В царстве владык (В. Санги)

(Очерк печатается с сокращениями.)

Об этом необыкновенном острове я был уже наслышан. Даже знал людей, которые, вооружившись острейшими разбойничьими ножами, уезжали туда на все лето. И, принимая у себя на Сахалине гостей - писателей с материка, авторитетно советовал непременно посетить тот остров. На вопрос, далеко ли до него, я подходил к карте Сахалина, почти не глядя точно устанавливал палец у маленькой точки напротив мыса Терпения, что плавником рыбы выдается в Охотское море, и говорил: "Пустяки, совсем рядом". Через несколько дней я вновь встречал тех же гостей, вдруг потускневших и зеленых ("нашу баржу двое суток швыряло"), понимающе смотрел на них и, чувствуя себя немного виноватым, говорил только: "Да-а, вам не очень повезло".

Много лет прошло с того дня, когда я поймал себя на назойливой мысли: надо побывать на том острове. Но получалось так, что никак не находил для этого времени. На что угодно находил, а на остров - нет. И все потому, что он действительно рядом. Совсем рядом. Успеется! Никуда не уплывет!

И так проходили не дни - годы.

Несколько лет назад в Москве я познакомился с одним симпатичным человеком. Ему было за пятьдесят. Коренной москвич. И велико же было мое изумление, когда узнал, что за всю свою жизнь он ни разу не побывал в Большом театре. "Все никак не соберусь: то друзья зайдут на часок, то бразильские футболисты приедут. Успеется! Театр - куда он денется?"

Через три года я узнал: мой симпатичный москвич умер. В Большом театре он так и не побывал. И тогда я заторопился...

Остров Тюлений быстро приближался, на глазах расширяясь вправо и влево. Вот стали видны и подробности: желтая песчаная кайма у основания - пляж. На нем тяжелой плитой серое скалистое плато, примерно втрое превышающее деревянные одноэтажные строения, которые каким-то образом прилепились к крутому борту плато...

Хотя корабль стоял на рейде с заглушёнными машинами, но их шум настолько стал для меня привычным и обязательным, что казалось, этот шум все продолжается, исходя от неба, от воды, от всего окружающего и, войдя в мою голову, заставляет сосредоточиться только на нем.

Но вот в этом ровном шуме пробились необычные звуки. И даже послышалось что-то похожее на членораздельное. Я вскидываю голову и вижу: над островом несметное количество кайр. И явственно слышу тысячеголосое, всепоглощающее "айр-р-ра! айр-р-ра! айр-р-ра!"

Здравствуй, чудо-земля! Здравствуй, чудо-остров! В ответ слышу слегка приглушенный мощный раскат: то ли земля затряслась, то ли вдали прогремел гром.

А чудо-земля измеряется не километрами - всего лишь метрами. И выражаются ее размеры следующими цифрами: длина - 628, ширина - 60-80, западный пляж шириной от 8 до 12, восточный - от 12 до 30. Размеры плато еще меньше: длина - 439, ширина - около 30, высота - до 16,8. И все. Остров голый. Кое-где покрыт саблевидной травой, о края которой при неосторожном обращении можно порезаться. Называется "мягкий колосняк". Ничего себе - мягкий...

На чудо-земле нет пресной воды. И нет здесь ни наземных зверей, ни пресмыкающихся... Летом здесь обитает около 200000 котиков, до полумиллиона кайр, две трясогузки (поселились только недавно и уже вывели крохотных птенцов), тысячи чаек, десятка четыре промысловиков и научных сотрудников. На прибрежных камнях нежатся ленивые и равнодушные нерпы...

А на плато буквально "живого" места нет, немыслимая кипень черно-белой массы. Теснота невообразимая.

Не надо долго изучать кайр, чтобы убедиться, что они прямостоячие. Если бы не слишком длинный шиловидный клюв, кайры очень походили бы на маленьких пингвинов: тот же прямостоячий корпус, та же белоснежная манишка при черном сюртуке. Размерами птицы больше голубей и ненамного меньше ворон. Перья плотные, тесно облегают обтекаемое тело. Крылья узкие и короткие, приспособленные для продвижения под водой: там они служат в качестве весел или загребных плавников. С их помощью кайры, как и пингвины, развивают под водой достаточную скорость, чтобы догнать рыбу - основную добычу. Зато чтобы подняться в воздух, кайра долго разбегается, часто махая крыльями и перебирая лапками, - отталкивается от водной поверхности. За птицей обычно несколько секунд мерцает и переливается узкая длинная дорожка.

Кайра в полете обращает на себя внимание своей чрезмерной суетливостью. Но это идет не от "характера" птицы. Это необходимость. У нее крылья маленькие, и, чтобы держаться в воздухе, ей необходимо работать крыльями намного чаще, чем это делают ширококрылые птицы: вороны, к примеру, или чайки. И, конечно же, кайра совсем не может парить: площадь крыльев слишком мала. Она может только планировать...

Кайра не может сразу взлететь с ровной твердой поверхности. Чтобы воспользоваться крыльями, кайра обязательно подойдет к краю уступа и, подобно опытному спортсмену-ныряльщику, очертя голову бросается вниз. Птица вначале планирует, круто падая. Потом, будто опомнившись, неимоверно часто работает крыльями и у самой поверхности песчаного пляжа трудно и мучительно переходит в горизонтальный полет.

