Тайга поманила (Феликс Штильмарк)

В последние годы Сергей Александрович стал все чаще вспоминать о далекой осени, проведенной когда-то в прибайкальской тайге. Отдаляемые временем картины былых таежных странствий не только не забывались, но становились даже ярче.

Знакомый московский охотовед посоветовал Сергею Александровичу ехать в Туву и дал ему письмо к директору охотничье-промыслового хозяйства, расположенного недалеко от Кызыла.

- Там тебя встретят, дадут какую-нибудь собачонку, чтобы белку искала (на хорошую ты, конечно, очень-то не надейся!), помогут забраться в тайгу, - говорил приятель. - Только ведь прогоришь, дорогу и ту не оправдаешь! Если бы у тебя была своя рабочая лайка, - другое дело, а так - пустая затея. Поедем-ка лучше в воскресенье гонять зайчишек.

Но Сергей Александрович уже не слушал советов и бегал по Москве, собирая разную таежную амуницию: топор, суконные брюки, теплые рукавицы...

Райцентр расположился в безлесной горной степи среди невысоких сопок, от которых так и веяло особой курганной древностью. В просторном дворе охотпромхоза было оживленно, часто подъезжали машины и мотоциклы, чувствовалась какая-то приподнятость и озабоченность. Несколько русских и тувинец с обветренными загорелыми лицами сидели возле забора. Сергей Александрович подошел к ним и вскоре узнал множество таежных новостей. Говорили, что белка вся уже "вышла" (то есть перелиняла) и теперь куда-то уходит из тайги, непонятно, в какую сторону. Кто утверждал, что все белки подались вверх по Енисею в Тоджу, кто думал, что ушли они на север за Большой Хребет. Сергей Александрович кстати припомнил старинную притчу эвенков о "хозяине тайги", проигравшем своих белок другому хозяину - так объясняли когда-то охотники причину беличьих переходов.

Директор промхоза встретил москвича радушно.

- Значит, решили отдохнуть от цивилизации? - говорил он, бросая на приезжего быстрые, лукавые взгляды. - Что же, места в тайге пока хватает! Конечно, лучшие угодья закреплены у нас за штатными охотниками, но и любителей мы не обижаем. Вот у меня сидят двое товарищей из Кызыла, отпускники, как и вы: они собираются заехать в зимовье на речку Бой-Хем. Возьмете его в компанию третьим? - обратился он к сидящим рядом мужчинам, которые не сводили глаз с будущего компаньона.

- А помощник-то есть у товарища или он белку сам искать будет? - спросил тот, что был " постарше.

- Собачку москвичу я дам, - ответил директор. - Знаешь мою Дамку, соболятницу? От нее щенку второй год, Белкой звать. Шустрая. Белку лает, может пойти и за соболем.

Со своими мешками, ружьями и тремя собаками охотники едва разместились в "газике". Вскоре машина выбралась из поселка и побежала широкой речной долиной. На окружающих сопках виднелись лиственные рощи, желтые поля на склонах сменились лесами.

- Сюда мы козловать ездим, самые здесь козлиные места, - сказал шофер.

- А маралить? - решил пошутить Сергей Александрович, озадаченный непривычным выражением.

- Мараловать, - без улыбки поправил шофер, - надо дальше в тайге, маралу тут делать нечего.

Миновав лесистый перевал, выехали в просторную долину, сплошь черную от ерниковых зарослей. Впереди белели заснеженные гольцы, казавшиеся отсюда вовсе невысокими.

- Там Саяны, Большой Хребет, - пояснил шофер. - За ним уже Красноярский край.

Горы постепенно подвигались навстречу машине, меняли свои очертания, становясь круче и выше. Накатанная дорога кончилась, "газик" пробирался сквозь ерники по старой колее, упругие жесткие ветви хлестали машину, она двигалась рывками, и наконец шофер выключил газ.

- Отсюда, мужики, сами доберетесь: недалеко. Тропа вон тем ручьем сама к зимовью выведет.

Выбитая копытами лошадей тропка то касалась крутого склона, то петляла в замшелом прирусловом ельнике. Огибая ерниковую низину, она чуть заметно приподнялась на пригорок. Здесь, на большой поляне, среди молодых лиственниц, кедров и сосен стояла охотничья избушка. Напротив, за долиной, оскалился каменным гребнем высокий голец, а вокруг по склонам гор привольно разбежалась тайга.

