщики) въезжали в деревни, брали подводы, проводников, загонщиков, сторожей. Крестьянам вменялось в обязанность устраивать загоны, "медвежьи осеки осекать", ходить "в вори на лоси, и на медвежьи, и на волчьи поля". Так, деревня Присеки была обязана высылать на охоту бежецкого князя Семена "на медведи, и на лоси, и на олени с сохи по пяти человек".

Княжеские сокольники, псари, ловчие притесняли и безнаказанно грабили крестьян. Освобождение от постоев давалось как особая милость. В жалованной тарханной и несудимой грамоте 1481 года великого князя Ивана Васильевича игумену Троицко-Сергиева монастыря Паисию на село Ростокино под Москвой говорится: "Ни на медведи, ни на лоси их людей монастырских не зовут". Иногда из-за добычи между князьями возникали ссоры, стычки. Так, в сказании о Луке Колоцком рассказывается, что он нападал на ловчих можайского князя, бил и грабил их, отнимал у них медведей.

Медведей добывали не только ради мяса, жира или шкуры, но ловили живьем, держали в ямах, откармливали для травли, потех и забав. Охотники, доставлявшие живых медведей к княжескому двору, получали подарки - кубки, одежду. С дикими и обученными ("учеными") медведями устраивали дворцовые потехи или травли. Для государевой потехи медведей ловили по всем краям Московии и по специальному указу доставляли в Москву на псарный двор, где кроме медведей содержали других диких зверей и собак. "Ученые" медведи, жившие постоянно во дворе, назывались дворные; пойманные взрослыми и не совсем прирученные назывались гончие или "гонные". Дикие же медведи поставлялись на потеху прямо из леса. При всем разнообразии медвежья потеха разделялась на три статьи: медвежья травля, медвежий бой и медвежье представление, или комедия. Травля проводилась с собаками или же диких медведей напускали надворных.

Медвежья травля бытовала вплоть до конца XIX века. Особого расцвета она достигла в середине XIX века. И. И. Богатырев, например, содержал медвежью и волчью травлю до 1830 года за Тверской заставой. Позже ее перевели за Рогожскую заставу, где был построен деревянный круглый амфитеатр. К нему же пристраивались загородки, за ними содержали медведей. На арену их выпускали прямо через двери в загородках. Собак привязывали к деревьям и столбам беседки. Медведя выводили, привязывали веревку к кольцу в центре амфитеатра, потом спускали собак. Во время травли в амфитеатре постоянно находилось 4-6 человек рычажников, или приспешников, вооруженных рогатинами с тупыми концами. Они разнимали дерущихся зверей, отрывали впившихся в медведей собак или же вырывали их из лап разъяренного хищника. Травля обычно проводилась "мордашами" - малорослыми головастыми собаками, отличавшимися мертвой хваткой, и большими бульдогообразными "меделянками". Злоба собак при травле была такова, что иногда они как бы коченели. Рычажники, оторвав их от зверя, окатывали водой или просто окунали в лужи. Случалось, "меделянки", схватив зверя за уши, "растягивали" его, припечатывая к земле.

Медвежий бой происходил в круге, обнесенном высокой стеной из крепких полу бревен. Внутри располагался боец, вооруженный рогатиной. Спускали медведя. Если боец успевал удачно вонзить рогатину, то нередко клал зверя на месте, не успевал - сам становился добычей разъяренного медведя. Сражавшиеся с медведями бойцы обычно принадлежали к дворцовому государеву чину, состояли при государевой охоте: пешие и конные псари, охотники, первые люди ловчего пути.

Медвежьи бои обычно устраивались по праздникам. Иногда сражаться с медведем заставляли провинившихся, осужденных. Если охотник побеждал зверя, его вели к царскому погребу, где он напивался допьяна в честь государя. И в этом была вся его награда. Прославившийся своей жестокостью Иван Грозный не раз бросал своих врагов на растерзание голодным медведям, а архиепископа Леонида в 1575 году "взя к Москве и сан на нем оборва и в медведно обшив собаками затравил".

Медвежья комедия издавна у русского народа пользовалась большой популярностью. В XVI-XVIII веках множество прирученных медведей водили скоморохи. Медведи выступали часто вместе с ряженой козой-"барабанщицей", С медведями давали представления на ярмарках по праздникам или просто водили их по городам и селам. Во время медвежьего представления поводчики забавляли зрителей поговорками и присказками, высмеивали смешные стороны жизни, богатеев, духовенство. В Сергачском уезде Нижегородской губернии медвежьим промыслом кормилось до 30 деревень. Жители этого уезда закупали медвежат у соседних чувашей, черемисов Казанской губернии. Сергачи со своими медведями ходили по всей Руси, бывали за границей, посещали Лейпцигскую ярмарку. Исстари они занимались этим промыслом. Еще на Стоглавом соборе архиереи жаловались на сергечей, что они "кормяще и храняще медведя на глумление и на прельщение простейших человек... велию беду на христианство наводя". Властен, грозен был царь Иван Васильевич, да и он сергачевских медвежатников извести не мог. В белорусском местечке Сморгонь долгое время была своеобразная, единственная в своем роде школа для дрессировки и обучения медведей. Ее называли "сморгонской академией", а медведей отсюда вывозили в основном в страны Западной Европы.

Выступления медведей сопровождались танцами, музыкой, песнями, прибаутками: "как малые ребята горох воровали"; "как у мишеньки с похмелья голова болит"; "как теща про зятя блины пекла"; "как поп обедню служил, как поминки справлял"; "как бабы в баню ходили, на полок забирались, на спинке валялись, веничком махали, животики протирали".

Тщетно духовенство восставало против таких увеселений, грозило эпитимией не только тем, кто их устраивал, но и зрителям. Только в конце XIX века после специального указа почти всех ручных медведей безжалостно истребили, и медвежьи представления-комедии исчезла из быта русского народа.