Однажды я сидел на пляже и смотрел на привычную кипень птичьего базара. Одни возвращались с моря к своим гнездам, другие срывались с плато покормиться. И почти каждая слетевшая птица рискованно близко проходила над пляжем. Для одной из кайр, которая слетела с нижнего уступа скалы, тот прыжок оказался последним. На ее беду, прямо по курсу стояла пустая бочка из-под пресной воды. Кайра не сумела выправить полет - высота для этого оказалась недостаточной. Она угодила в злосчастную бочку с не меньшей точностью, чем баскетбольный мяч, который находит "корзину", брошенный рукой опытного спортсмена.

Несколько раз видел, как кайры, которые при падении на песчаный пляж счастливо отделывались лишь легким испугом, непременно топали к воде, поспешно ныряли и, только пройдя полосу прибрежного прибоя, разбегались и поднимались на крыло...

Стоит кому-нибудь неосторожно подойти к изгороди, за которой начинается кайриное царство, птицы приподнимаются над своими гнездами и, беспокойно озираясь, отходят стеной. При большом беспокойстве ближние оттесняют дальних и буквально сталкивают их с плато. И лишь крылья спасают тех, кто занял не очень удобные "квартиры". Когда кайры отходят, на тех местах, где они сидели, обнажаются гнезда.

Слово "гнездо" применительно к кайрам имеет весьма условный смысл. Гнезда как такового нет. Никаких хитрых сооружений или приспособлений кайры не делают. Кладут яйцо прямо на скалу, в которой находят чуть заметную выемку, или просто на сколько-нибудь ровное место. Иногда, если материал позволяет, кайра лапами выскребает себе ложе, опять-таки едва различимое даже на близком расстоянии. Очевидно, эта работа требует много времени и постоянных усилий - ведь все-таки скала! Пусть не гранитная, пусть из прессованного глинистого сланца, но материал достаточно прочный.

При теснотище, без которой трудно представить жизнь кайры, легко неосторожно задеть свое или чужое яйцо. И имей это яйцо привычную для нас овальную (как у курицы) форму, не миновать катастрофы - пришел бы конец кайриному роду. Но мудра мать-природа! Она придала яйцам кайр форму конуса с расширенным основанием. Заденешь такое яйцо - оно повернется вокруг широкого конца, но останется на месте. Или сдвинешь невзначай его на пологий склон - яйцо не скатится, повернется удлиненной тонкой вершиной конуса вниз, покачает ею из стороны в сторону, как бы определяя степень опасности, - и беда миновала.

Кайра заметно меньше курицы, но яйца у нее вдвое больше. И это, конечно, не случайно: чтобы яйцо, даже при конусообразной форме, имело большую "остойчивость", нужно иметь большую массу.

И рисунок на яйцах кайры "продуманный": крапинки и темные разводы на светлом фоне. Надо полагать, что они играют роль камуфляжа. Это и понятно: ведь кайра кладет яйца на открытом месте не прячет, как это делают дикие утки. А врагов у кайры много: вороны, те же чайки, которые в изобилии населяют нижние выступы скалы...

Кайры не взяли на вооружение активную самозащиту. Мне много раз приходилось видеть, как ведут себя крачки - маленькие чаечки, когда над их колонией появляется ворона. Десятки остроклювых птиц дружно, с криком набрасываются на пришельца, поочередно пикируют ему в спину и в хвост. Донимают до того, что вор обычно бежит не солоно хлебавши.

А тут вороны спокойно летают над несметным скопищем кайр - довольно сильных птиц, но не решаются спуститься в их гущу: все-таки страшновато, ты один, а их - тысячи. Кайры же еще теснее прижимаются к своим яйцам с толстой прочной скорлупой, поводят головой, следя за вороной и как бы моля: "Мое яйцо такое же, как и у всех. Обойди меня, ведь вокруг так много других!"

Ворона садится в стороне, внимательно и деловито оглядывает выступы и карнизы. Пристально смотрит в одну точку. Ага, так и есть! Вон на том выступе оно лежит. Хозяйка гнезда в это время гоняется за рыбешками в прибрежном мелководье. Может скоро вернуться. Надо спешить! Хищный торопливый взмах черными крыльями. Точно выполненный пируэт. И миг, только миг задерживается ворона у гнезда. И, не успев сложить крылья, тут же взмахивает ими. Ворона уносит яйцо на глазах у сотен тысяч кайр, которые как бы вздыхают одновременно: "Пронесло на этот раз".

А та мамаша, которая гонялась за рыбешкой, когда в ее дом пришла беда, вернется на свой выступ, не найдет своего яйца, недоуменно повертит головой. И нет, не уступит она места, с таким трудом отвоеванного у соседок. Она вновь станет мамой. Может быть, на этот раз она будет внимательнее и осторожней.

Свойством кайры приносить яйцо по второму, по третьему разу умело пользуются на острове. "Бесплатный курятник" - так называют птичий базар на острове Тюленьем. Это определение как нельзя точно говорит о сложившемся положении с птичьим базаром. Именно "курятник", для собственных нужд.

Несколько человек очень осторожно оттесняют кайр и подбирают яйца. Потом неизменный и незаменимый шеф-повар Федор Ехименко, едва ли не единственный в мире специалист по яичницам из кайровых яиц, подаст к столу диковинное блюдо.