Сергею Александровичу с первого взгляда понравилось это место, и внезапно он почувствовал, что пришел домой, хотя видел эту избушку впервые. Весь его путь, начиная от дороги в аэропорт и кончая этим пешим переходом, вдруг приобрел смысл и цель. Конечно же, он стремился именно сюда, в эту избушку среди гор и лесов, ярко освещенную заходящим солнцем. Давно у него не было так легко на сердце, и даже спутники заметили эту неожиданную улыбку радостного удивления.

Как по команде сбросивши котомки, все трое присели на бревнышко и долго сидели молча. Потом, бегло осмотрев зимовье, убедившись в том, что оно исправно и печка на месте, охотники пошли обратно - за второй партией груза.

После нового перехода Сергей Александрович понял, какова бывает подлинная усталость. У него смыкались веки, нестерпимо хотелось чего-нибудь погрызть. Нет, не поесть, а именно погрызть, хотя бы сухарь или хлебную корочку... Николай сказал, что остаток барахла принесет один, и ушел как ни в чем не бывало, а Иван деятельно принялся за устройство нового жилья. Он прежде всего натаскал сухого лишайника и заделал щели между бревнами, затем заново переложил нары, принес свежего лапника, укрепил на стенах полки из каких-то дощечек. Туда легли спички и пачки с махоркой, разместились и мешки с продуктами, стали рядышком на столе кружки, банка соли, пачка сахару. Сергей Александрович сходил к ручью за водой и помог нарубить дров. Когда вернулся Николай, печка весело горела, поспевал чай. Не знакомые дотоле люди начинали совместное таежное житье...

Ручей Бой-Хем, на берегу которого стояло зимовье, почти со всех сторон был замкнут крутыми скалистыми гольцами. Каменные россыпи длинными языками спускались к руслу, боролись с наступавшей по склонам тайгой, которая зеленым поясом охватила подножие гор, сплошь покрыла прилегающие сопки. Теснимая с гольцов камнями и ветрами, она редела, мельчала, и только самым упорным из кедров удавалось достичь подступов к вершине. Эти кедры, приземистые и кряжистые, росли среди сплошных каменных глыб, цепляясь корнями за их расщелины и выступы. Над ними высились обращенные к долине уступы, казавшиеся издали совершенно отвесными. Там прятались горные озера, питавшие истоки Бой-Хема.

В первые дни Сергей Александрович был несколько подавлен всем этим стихийным величием. Но постепенно он разглядел определенный порядок в хаотичном на первый взгляд размещении деревьев, понял, что каждая из лесных пород - лиственница, сосна, ель, пихта, кедр - занимает здесь свое отведенное ей природой место. С волнением вспоминал он некогда знакомые, но давно забытые таежные растения, а иные с помощью Николая узнавал заново. Со странным чувством нежности смотрел Сергей Александрович на еще не опавшие бледно-розовые листики голубики, на сплошные россыпи облетевшей лиственничной хвои, еще сохраняющей осенний золотистый отблеск. Он трогал ветки багульника, вдыхая его особый терпкий запах, словно воплощающий в себе аромат всей тайги. Ему нравился бадан с кожистыми листьями и крепкими корнями, трогательными казались черные бугорки на сухих ветвях лиственниц. Но всего краше в тайге были кедры. Сергей Александрович готов был часами стоять перед каждым крупным кедром, любуясь им, словно великим творением искусства. Природа, казалось ему, воплотила в кедре само совершенство. И ровный ствол дерева, и мощные ветви, и длинная мягкая хвоя, и могучие корни - все в нем было прекрасно.

Даже исконные недостатки тайги - ее мрачность, замшелость, угрюмство - казались Сергею Александровичу оправданными и уместными; они сочетались с тишиной, животворной свежестью воздуха, благодарным спокойствием. Более того, столь трудные для ходьбы и не любимые охотниками каменистые россыпи с пятнистыми от лишайников глыбами или непролазные заросли жестких кустарников гармонировали с окружающим, были естественны и уместны на фоне вековой борьбы камня и леса, где каменной стихии противостояло упорство гордых растений.

