Тулочка. (В. Неуймин)

Последние советы

Последний поворот тропинки в шелестящей стене камыша, и показалась заветная избушка. - Вот мы и добрались, медяки-серебряки. - Кузьма Ерофеевич Лозников снял клеенчатую шляпу-зюйдвестку, достал большой клетчатый платок, вытер лицо.

Я скинул лямки рюкзака и в изнеможении, совершенно измученный, присел на низенькую скамейку возле землянушки. Кажется, никогда я так не уставал. Да и то сказать: восемнадцать километров шли по разбитой осенней дороге! А за спиной полуторапудовый рюкзак с провизией и охотничьими припасами, на ногах _ болотные сапоги. К тому же, рассчитывая на попутные машины, мы взяли и резиновую лодку Ерофеича. Пришлось тащить и ее.

- Умаялся, Петр? - спросил Ерофеич подошедшего в это время сына - подполковника: тому досталось нести злополучную лодку на заключительном этапе похода.

Петр Кузьмич Лозников по-военному четко отдал рапорт:

- Так точно! Но - полный порядок! Марш успешно завершен.

Подразделение саперов, - он ткнул себя пальцем в грудь, - героически преодолело бездорожье, выдвинулось на исходные рубежи и в любую минуту готово развернуть понтоны, чтобы форсировать водную преграду. Какие будут приказания, товарищ генерал?

- Вольно, подполковник. Благодарю за старание, - в тон сыну отозвался Лозников-старший.

Петр Кузьмич служил на Дальнем Востоке. Три года собирался он приехать в отпуск к родителям, но как-то все не получалось. Ерофеич грустил. "Эх, Петрухи моего нет. Вместе бы поохотились". Не особенно надеялся он увидеть сына и в этом году. Тем радостней была встреча.

Лозников-старший работает в Челябинском госбанке. Об уходе на пенсию пока и слышать не хочет. Он страстный охотник, член пленума областного союза охотников, непременный член судейских коллегий городских и областных соревнований по стендовой стрельбе и, несмотря на то, что перевалило за шестьдесят, имеет второй спортивный разряд. Случалось и приз брал, даром что стреляет из обыкновенной тулки (правда, не совсем обыкновенной; ну, да об этом будет особый разговор).

Старожилы помнят Лозникова еще по гражданской войне. Кузьма Ерофеевич, а тогда просто Кузька, геройски воевал в отряде В. К. Блюхера, прошел с боями весь Урал. Награжден орденом Красного Знамени.

Лозников-младший очень походил на Ерофеича. Те же озорные глаза на скуластом лице, крупный прямой нос, волевой, раздвоенный ямочкой подбородок. Только нет усов. И еще одно бросалось в глаза - в волосах у старого охотника не было ни одной седой нити, а у тридцатипятилетнего подполковника темно-каштановый зачес уже изрядно посеребрен.

Через четверть часа глинобитная печка в избушке жарко пылала. Ерофеич, орудуя палкой, подгребал угли, чтобы поставить котелок с водой для чая, а мы с Петром Кузьмичом занялись сервировкой стола. Скатертью служил разостланный на нарах видавший виды плащ Ерофеича.

После обеда настроение поднялось. Забыты невзгоды утомительного пути. Пропала усталость. Думалось о предстоящей охоте, будет ли она удачной?

Середина октября. Пора быть заморозкам, а установились необычно теплые дни. Нет и дождя, хотя всю неделю небо застилали тучи. В такую погоду пролетные стаи останавливаются на больших кормовых озерах для отдыха и жировки. Отлет возобновляется лишь с наступлением холодов.

Ерофеич не унывал, предсказывая, что не сегодня-завтра начнется снегопад. Прогноз основывал на том, что "в поясницу стреляет", а плечо, с сабельной отметиной офицера-колчаковца, "здорово мозжит".

Наслаждаясь отдыхом, мы закурили и перед сном долго беседовали. Вспоминались истории одна занятнее другой. Ерофеич молчал, иногда поддакивал нам, а потом начал сам рассказывать. Вот что поведал нам старый охотник.

Всякий человек делами славится. Один отменно сталь варит. Другой в поле споро трудится. Третий станок до тонкости понял, особый штамп придумал, скорость оборотов увеличил. И человек-то вроде незаметный, а в своем деле настоящий академик.