За сезон здесь используют для своих нужд до 12000 яиц. И только! Больше никакого применения не находит у человека Кайровое Царство острова Тюленьего. Правда, в недалеком прошлом находились деятели, которые "использовали" это богатство. Остров тогда был в ведении Южно-Сахалинского зверосовхоза. На остров совершали налет, огораживали его сетью и сгоняли в нее птицу. И десятками тысяч, живой и битой, возили в совхоз, на корм зверям. Об этом начальник промысла Владимир Мануйлов говорит с каким-то внутренним, скрытым гневом. Такое "хозяйское" отношение говорит о том, что часто еще человек не может с толком распорядиться тем богатством, которое природа сама дает ему в руки. А при умелом хозяйствовании яйца Тюленского птичьего базара могли бы найти потребителя...

Чтобы закончить с пернатым населением острова, скажу, что здесь гнездятся некрупные, размером с галку, темные птицы. Тоже прямостоячие и с горбинкой на мечевидном носу. Это тупики-носороги. Они выдалбливают себе норы и ведут скрытный, ночной образ жизни. Гнездятся также и чайки-моевки...

Около причала сбрасываются отбросы после мездрения. И там постоянна толпятся похожие на серых чаек птицы-глупыши. Они удивительны тем, что у них слабо развито чувство страха. Вьются они буквально на расстоянии вытянутой руки...

В эту весну, на радость людям, остров облюбовала парочка трясогузок. Их милое чириканье пробивается сквозь рев секачей и сквозь пронзительный, как наступательное "ура", крик кайрового базара. На этом открытом всем ветрам и штормам острове щебетанье милых птичек вызывает у зверобоев прилив теплоты...

...Пасть его напоминает тигриную: красная и те же громадные загнутые клыки. Сравнение пришло позже. А сейчас я резко отпрыгнул назад. Наблюдательная будка затряслась, будто в нее врезался самосвал. Пасть клацнула в полуметре от моего лица, обдав жарким тошнотворным духом. Больше я не стал открывать нижнее наблюдательное окошко. Ну его к богу! У него шея, как бочка из-под бензина, - толстая, круглая, вся в буграх мышц. И длинная. И владеет он ею, словно заправских фехтовальщик шпагой. Выпад - и грудь другого секача зияет большой раной. А он резко поворачивается вправо. И вовремя. Тот секач давно ждет удобною мига, чтобы нанести решающий удар. Схлестнулись грудью - в каждом по нескольку центнеров. Торопливо рвут друг друга. И изо всей силы толкают грудь в грудь.

Пока секачи дерутся, я наблюдаю за ними. Головы у них относительно маленькие, вытянутые, формой своей напоминают мышиные: заканчиваются остро и украшены длинными светлыми жесткими усами. Голова переходит в толстую шею, которая, утолщаясь, переходит в еще более толстую грудь с могучими плечами, от которых отходят две короткие тумбы - култыши с длинными лопастями - ластами. На ластах, как рука человека сквозь рукавицу, проступают пять пальцев. Когти обнажаются далеко от конца плоского плотного ласта. На суше ласты явно мешают котику. И при движении котик отворачивает их в сторону, опираясь о землю основаниями - тумбами.

Морской котик

Морские котики

Тело прогонистое, длинное, от могучей груди быстро "худеет" и заканчивается далеко отведенной назад тонкой "талией", от которой веером отходят черные, похожие на краги большие перепончатые ласты...

Кот скачет тяжело, как уставшая ломовая лошадь, совершая при этом полутораметровые прыжки. Ненамного хватает его! Попробуй закованный в сало, как в броню, с натянутой поверх густой шубой упражняться в беге и прыжках! А сало и в самом деле играет защитную роль. Оно не только предохраняет от переохлаждения в море. Без него не обойтись в жестоких битвах. Сало делает кожу упругой... Такую же защитную роль играет и грива, намеченная на шее и плечах половозрелых самцов.

На суше котики неповоротливы. Но в воде... Одно загляденье! Грациозные нырки. Какие-то немыслимые пируэты, исполняемые с изяществом лучших гимнасток. Дельфиньи прыжки! Наблюдаешь за котиками, и невольно приходит мысль: котики любят красоту. В воде они играют без устали. Впечатление такое, что они соревнуются между собой в совершенстве движений. Но стоит бросить взгляд на пляж, как исчезают волшебство и идиллия...

...У первого секача, который минутой назад едва не поставил под сомнение прочность моей головы, нет левого глаза. Шрам зарубцевался. Но пустая глазница, прикрытая усохшим веком, слезоточит: клиновидный подтек под нею как темная заплата. На обтекаемых плечах взбугренные, толстые, как пеньковый канат, рубцы. И рубцы, и пустая глазница - свидетельство многолетней борьбы за право называться сильным...

Самцы котиков крупнее самок во много раз. Если средний вес самки около 30 кг, то самца - около 250. Отдельные экземпляры достигают 350 кг. Подобной разницы в размерах между самцами и самками не наблюдается ни у одного вида ластоногих...

У котиков нет вожака стада. И стада как такового нет. Котики уходят на юг в разные дни группами. В море эти группы рассыпаются...

Как-то в конце октября я возвращался на Сахалин с Курильских островов. И где-то посредине Охотского моря обратил внимание на какой-то крупный темный предмет, лежащий по курсу нашего судна. "Предмет" оказался большим секачем. Он лежал на спине головой на юг и высоко поднял над собой задние ласты, до иллюзии напоминающие гигантские черные руки. Мне вспомнились эпизоды из нивхского эпоса, где говорится, как путешественники, блуждая в тумане на своих утлых лодчонках, натыкались на морских злых духов, и злые духи тянули из пучины свои большие руки, чтобы перевернуть лодки мореходов...