Дни стояли удивительно яркие и солнечные, а по ночам из-за хребта стремительно выбегала огромная луна, повисая прямо над избушкой среди звездных россыпей. Лишь над самыми вершинами гольцов нередко толпились облака, хотя бы напротив них сверкало солнце. После московской осени с ее пасмурной слякотью эта сверкающая и звенящая яркость света поражала Сергея Александровича, и он часто думал о том, что уже никогда не сможет, как прежде, ездить на "домашние" воскресные охоты, зная теперь, как прекрасна предзимняя тайга.

Но бродить этой тайгой было нелегко. Порою мучали одышка и боль в груди, приходилось подолгу отдыхать. В первые дни Сергей Александрович ходил мало, возвращаясь в зимовье уже к обеду и чуть не падая с ног от усталости. Стараясь не поддаваться слабости, он заставлял себя больше ходить и чувствовал, что новый образ жизни ему явно на пользу. Постепенно втянулись в работу отвыкшие от нагрузки мышцы, легче дышалось свежим воздухом, сердце уже не так бешено колотилось на подъеме. Каждый день, каждый новый поход приносили радостное чувство удовлетворения.

Совместное житье трех охотников вошло в ровную и размеренную колею. Ходили они всегда врозь, чтобы не мешать друг другу, заранее договариваясь о маршрутах - в горной местности легко ориентироваться. Наиболее удачливым среди них был Николай. Настоящий таежник, он с увлечением рассказывал по вечерам обо всех впечатлениях дня, подробно описывая детали минувшей охоты. С ним часто случалось что-нибудь неожиданное: то заяц выскочит из-под ног и уведет за собою собаку, то белка застрянет на дереве, то попадет на пути серенькая смешная летяга. Стреляя у зимовья вороватых и наглых соек, он щадил кедровок и кукш за их доверчивость. Из тайги Николай возвращался обычно позже других и, снимая с плеч понягу, жаловался на таежную охотничью долю, хотя на самом деле радовался ей. Ивану же и тайга, и охота были в тягость. Промысел для него имел единственный смысл - заработок: каждый вечер он прикидывал стоимость добытого; когда же день был неудачен, люто материл и тайгу, и небо, и землю.

Вечерами в зимовье велись долгие беседы. Главной темой был, конечно, соболь - самая желанная добыча. Малоснежье затрудняло охоту. Николай с Иваном роптали на погоду, они предпочитали чистому небу и ярким звездам любую метель, лишь бы лег наутро свежий снежок, позволяющий собакам искать соболей. Николай с первых дней определил, что Бой-Хем очень трудное место для соболевки. Близость гор и обилие каменистых россыпей позволяли соболям уходить от преследования. Каждый вечер Николай и Иван подолгу обсуждали причины неудач. То собака брала ночной след и не могла отыскать убежище соболя, то сбивалась со следа в каменистых россыпях. Николай теперь даже знал некоторых особенно упорных соболей, которых он безуспешно старался добыть. Так, в самой вершине Бой-Хема обитала некая "россыпная соболиха", которая уже дважды пряталась в неприступных скалах, а другой упрямец, "вершинный кобель", увел собаку в захламленное буреломом русло ручья, где тоже скрылся в россыпях.

Зимовье

Слушая разговоры напарников, Сергей Александрович стал внимательнее присматриваться к работе своей Белки. Однажды у подножия гольцов, где уже лежал снег, он пытался провести собаку по соболиному следу, который казался совсем свежим. Подозвав Белку, он указал ей на след, но собака понюхала его равнодушно, прошла несколько шагов и бросила. Внизу же, в тайге, снег все не выпадал.

Однажды под вечер в зимовье на Бой-Хеме пришел гость - высокий парень в брезентовой куртке и черных неразношенных валенках. На недоуменные вопросы охотников он ответил, что перевалил Большой Хребет с той стороны, где уже лежит порядочный снег. Парень рассказал, что в тайге за перевалом строится новый поселок геологов, там найдено крупное месторождение асбеста. Из поселка сюда можно добраться за один день, если только выйти рано и идти с утра до вечера. Назавтра Михаил (так звали парня) собирался в обратный путь, и Сергей Александрович решил идти вместе с ним, чтобы как следует посмотреть перевал и гольцы. Кроме того, у охотников кончался чай и надо было запастись им в этом новом поселке.