Про уральских умельцев слава издавна гремит. И правда - мастерства да выдумки им не занимать. А по камнерезному делу или по художественному литью равных в мире не сыщешь.

Жил в Свердловске мастер-камнерез Степан Александрович Китаев. Молва о нем шла по всей округе. Человек силу камня понимал. Отменные у него поделки выходили. Что по малахиту, что по яшме. Ну, само собой, змеевик, агат, янтарь оживали в его руках да так, что залюбуешься!

В 1937 году в Париже проходила Всемирная выставка. Наша страна тогда была не столь сильна да богата, как теперь. Только крылья свои могучие расправляла. Все же советский павильон и тогда особенно посещался. В какой зайдут не зайдут, а в наш обязательно заглянут. Многие советские изделия жюри отметило наградами.

Когда к выставке готовились, об уральских умельцах не забыли. Поручили самым лучшим камнерезам сделать карту нашей Родины из самоцветов.

Ясное дело, мастера в ту карту душу вложили. И получилась она всем на удивление. Моря, горы, реки, леса, как положено, изображены. И все это из алмазов, изумрудов, топазов, альмандинов, аквамаринов и других самоцветов. Города рубиновыми кружочками обозначены, столицы союзных республик звездочками светятся, а Москва большой звездой горит.

Вместе с другими мастерами трудился над картой и Китаев, особо тонкую работу выполнял. Потом со свердловскими камнерезами в Ленинград ездил, где монтировалась эта карта для отправки на выставку. Ну, а на выставке карта имела громадный успех и была удостоена высшего приза выставки - "Гран-при".

Мастеров за отличную работу премировали. Кому именные часы вручили, кому велосипед, баян. А Китаева наградили ружьем, специально для этого случая изготовленным туляками. Те тоже постарались и выполнили заказ на славу. Сами редкие умельцы, они ценили мастерство других.

Так появилось у Китаева тульское ружье с именной серебряной табличкой: "Камнерезу С. А. Китаеву - за мастерство".

Была у Степана Александровича дочь. Были другие дети, да померли.

Дочка в горном институте училась, уже на третий курс перешла. Летом, как водится, студентов на практику отправляли, на Кировоградский рудник. Сюда из Криворожья в составе горняцкой делегации приехал и Микола Козодой. Тогда движение Семиволоса - Янкина разрасталось: работать сразу на нескольких перфораторах, чтоб руды больше добывать. Началось в Кривом Роге, на Урале подхватили. Там Семиволос, здесь Янкин. А потом - по всей стране. Ну, а застрельщики крупную дружбу меж собой завязали. Соревноваться стали, опытом обмениваться. Вот так и очутился украинский хлопец на уральском руднике. Познакомились, полюбили друг друга. Ну, а дальше история известная. Свадьбу сыграли. На прощание вручил Степан Александрович зятю свадебный подарок - заветную тулочку. Тот охотником оказался. Было это в тысяча девятьсот сороковом году. А следующим летом началась война.

Коротким было счастье Козодоев, трагичной оказалась их судьба. Гитлеровцы заняли Кривой Рог. Наташа погибла при бомбежке поезда, в котором ехали эвакуированные. Одним из последних выехал из города и Микола Козодой. Но горнякам не повезло: немцы выбросили десант и отрезали путь на восток.

Вернулся Микола к себе в поселок, а тут уж гитлеровцы хозяйничают: жителей грабят, пьянствуют, ищут коммунистов, комсомольцев, активистов. Потом стали охотиться на горняков, взяли их на учет и предложили возобновить работу в шахтах: гитлеровскому "райху" нужна была руда.

Взяли и Миколу с товарищами. Привели всех на шахтный двор. Глядь, из раскомандировки выходят двое гражданских. В брюках гольф, у одного на голове зеленая шляпа с пером, второй - в кепи. Штейгеры, стало быть, немецкие.

Всех переписали и приказали завтра явиться на работу. Объявили: за саботаж - расстрел.

Разошлись по домам шахтеры хмурые, злые. Каждый думал, что теперь делать, как поступить. Работать на врага руки не поднимаются, а не станешь работать - расстреляют. Казалось, безвыходное положение. Ночью гитлеровцы подняли переполох: на шахте пожар. Пометались-пометались, а сделать ничего не смогли. Часовые показали, что, когда загорелся террикон, двое неизвестных скрылись в стволе. Сунулись гитлеровцы в шахту по аварийной лестнице. Как поравнялись с первым горизонтом, раздался взрыв, похоронивший врагов. Послали еще солдат. Этих встретили пулями. В шахте были Микола Козодой и Василь Беспальчук.