Тот секач был не один. Вплотную с ним раскачивались на пологой волне по крайней мере еще два котика, размерами своими намного уступающие секачу - то ли самки, то ли подросшие детеныши. Ученые, изучающие биологию котиков, утверждают, что зимой котики делят Тихий океан на разные "сферы влияния" в зависимости от возраста и пола, т. е. секачи обитают в одной части океана, самки - в другой, молодняк - в третьей, и притом изолированно от взрослых. И соответственно пути, ведущие к местам обитания, разные. Но в тот день я видел секача и вместе с ним то ли самок, то ли детенышей. А может быть, секача, а с ним самку с детенышем? Что это, случайность?

Котики плывут через море группами и в одиночку. Здесь тоже не обошлось без "умного" вмешательства матери-природы, позаботившейся о сохранении всех своих детей. В открытом море котиков ждет много опасностей: акулы, касатки. Большое стадо - легкая добыча для них, а стоит рассыпаться по всему морю - попробуй перелови!

Разрозненными группами, а то и в одиночку пасутся котики у теплых берегов субтропической Японии и Южной Кореи. Полгода набираются они сил. Но наступает время, когда котик, находясь в тысячах километрах от своего малюсенького, затерянного в безбрежии океана куска скалы, определяет: путь к нему свободен - льда там уже нет. И точнее опытнейших штурманов с их сложнейшими навигационными приборами, воплощающими самые последние достижения человеческого ума, прокладывает дикий зверь путь к заветному острову.

Первыми приплывают матерые секачи. В мае, едва лед отойдет от Тюленьего, появляются победители сверхгигантского марафона. Тяжело отфыркиваясь, выходят они из пенного прибоя и, будто не веря в окончание немыслимо длинного пути, устало оглядывают подернутый туманом пустынный берег, где они родились и где вскоре родятся их многочисленные дети.

Богат и разнообразен пернатый мир острова Тюлений

Богат и разнообразен пернатый мир острова Тюлений

Богат и разнообразен пернатый мир острова Тюлений

Не спешат эти первые. Их бывает всегда единицы. Лежат они, растянувшись у полосы прибоя. Лежат пластом. Волна накатывается на них, шевелит ласты, холодит спины, щекочет плечи, шею. Хорошо!..

Лежат первые секачи сутками. Спят, убаюкиваемые мерным шумом наката. Изредка поднимают головы, оглядывают более чем полукилометровый пляж. И видят: то здесь, то там появляются такие же, как они, уверенные в себе, темные, лоснящиеся от воды глыбы. С каждым днем их становится больше и больше. Первый рев прокатывается над молчавшим полгода островом, срывает с утесов камни, чаек, еще немногочисленных кайр...

А в это время из разных районов океана каждый своим, но таким же точным, как у первых секачей, путем плывут к маленькому, затерянному в безбрежии скале-острову сотни тысяч других котиков: секачей, самок, полусекачей, молодняка. Каждый, кто избежит смерти в океане, найдет его, этот островок. Они предпочли его тысячам других, похожих на него. Почему именно его? Это известно только котикам.

А в это время на противоположную сторону острова высаживается другой десант - люди. И у них тоже свои волнения и заботы. Начальник промысла Владимир Леонидович Мануйлов зиму и весну потратил на многочисленные хлопоты: ездил в Ленинград и Америку - сдавал прошлогодние шкуры, пробивал в руководстве Южно-Сахалинским рыбокомбинатом, "цехом" которого является промысел на Тюленьем, всякие организационные вопросы и свои задумки, комплектовал бригаду, строго отбирая кандидатов. У кандидатов свои волнения, личные. Что касается старейшего зверобоя Ивана Петухова, он спокоен. Спокоен и красив, с жестким взглядом рабочий Володя Королев, опытный зверобой...

А на западном побережье Сахалина всю зиму обрабатывал материалы прошлого сезона симпатичный кореец, молодой ученый Влас Матвеевич Когай, заведующий лабораторией морских котиков СахТИНРО (Сахалинское отделение Тихоокеанского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии). За день до отхода промысловиков Когай появился в Южно-Сахалинске, чтобы влиться в ряды "десантников".

Незаметно в суете подготовки жилых и производственных помещений после жестокой зимней трепки, установки полевой лаборатории, строительства нового причала (прошлогодний унес лед) пройдет несколько недель.

А за это время остров постепенно оживет, огласится криком кайр и ревом секачей. Уже почти весь восточный пляж будет в темных больших вкрапинах, отстоящих друг от друга примерно на одинаковом расстоянии. Это секачи, которым от девяти лет и больше, владыки будущих гаремов, уже заняли лучшие участки. Наблюдения показывают, что матерые секачи из года в год занимают и удерживают одни и те же "квартиры".

А на лежбищах уже идут бои. Сильные оттесняют слабых с лучших мест. Бьется секач за право быть сильным, проигрывает бой и уступает место победителю. И следующий бой с другим, тоже "бездомным", секачом проигрывает. Его оттесняют все дальше и дальше от лучших, гаремных, участков пляжа. С менее сильными здесь не церемонятся - изгоняют за пределы гаремного пляжа, лишают возможности спариваться.