Неторная тропа шла по одному из притоков Бой-Хема. Сергей Александрович и его новый попутчик долго пробирались захламленным каменистым руслом, пока не оказались наконец между двух гольцов у самой границы леса. Один голец гигантским белым клыком уходил в небо, другой стоял справа отвесной каменной стеной. Перевал между ними казался сравнительно невысоким, и все же подняться туда было трудно. Здесь лежал довольно глубокий, спрессованный ветрами снег, кое-где обнажилась почва, какие-то кустики, травки и сухая накипь лишайников.

Вид с перевала открылся грозный, вокруг вздыбились горы, далеко внизу чернела тайга. Крутым каменистым склоном опустились в долину небольшого таежного ручья, где росли крупные приземистые кедры. Часто попадались следы соболей, дважды путники пересекли тропы маралов, видели отпечатки медвежьих лап.

Ручей вывел в другую долину, склоны которой покрывала сплошная свежая гарь. Черные обугленные сплошь стволы кедров и лиственниц еще не упали на землю, стоя плечом к плечу в страшном смертном однообразии. Можно было лишь представить себе, какая великолепная тайга росла здесь до пожара.

Вскоре выбрались на проложенную бульдозером неровную дорогу. Поваленные деревья, измятые гусеницами ветви кедров, груды вывороченной земли в окружении этой страшной молчаливой гари - все это произвело тягостное впечатление на Сергея Александровича, и он не разделял заметного оживления своего спутника, который радовался близости поселка. Вскоре они вышли к большой свежей вырубке. Валили здесь кедрач. Брошенные стволы валялись вокруг, выжженное лесное побоище топорщилось оголенным камнем. Сергей Александрович совсем замкнулся, словно ему кто-то нанес личную обиду. Приближение поселка угадывалось по многочисленным пням, гниющим деревьям, черным пятнам солярки на дороге.

Закупив в магазине чай, Сергей Александрович отказался ночевать, простился с Михаилом и отправился, даже не отдыхая, в обратный путь. Ему захотелось скорее вернуться в избушку на Бой-Хем, и он быстро зашагал по знакомой дороге.

Ночевал Сергей Александрович в тайге, далеко не доходя до перевала, но оставив позади лесосеки. Он выбрал место ночлега под огромным кедром с узловатыми толстыми ветвями. Натаскав валежин и сушняка, Сергей Александрович долго сидел вечером у костра, пил крепкий чаек, смотрел на яркие звезды, слушая тайгу и раздумывая о ее судьбе. Он пытался убедить себя, что виденные им вырубки символизируют борьбу человека с враждебной стихией природы, с таежным угрюмым безлюдьем, вспомнил недавно прочитанный очерк, автор которого утверждал, что человек не может любить таежные дебри, ему дорого лишь то, к чему прикоснулась его рука.

"Нет и еще раз нет! - спорил Сергей Александрович с воображаемым собеседником. - Современный человек не то существо с палицей в руках, которое отстаивало свою жизнь, утверждая себя в борьбе с природой. Бульдозеры, вездеходы и взрывчатка созданы им не для того, чтобы обращать тайгу в пустоши.

Разве людям станет лучше, если попятится от них аж за Байкал отброшенная тайга? Ведь при все своем гордом величии она слаба и беззащитна перед нашей силой и разумом! Так не пора ли взять ее под свою защиту? И пусть тогда вдоль самых современных шоссе стоят кедры, а соболи и маралы бродят рядом с новыми поселками..."

Тихо шумели вершинами кедры, сочувственно подмигивали звезды. Костер горел ровно и жарко. Сергей Александрович не заметил, как задремал, но вскоре проснулся, поправил костер, расстелил поровнее лапник и улегся снова, укрывшись ватником. Просыпаясь чуть не каждый час, он вновь и вновь шевелил огонь, подкладывая новые сучья, и опять погружался в забытье.