Шестеро суток без хлеба и воды держались они. До полсотни вражеских солдат отправили на тот свет. А когда увидели, что силы совсем покидают их, взорвали шахту. Погибли храбрецы. Подвиг отважных патриотов всколыхнул все местечко. Пятьдесят восемь горняков ушли в плавни партизанить. Потом другие потянулись. И начала гореть под ногами фашистов земля.

Степан Александрович обо всем этом узнал в сорок четвертом, когда освободили Криворожье. Он послал туда письмо. Ответил председатель райисполкома. Он подробно рассказал, как погиб Козодой. Сообщал, что шахту "Новую-бис" решено назвать именем героев, и приглашал Китаева с женой приехать на пуск этой шахты,

С нетерпением ждали вестей с фронта Лозниковы. На войне был сын Петр. Часть, в которой он находился, в 1944 году вступила в пределы Восточной Пруссии.

Заняли Роминтен. Не городок и не село, а так, вроде поместье. Однако местечко пользовалось известностью: оно было главной охотничьей вотчиной Геринга. Как рассказывали, фашистский рейхсмаршал нередко устраивал здесь пышные охоты.

Наши стояли здесь двое суток. Роте Петра Лозникова для размещения отвели особняк старшего егеря Отто Легера. Принял он советских бойцов приветливо, даже учтиво, заискивал. Семью куда-то заблаговременно отправил, а сам неизвестно из каких побуждений остался. Мужчина дородный, представительный.

- И черт под старость в монахи пошел, - сказал сержант Ананьин, земляк Лозникова, работавший до войны на одном из рудников Магнитки. Сержант с неприязнью следил за фальшивой угодливостью дородного хозяина. - Неспроста юлит этот... егерь.

Сержант оказался прав. Наши саперы обнаружили в лесу тщательно замаскированный бункер, где были запрятаны снятые с подрамников картины, уникальные гобелены, ящики с дорогим хрусталем, фарфором и прочими ценностями. Все это было награблено в музеях Польши, Украины, Белоруссии, Прибалтийских республик и других стран. Вывезти ценности из Роминтена геринговские придворные не успели. Легер получил приказ Геринга спрятать все и остаться для наблюдения и охраны.

Надо сказать, что Легер-егерь, как окрестил льстивого хозяина Ананьин, позаботился и о себе: оборудовал в подвале особняка вместительный тайник, который набил столовым серебром, коврами и другим добром. Особенно поусердствовал егерь по части оружия. В тайнике нашли более пятидесяти охотничьих ружей всевозможных типов и марок: автоматы и боксфлинты, штуцера и дамские карабины. Были здесь "голанд-голанды" и "меркели", "зимсоны" и "лебо", "грейфельды" и "франкотты", "кетнеры" и "зауэры"... Среди разукрашенных гравировкой, чеканкой, позолотой, инкрустацией ружей оказалась и скромная русская тулочка с серебряной монограммой. Надпись была лаконичной: "Камнерезу С. А. Китаеву - за мастерство". Лозникова заинтересовало, каким образом ружье попало в Роминтен? Спросил об этом у Легера.

- Герр управитель... имель презент.

Из дальнейших расспросов удалось узнать, что управляющий получил ружье в подарок от сына-гестаповца еще в сорок первом году, когда тот приезжал в отпуск. Служил он в какой-то особой команде, которая кочевала из одной оккупированной области в другую, а сам гестаповец частенько наведывался домой и неизменно привозил награбленные вещи.

Старый охотник присел перед камельком, разворошил уже подернутый пленкой пепла жар, прикурил от уголька. Заметив на наших лицах сосредоточенность и внимание, кивнул сыну: досказывай...

- Да, собственно, почти все, - улыбнулся тот. - Остается лишь добавить, что я упросил командование разрешить мне взять это ружье. Так вот и стал батя обладателем китаевской тулки.

- А мастер этот жив? - спросил я. - Умер Степан Александрович, - не отрывая взгляда от чуть лившихся углей, вздохнул Ерофеич. Ну, ладно, давайте спать. Три часа остается...

Прибрав нехитрые пожитки, мы улеглись на тесных и коротких нарах. Вскоре в землянушке затихло.