Шести-семилетние полусекачи на первый взгляд мало чем отличаются от секачей - разве только размерами да недоразвитой гривой. Они охотно преследуют самок, но раз нарвавшись на секача, теряют "желание драться за "самоутверждение". Тоскливо торчат они у уреза воды. Иногда пытаются подловить проходящих мимо самок. Далеко не всегда им это удается...

Богат и разнообразен пернатый мир острова Тюлений

Спустя какое-то время подходят измученные долгой дорогой самки. Беременные на последней стадии, выходят они на твердь и, увертываясь от неловкого внимания глупых полусекачей, прорываются нетвердыми, припадающими скачками к гаремному пляжу. Проходящую самку норовят схватить и удержать у себя секачи. Но секачи больше пекутся о своем месте: отойди на минуту - и недремлющий бездомный нахал вселится в твою "квартиру". Изгонять нахала - шкуру себе портить. Хорошо, если только шкуру...

Скачет самка мимо оскаленных пастей и страстных взглядов. И вдруг будто натыкается на стену, останавливается у какого-то секача, радостно шевелит ластами и, похоже, улыбается. А тот, будто у него что-то внутри взорвалось, взревывает, страстно фырчит. Торопливо обходит самку со всех сторон, будто говорит: "А ну-ка, как ты нынче выглядишь?" Потом надолго замирают нос к носу. Целуются?

К вечеру вокруг счастливого секача собирается уже несколько самок. А пройдет еще неделя-две, и его плотно со всех сторон обложит гарем из десятков самок. Через несколько дней появятся маленькие черненькие большеголовые детеныши. Они рождаются зрячими и сразу ковыляют на своих слабеньких ластиках. И блеют тоненько: просят молока.

К концу июня почти у всех секачей появляются гаремы. У кого больше, у кого меньше. Главное - занять место. И отстоять его. То есть себя. А самки найдут хозяина пустующей квартиры.

...Одноглазый схватил своего соседа - Рваную Ноздрю- за шею. Трясет головой, пытаясь поглубже вонзить клыки. "Конец! - подумалось мне. - Сейчас перехватит горло и... конец". В подобной ситуации почти у всех наземных хищников борьба заканчивается смертью одного из противников. Но это у наземных, только не у морских котиков. Рваную Ноздрю спас толстый слой сала. Он не пропустил клыки до опасной глубины. И не дал зубастой пасти удержать горло: упругое сало действовало как сжатая пружина. Победа казалась близкой, но пасть уже устала и начала потихоньку разжиматься. И в тот миг, когда Одноглазый попытался перехватить половчее, Рваная Ноздря вырвался и сам нанес удар. Схватили соперники друг друга за шеи. Но не на зубы в данном случае они надеялись - на силу. Уперлись грудь в грудь, широко расставили передние ласты. Напряглись - глаза красные, шеи в складках, плечи в буграх. Задние ласты в песок вонзились. Кто кого столкнет?

Идет бой. Упорный бой. Одноглазый от усилий даже приподнимается на ластах мостом. Видно, ему очень тяжело выдержать натиск соседа. Но Рваная Ноздря чем-то обеспокоен. Это зашевелился его гарем. Чего доброго, другие секачи перехватят жен! Да и самки поглядывают по сторонам.

За боем наблюдал еще один секач. Девятилетний. Он чуял в себе силу и нервно прохаживался возле уреза воды. Он видел, как Одноглазый покинул место. Правда, там еще нет ни одной самки. Но главное - было бы место! А самки придут. Решившись, собрался с силами и мощными прыжками пошел к намеченной цели. Ближние "женатые" секачи всполошились: лезет вор, бей его! Наперерез молодому зеленовато-серебристому секачу выскочил из многочисленного гарема бурый владыка. Он уже давно лежит на завоеванном месте. Солнце обожгло его шубу и сделало ее огненной. У него тридцать жен...

Бей вора! Мощный удар грудью кинул молодого секача в сторону. Но он удержался на ластах: центр тяжести у морских котиков находится низко, и это придает им невероятную устойчивость. Я потом наблюдал сотни схваток, но ни разу не видел, чтобы секач был сбит на бок или опрокинут на спину. Молодой секач сумел убежать от матерого. И продолжал мощно идти к подножию плато.

Одноглазый слегка попятился, ни на миг не спуская глаз со своего противника. Опытный боец, Рваная Ноздря, знал, с чем это связано. Он еще знал, что наступил удобный момент добить противника - помощь идет. Но как поведет себя тот молодой, когда станет соседом? Если прорвется... Если прорвется... у него силы свежие. Да, как он себя поведет?

А на молодого набрасываются женатики - и слева, и справа, висят на его плечах. Молодой сбрасывает их и продолжает идти. Осталось уже немного. Но тут с двух сторон накинулись на него могучие секачи. А спереди набросился Одноглазый. Зажали молодого в мертвые тиски: ни вперед ему, ни в сторону, ни назад. Уже не рев - хрип вырывается из горла. И чтобы хоть как-то освободиться от насевших противников, он наносит удары клыками. И - о, спасение! Вырвался молодой из тисков и напрямик, по гаремам, - в море. Его преследуют матерые секачи. Скачет молодой не разбирая дороги, давит самок и новорожденных. Вот один детеныш попал под могучие ласты и извивается в предсмертных судорогах. Вот второй. Третий. Шестой. У одной самки только минуту назад появился детеныш - черненький, с голубовато-мутными глазками. Раскачивается на. слабеньких ластах. Тоненько блеет - то ли удивлен своим появлением на свет, то ли просит грудь матери. Прямо на него, спасая свою жизнь, несется секач. Ослабевшая мать торопливо хватает детеныша за загривок и судорожными движениями норовит уйти от беды..