Перед рассветом он очнулся, дрожа от холода. Костер прогорел, угли дотлевали, уже подернувшись мышиной шкуркой золы. Стуча зубами, Сергей Александрович потянулся за сухими ветками, подвинул головешки и стал раздувать огонь. Озноб крупной дрожью сотрясал все тело, даже руки ходили ходуном. Но благодатный огонь уже раздвигал предутреннюю холодную мглу, и Сергей Александрович протянул к нему руки, с наслаждением впитывал ароматное его тепло...

Лишь к вечеру следующего дня добрался Сергей Александрович в свое зимовье. Назавтра он впервые решил дать себе отдых, никуда не ходил, занимался хозяйством.

В ту же ночь подул с гор ветер, и как-то сразу, без раздумий, густо посыпал снежок, хотя вечернее небо над зимовьем было ясным и звездным. На другой день Николай принес наконец давно желанного соболя, а назавтра явился с такой же добычей Иван. Вид заветных зверьков, этих "жемчужин тайги", несколько разочаровал Сергея Александровича. Он хорошо помнил, как однажды старик эвенк показал ему добытую в прибайкальских горах шкурку соболя, от которой глаз нельзя было отвести. Здешние же соболи казались какими-то белесыми и невзрачными.

"Нет, - думал Сергей Александрович, - если Томми говорит отцу: уж мне суждено добыть соболя, то это должен быть непременно темный широколапый красавец со струящейся глянцевитой остью".

Из рассказов товарищей он хорошо усвоил основные принципы охоты на соболя с лайкой. Главное - наткнуться на совсем свежий след, отличив его от вечернего или ночного. Дальше все зависит от собаки Настоящая соболятница пойдет сама, молодой же нужна помощь охотника, чтобы разобраться в путанице следов. Когда же собака устремится вперед и скроется с глаз, тут и начнется испытание охотничьего счастья. Возможна и радость неожиданной удачи, если соболь затаился невдалеке, и горечь разочарования, когда неопытная собака облает лишь убежище, где недавно отдыхал хищник. Соболь может уйти от собаки, может скрыться в россыпях камней или корнях огромного кедра. Тогда охотник вытопчет все вокруг, разроет землю, перерубит толстые корни, даже камни раскидает, словно медведь, ищущий бурундучьи запасы. Придется делать дымокур из бересты, иной раз даже сгорит в дупле непокорный упрямец.

Но Сергей Александрович надеялся и верил, что ему непременно повезет. До мельчайших подробностей представлял он себе, как добудет своего соболя. Его Белка наткнется на свежий нарыск, пойдет по нему сама, без понукания и принуждения, а он будет "обрезать" ее след, постепенно приближаясь к заветному месту, где собака загонит соболя на дерево. Издалека послышится лай, и придется бежать изб всех сил, еще не смея верить в удачу. Собака не замолчит, не обманет его надежд. Он увидит ее под огромным кедром, в густых ветвях которого не сразу различишь затаившегося зверька. Придется выстрелить по стволу, соболь шевельнется на боковой ветке, выдав себя этим едва уловимым движением, можно будет разглядеть его гибкие очертания, маленькую змеиную головку и пушистый хвост. И тогда, затаив дыхание, еще сомневаясь, но уже с тайной уверенностью в успехе, охотник выстрелит снова. В первую секунду покажется, что зверек не шелохнулся, но через мгновение что-то тяжелое упадет сквозь ветви, собака последним яростным рывком схватит бездыханного уже соболя, начнет отчаянно трепать и теребить его, а охотник бросится к ней, успокаивая и ласково отстраняя, возьмет долгожданную свою добычу. Вот она, истинная охотничья удача, твой соболиный "фарт"! Вот он, соболь, тот самый, о котором мечталось, с темной глянцевой остью, с широкими темными лапами, - не ушел в россыпи, не спрятался в недоступном дупле, вот он, итог и венец твоей единственной настоящей охоты! Может ли сравниться с этим любой, пусть самый удачный выстрел по дичи или даже по крупному зверю, когда ты бредешь к большой теплой туше с невольным чувством вины перед обманутым тобою могучим зверем? Но, укладывая в котомку соболя, охотник ощущает радостную завершенность - это была честная игра, потому что собольей ловкости противостояло мастерство преследователей, а не просто ружейная убойная сила.