Едва унес свою шкуру молодой секач. Сил только-только хватило добраться до прибойной полосы. Сунул голову в набегающую волну - вода омыла голову и плечи...

Улеглись гаремные секачи, успокоились. Одноглазый вновь занял свое пустующее место. И Рваная Ноздря вернулся к своему беспокойному гарему. Две наиболее строптивые самки воспользовались сутолокой, покинули гарем. Одну из них Рваная Ноздря догнал в два прыжка, схватил за спину и бросил через плечо в центр гарема. Ударилась самка с лету, прижалась к песку, покорно притихла. Другую догнал уже в пределах следующего гарема. Та, поняв безнадежность своего положения, обернулась к владыке и - это надо видеть! - устремилась с ласками, словно провинившаяся неверная жена.

Поздно! Из центра гарема, одним прыжком перемахнув через десятки тесно лежащих жен, выскочил гривастый бурый секач. Рваной Ноздре не до ласки. Резко схватил он самку за спину, дернул вверх. Поднял, как кошка котенка. Но в отличие от кошки, секач груб и яр. Самка беспомощно повисла в метре от земли - кожа оттянута мешком. Кажется, еще миг - и она лопнет, расползется. Самка понимает свое отчаянное положение. Здесь лаской не возьмешь. Есть маленькая надежда на спасение. Изогнувшись змеей, она изо всей силы всадила свои острые клыки в нос владыке. Самец рявкнул, мучительно угнул голову, вот-вот отпустит ношу. Но тут бурый секач длинным выпадом поймал самку за ласты. Рваная Ноздря, забыв о невыносимой боли, дернул всем корпусом - ужасный вопль перекрыл рев сотен гаремных секачей. Бурый не отпустил самку. Рывок! Еще рывок!.. Рваная Ноздря, ослепленный гневом и яростью, не чувствует запаха крови, стекающей по его челюсти и груди, и не ощущает, что его ноша вдруг стала легче. Донес до гарема, бросил с краю. Сам хлопотливо обошел самок и занял свое ложе посредине услужливо-ласковых, притихших жен...

...Прилив отрезал у котиков половину жилищной площади. Тысячи и тысячи бездомных плавают за прибойной чертой. Одни покоятся, лежа на спине и высоко задрав над водой ласты. Другие кружатся в огромном хороводе. Третьи гоняются друг за другом, соревнуясь в ловкости и быстроте.

Самкам жарко. Вода совсем рядом, в нескольких метрах. Надо бы нырнуть в волны, прохладиться... Но ревнивый и жестокий секач хоть и лежит с закрытыми глазами, но дремлет чутко. Он может неправильно понять намерение самок. Тогда будет кровь. К тому же у уреза воды всегда торчат холостяки. И сообразительные самки находят выход из трудного положения. Они, словно, сговорившись, снимаются разом. Изящные серебристые тельца потоком текут в море. Глядя на храбрых, сметливых соседок, срываются и другие гаремы. Большая часть пляжа в движении. Глаза у холостяков разбегаются от нежданно-негаданного обилия самок. Секачи мечутся то вправо, то влево. Но не зря сказано: за двумя зайцами погонишься... Еще мгновение, - и весь поток уже наслаждается прохладой. Волны омывают изящные тельца и, как по волшебству, меняют серебристый цвет в темный. Магическое действие воды проявляется в другом. Холостые секачи, поздно поняв свою оплошность, бросаются за последними самками. Но те успевают добраться до воды, а в воде самки куда проворнее массивных самцов. Здесь им не страшны безжалостные клыки секачей.

Гаремы оголяются. Лишь владыки бурыми пятнами обозначают занятые места. Они знают непреложный закон котикового общества: главное - место. И действительно, через какое-то время, накупавшись вдоволь и вобрав в себя прохлады, самки текут в обратном направлении. Пустоты вокруг владык заполняются темными тельцами, которые под солнцем вскоре превращаются в серебристые. Владыки поводят клювовидными головами, осматривая свои гаремы. Похоже, что они считают, все ли жены вернулись домой.

Ближе к подножию плато грудятся малыши. Они группируются в так называемые "ясли", где матерям легче их найти.

Мне не однажды приходилось наблюдать, как некоторые самки беспрепятственно проходили владения ряда секачей, озабоченно ступая по своим замершим в страхе и страстном ожидании подругам. Это самки, скорее всего, уже покрытые. Они не вызывали у секачей каких-либо эмоций. Разве только недовольство за излишнюю суматоху: гаремные самки завистливо хрипели на свободно разгуливавшую подругу, то и дело норовили укусить ее. А она, игнорируя все и вся, ковыляла себе, спотыкаясь о многочисленные тела, получая тумаки и оскорбления. Ковыляла и призывно блеяла, внимательно вслушиваясь в ответный многотысячный хор и пытаясь поймать в этом пестром многоголосье зов своего дитяти...

- На Тюленьем плотность котика в настоящее время достигает такой величины, когда рост численности стада сопровождается увеличением смертности.

Это говорит заведующий лабораторией морских котиков СахТИНРО Влас Когай. И это означает, что мы сегодня имеем поголовье котикового стада гораздо меньше, чем могли бы, если бы остров Тюлений имел не столь крохотные размеры.

А Мануйлов, производственник, с рвением истинного хозяина вот уже который год ломает голову над важнейшим практическим вопросом: что и как сделать, чтобы дать возможность Тюленскому стаду разрастись? Пляж не растянешь. Теснота невообразимая. Лишь этим объясняется такое явление: сбитые в кучу, словно группа пленниц, самки, а по окружности, словно стражи, несколько самцов. Это "коллективные гаремы" - явление сугубо местного происхождения.

Начальник промысла понимает пределы своих возможностей. И если положение с котиковым лежбищем на Тюленьем вызывает у него тревогу, а отсюда и неодолимую потребность действовать, то, по-видимому, как действовать, ему не очень четко видится. И потому, естественно, практик-производственник ждет решительного, более действенного вмешательства науки.

Несколько лет назад работники котикового промысла (не от хорошей жизни) пошли на шаг, последствия которого, на мой взгляд, еще скажутся. Чтобы хоть как-то разрядить плотность гаремного пляжа, они решили пустить часть котиков наверх, на плато, отобрав у кайр едва ли не треть их владений. Для этого пришлось буквально "снести гору".

- Хорошо, что хоть наше непосредственное начальство - руководство Южно-Сахалинского рыбокомбината - понимает нас! Помогли всем, чего мы просили, - говорит Мануйлов.

А снести гору можно было только "тихим" способом: взрывы здесь противопоказаны. Наняли бригаду каменщиков, и те кирками потихоньку снесли крутой склон плато, сгладили его под таким углом, чтобы зверь мог взбираться наверх, на "второй этаж".

Котики, занятые продолжением своего рода, то и дело поглядывали наверх и сердито рычали, когда на их головы сыпались камни.

- Это было в 1965 году. Мы подготовили новую площадь, отгородили. Она получилась вместительной - как-никак 4500 квадратных метров. Отгородили и ждем. На пляже давка. "Но наверх зверь не шел. В чем дело? Неужели напрасно столько труда затратили? Но ведь мы знаем: котик, как и сивуч, хороший скалолаз. Но наверх зверь не шел. Старый зверь где родился, там и живет, не любит менять место. В августе, когда гаремы уже начали распадаться, а старые самки стали уходить в море питаться, наверх полез черныш-молодняк. За ним - самки. За самками - полусекачи. Безгаремные секачи не выдержали наглости своих младших братьев, поднялись наверх и стали распоряжаться там.

Мне приходилось видеть, как из моря выходили крупные секачи и, не останавливаясь, напористо мчались к подножию пологого склона. Владыки гаремов били их, но не так активно и дружно. Скорее, устрашали. По-видимому, они знали, что эти секачи не с пляжа, и не претендуют на их "квартиры". Секачи обычно одним духом добирались до середины пологого склона (подъем тянется метров на двадцать), какое-то время отдыхали, напряженно упираясь ластами в потертый склон, и уже потом медленно, тяжело подтягиваясь сильными передними ластами, поднимались на новую площадь, названную "верхним пляжем".

В настоящее время там поселилось около 10000 зверей. Там тоже есть свои "детские площадки", где растет, набирается сил множество черненьких, родившихся на "пляже", подаренном человеком котиковому роду.

- Как наука отнеслась к вашей затее? - спросил я.

Мануйлов без промедления (видно, вопрос взаимодействия науки и практики давно занимает его) сказал:

- Ученые - народ консервативный. Наши идеи они чаще всего встречают в штыки: ломаешь, мол, устоявшиеся нормы, палка, мол, о двух концах. Бог знает, может, где-то они и прав... Наверх полез молодой секач, тот, кого изгнали сильные, матерые самцы. Возможно, это скажется потом. Биология... Вот так.

Мануйлов, биолог-охотовед и практик-промысловик, задумчиво молчит, почему-то потупив глаза. Потом тряхнул головой, словно изгоняя завладевшие им на миг сомнения, говорит:

- Я не мог терпеть дальше: ведь на гаремном пляже гибнет до сорока и более процентов щенков. Шторма тут, цунами, сами же секачи топчут. До сорока и более процентов!

Я смотрю на Мануйлова и думаю о том, что не надо было все-таки нарушать неприкосновенность плато. Ведь острову с его мизерными размерами и непрочным цоколем из прессованной глины и так трудно рассчитывать на вечность. А тут скололи ему бок! Котик, карабкаясь по склону, сдирает с него кусочки породы. Кусочек за кусочком, кусочек за кусочком вниз, безвозвратно, в море. А тут еще дожди, ветры, волны. Очень сильные штормовые волны теперь беспрепятственно взбегают по открытому склону высоко и, скатываясь, уносят кусочки породы.

Усилиями Сахалинрыбпрома при помощи СахТИНРО предпринят еще один шаг: в центральной части гаремного пляжа, там, где скученность особенно велика, поставили деревянную площадку на сваях, чтобы хоть как-то увеличить площадь лежбища. Молодые самки и молодые секачи пошли и на этот искусственный пляж. Под настилом продолжают свою жизнь существовавшие ранее гаремы, копошатся новорожденные. Но под настилом нет солнца, под настилом - тень и сырость. Как это отразится на биологии части котиков, а через них и на всем стаде?