Белочка

Сергей Александрович терпеливо ждал своего заветного дня. Еще с вечера он угадал, что ночью пойдет снег. Как обычно, из-за лесистой сопки взошла луна, окруженная звездными искорками, но над кольцами протянулись волокнистые облачные пряди, и подул ветерок, предвещающий снегопад.

В этот день Иван добыл соболя и призвал отметить удачу - зверек на сей раз достался ему без хлопот. После октябрьских праздников у них оставалось совсем немного спиртного, и поэтому никто не ответил Ивану. Но, воспользовавшись их молчанием, он достал фляжку, сдвинул на столе кружки и быстро выплеснул в них содержимое.

- Так-то спокойнее будет, а то боязно от зимовья отойти, - пытался он оправдать свою настойчивость.

Не то осуждающе, не то одобрительно улыбаясь, Николай взял кружку.

- Бери, Сережа, будем здоровы, - сказал он.

Закусили, как обычно, вареными белками, долго пили чай с остатками сухарей, слушали рассказы Николая.

- Вот, Ваня, ругаешь ты кедровку, а не хочешь понять, как может она выручить охотника. Сколько раз бывало - загонит Пальма соболя, а там кедрина такой стоит, что медведь залезет - не увидишь. Ходишь, ходишь кругом - ни черта не видно! Глядь, подлетит кедровка, сядет на ветку и давай головой вертеть. И так уж наклонится, и эдак, а потом тянет вроде как с ехидством - э, мол, дружок, вон где ты! Слышишь, заворчал соболь, коротко так, словно ругнулся, а тебе того и надо, чтобы он себя выдал...

Сергей Александрович забрался на нары и включил свой транзистор. Тихая мелодия старинного романса наполнила зимовье, и все умолкли, внимательно слушая знакомую музыку.

- Что, Сережа, небось надоела тебе эта тайга, не знаешь, как бы скорее к дому податься? - спросил Николай.

- Хочешь - верь, хочешь - нет, - отвечал Сергей Александрович, - только, будь моя воля, жил бы я здесь до конца дней своих, лишь бы тайгу вокруг никто не тронул.

- А семейство, детишек куда ты денешь? Как они без тебя в городе перебьются? Да и тебе одному-то не сладко...

- Что толковать об этом? Вернусь, куда деваться! Я же говорю - будь моя воля... А где она есть, воля эта?

Все помолчали. Иван, кряхтя, полез к печке подкинуть дровишек на ночь и принялся укладываться.

Ночью Сергей Александрович проснулся внезапно, словно испугавшись чего-то. У него сильно и резко стучало сердце, он дышал с трудом, точно сдавили ему грудную клетку. Ему стало страшно; застонав, он с трудом приподнялся, ощутил жар раскаленной печки, вытер с лица пот. Нащупав спички, зажег свечу; отблеск огня пробежал по закопченным бревнам, по черным хвостам висящих у стены белок.

Ровное дыхание товарищей и бормотание догорающей печки успокоили Сергея Александровича, он черпнул воды, сел возле двери, жадно глотая освежающе-холодный воздух. Сердце понемногу успокоилось, дышалось легче, но уснул он не скоро...

- Мертвая пороша, мужики, - радостно говорил наутро Николай, разжигая давно остывшую печку. - Ночью такой пухун вывалил - сегодня без соболя и домой грех идти! Спешить сейчас не надо, пусть, который утром ходит, набегается, а потом лишь бы следок встретить да чтобы в камни, паразит, не ушел.

Минуя ближние угодья, Сергей Александрович сразу направился к вершине Бой-Хема. Прояснило, свежий снег блестел на солнце, стволы и ветви деревьев чуть не сплошь побелели; собака весело носилась, отряхиваясь и задорно взлаивая, радуясь предстоящей охоте.

Они прошли километров пять, не встречая соболиных следов. Тропа едва угадывалась по небольшой бороздке на глубоком уже снегу. Коварный пухун казался невесомым, однако заметно сдерживал движения собаки и охотника. Сергей Александрович шел медленно, преодолевая какую-то непонятную слабость. Он прикидывал, где ему свернуть с тропы, когда увидел, что собака ушла куда-то в сторону.