Была попытка осуществить переселение котиков на ближайший мыс Сахалина - мыс Георгия, что выдается в Охотское море напротив острова Тюленьего. Эта идея была выдвинута еще С. Д. Перелешиным.

- Мы хотели осуществить ее. Руководствовались тем, что котик возвращается туда, где родился. Ученые в решающий момент не пошли с нами. Инспекция встретила в штыки: нарушаете, мол, гаремную жизнь. К моему счастью, наше руководство плохо разбирается в котиках - приняли, как я говорил. Дали "добро" и выделили средства. Весной у мыса Георгия нашли большой пляж, похожий на островной. Правда, он не каменный - земляной. И травой покрыт выше прибоя. Мысль такая: отловить беременных самок и перевезти на Георгий, чтобы они там родили в загонах. Отловили тридцать три самки. Ощенились тридцать одна - две просто с обвисшими брюхами были. Держали в загоне, чтобы облежались.

Привезли туда трех секачей. Продержали семь дней и открыли загон. Самка, по биологии, семь дней должна кормить щенков, потом уходит на шесть дней в море - питаться. Как привезли секачей, один, который посильнее, сразу отогнал двух. Когда открыли загон, оба секача убежали обратно на Тюлений. Мы не уследили, покрыты ли самки. За один день самки поуходили. Сначала секач хватал их, отбрасывал назад. В конце концов он остался один, в гордом одиночестве. А потом тоже ушел.

Тюлени

Четырнадцать дней мы ждали возвращения самок. Надеялись, что у самки материнский инстинкт стойкий. Оказалось, ерунда. Все они помчались на Тюлений.

На острове забой, мясо гниет, а катер у нас один. Пришлось перевезти сильно отощавших щенков на Тюлений. Пометили их и выпустили на гаремный пляж. Потом видели: два щенка питались. Может быть, и остальных нашли матери, но разве в такой массе уследишь?

Как-то, когда я уже смирился с неудачей, нас выбросило штормом на берег мыса Георгия. Знакомый лесник говорит: "А почему вы не всех щенков забрали? Там самка все плавает, отвечает на крик с воды". Я на коне махнул на Георгий. Нашел щенка на лесине. Он тут орал и умер тут же. Самка выходила много раз на пляж - я это видел по следам. Выходила, но не шла в траву. Труп еще свеженький...

Этот неудавшийся эксперимент был проведен в 1965 году. Сейчас, по прошествии времени, Мануйлов четко видит все его минусы и плюсы. И считает: с учетом ошибок, с помощью науки эксперимент надо продолжать.

И еще одна мысль волнует его: расширение лежбища новыми способами. Решение подсказал случай. Несколько лет назад на южный мыс острова выбросило ржавый металлический корпус какого-то судна. Вокруг корпуса течением намыло песчаную косу, и южный мыс увеличился на несколько сотен квадратных метров.

А что, если притащить и потопить у острова негодные к эксплуатации суда? К чему это приведет? Ведь работа течения бывает не только созидательной, но и разрушающей. Отсюда - необходимость в тонкостях изучить характер и гидрологический режим хотя бы залива Терпения и близлежащей части Охотского моря. Но у Мануйлова таких возможностей нет.

Мануйлов взглядывает на север. Нет, не на мыс Терпения, который при закатном солнце синеет по-особому густо и маняще. От северного мыса острова до острова Сивучий Камень на протяжении нескольких кабельтовых видны буруны, в которых играют пестрые нерпы (их видно в сильный морской бинокль). Под водой на небольшой глубине тянется каменное продолжение острова Тюленьего. Оно просматривается сквозь воду. А что, если?.. Мануйлов не отводит взгляда, все смотрит на север. И говорит негромко, будто для себя:

- Эксперимент надо продолжать.

Я не мог знать, какой эксперимент он имел в виду. Спросить же - не решился.

Окончание в следующем выпуске альманаха.

Коротко о разном

Жителям эскимосского поселка Сиреники еще никогда не доводилось видеть такого зверя: в приморскую тундру, за сотни километров от тайги, забрела... громадная рысь.

Встретившись с нею, морской зверобой Иосиф Инмугье выступил в роли таежного охотника. Остается загадкой, что привело хищницу, живущую большую часть времени на деревьях, на пустынное побережье Берингова моря.

На Калачеевской ферме (Воронежская область) 2000 черно-бурых лисиц, а точнее - 1999, потому что одна из них - рыжая.

Эту обитательницу среднерусских лесов принесла сюда работница А. В. Шевцова. Лисице было немногим больше месяца, когда ее нашли в лесу. Гостья быстро освоилась на новом месте, и А. В. Шевцова "познакомила" Рыжуху с другим своим воспитанником - черно-бурым лисом Пушком. Он был выкормлен кошкой в доме Анастасии Васильевны. Пушок и Рыжуха стали одной семьей. И вот теперь у нее прибавление: четыре маленьких лисенка. Специалисты считают, что новое поколение будет крепким, а шкурки новорожденных красивыми.

Государственная комиссия присвоила высшую категорию качества охотничьему ружью "Иж-25" производства Ижевского механического завода. Двуствольное ружье "Иж-25" 12-го калибра предназначено для любительской охоты, а также для стрельбы на круглом и траншейном стендах. Уже три модели охотничьих ружей предприятия удостоены государственного Знака качества. Они экспортируются почти в 50 стран. Их замечательные свойства неоднократно подтверждались на крупнейших международных соревнованиях.