Поперек его пути, прямо через тропу пролег совершенно свежий соболиный след. На пушистом снегу зверек оставлял глубокие отпечатки, они располагались совсем близко друг к другу, местами сливаясь единой бороздкой. А рядом с этой звериной тропой прошла и собака - она сама взяла свежий след. Неужели все сбывается? Сдерживая волнение, Сергей Александрович прошел по следу собаки примерно с полкилометра и взглянул на часы - миновало двадцать минут с тех пор, как встретился след. И в этот момент он услышал где-то очень далеко собачий лай.

Через мгновение Сергей Александрович уже бежал изо всей мочи. На бегу лай был не слышен, пришлось остановиться, переводя дыхание. Не чужая ли собака лает где-то там вдалеке? Нет, это точно, его Белка, только лай звучит необычно. Очевидно, она на дальнем склоне за развилкой ручьев. Как успела туда собака? Сергей Александрович решил не бежать, а идти быстрым шагом, экономя силы для решающего броска.

Благополучно миновав коварные крупноглыбистые россыпи, где свежий снег прикрыл щели между камнями, пробравшись через буреломный ельник, Сергей Александрович поднялся на отрог небольшой сопки, разделявшей притоки Бой-Хема. Теперь лай слышался отчетливо, в нем звучали отчаянные, яростные нотки. "И все же, - говорил себе Сергей Александрович, - всякое может случиться, Вдруг собака, преследуя соболя, наткнулась на глухаря или белку?.." Но в глубине души он знал всю правду. Конечно, это тот самый его темный долгожданный соболь, он уже загнан, и теперь остается не так уж далеко.

Лай умолк, но вскоре послышался снова. Теперь собака лаяла с визгом, требовательно и нетерпеливо. Сергей Александрович опять побежал, уже не слыша ничего, кроме этого призывного лая. Пот заливал глаза, он сдернул шапку, вытер лицо и прижал ее к груди, хватая воздух широко открытым ртом. Рискуя поскользнуться и повредить ногу, прыгал он по камням, пересекая русло реки. Теперь оставалось только приподняться по крутому склону с редкими кедрами и густыми зарослями даурского рододендрона. Хватаясь за его крепкие, как железо, ветви, Сергей Александрович отчаянно продирался вперед. Склон становился круче, ноги скользили на кожистых листьях бадана. Сергей Александрович спотыкался и падал, он был весь в снегу, но не чувствовал ни холода, ни утомления, только дыхания ему не хватало и всё лицо было мокрым. Лай звучал уже где-то прямо над ним. Ухватившись правой рукой за выступ камня, он хотел встать удобнее, но оступился, и нога, скользнув по бадану, повисла в воздухе. Он старался нащупать опору, но вдруг ощутил сильный укол прямо в сердце. Сергей Александрович разжал руки, ткнулся лицом в снег, в запорошенную бадановую листву, немного съехал вниз и задержался на склоне, лежа с протянутыми вверх руками. Сознание работало ясно, он по-прежнему слышал яростный лай собаки, но острая боль расползлась по всей груди. Приподняв голову, он увидел у самого лица красноватые листья бадана, припорошенные снегом стебли рододендрона, отчетливо ощутил "багульниковый" таежный запах. Он хотел вздохнуть всей грудью, изменить положение тела, но снова уронил голову в снег и больше ее не поднимал. Он не слышал резких криков кедровки, которая перелетела от затаившегося на кедре соболя к лежащему невдалеке человеку, и только собачий лай звучал в нем, пока не слился с извечным шумом тайги...

Медведь

...Вечером Иван и Николай вернулись в нетопленное зимовье, и допоздна откликались окрестные гольцы на их выстрелы. Потом пришла Белка. Не хотела смотреть людям в глаза, отворачивалась. Утром ушли еще затемно и легко распутали последнюю тропу Сергея Александровича. Все было ясно, и долго они стояли молча.

- Пока двое нас тут, скажи, не я ли виноватый, что стопку тогда налил? - выговорил наконец Иван.

- Да кто ж это теперь точно скажет? Видать по всему, сердце-то у него было неважное. А тайга, она и есть тайга. С нею не побалуешь. Тут себя в строгости держать надо...

- А может; и не в этом дело? - угрюмо продолжал рассуждать Николай. - Тайга его поманила... Она всех манит, а всякому ли она по плечу?