Природолюб. (М. Лукашев)

Тишина

Генерала Никандра Евлампиевича Чибисова - замечательного военачальника, простого, доброго и отзывчивого человека помнят многие его товарищи и сослуживцы, часто вспоминают о нем и охотники.

Никандр Евлампиевич был страстным любителем природы. Свой отпуск он всегда проводил на охоте в разных уголках нашей Родины. Ленинградская область, Карелия, Прибалтика, Казахстан, Средняя Азия, Урал - далеко не полный перечень мест, где побывал этот неутомимый человек. Он посетил астраханский заповедник, неоднократно бывал в Ленкорани, охотился в Ростовской и Одесской областях. Изъездил всю территорию Белоруссии.

Будучи начальником Академии имени М. В. Фрунзе, Чибисов организовал при ней военно-охотничье общество. По его инициативе было создано Истринское охотничье хозяйство. Позже оно стало и рыболовным. По его инициативе охотничьи хозяйства возникли на Волге в районе станции Скнятино и в Смоленской области в районе Гжатска.

В период службы в Белорусском военном округе по предложению Чибисова, его ходатайству перед Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко, командовавшим в то время войсками округа, были организованы многие охотничьи хозяйства и базы. В том числе: охотничья база на Выгоновском озере, богатом водоплавающей дичью, Шацкое хозяйство и другие.

Никандр Евлампиевич был инициатором и душой коллективных охот. Такие выезды дисциплинировали людей, сплачивали их, позволяли вести успешную борьбу с браконьерством. Чибисов никогда не отличался жадностью к стрельбе. Помню охоту на Выгоновском озере в конце октября 1953 года. Это большое кормовое озеро представляло собой огромную птицеферму. Десятки тысяч водоплавающей птицы скопились на нем перед отлетом. От птичьих криков на озере стоял сплошной шум. Первым к костру с охоты вернулся генерал Чибисов. Он добыл гуся и трех уток. А когда собрались остальные и стали рассказывать о результатах, заметил:

- И на осенней охоте нужно установить норму отстрела. Для таких обер-мастеров, как Воскобойников, Филатушкин и им подобных, - по пять голов за зорю; а для "бухалов" и "ахалов", которые стреляют по принципу "Дым густый, а суп постный", ограничить количество выстрелов. От этого и число стендовых стрелков у нас выросло бы. А то посмотришь, иной привезет мешок патронов и палит на расстоянии видимости, распугивает птицу, делает подранков, а возвратясь на базу, ахает и сочиняет разные небылицы для оправдания своих промахов.

Весной Никандр Евлампиевич охотился преимущественно на вальдшнепа на тяге. И не столько стрелял, сколько любовался красотой пробуждающейся природы. Вот что запомнилось мне накрепко.

Яркое майское солнце уже перевалило за полдень, когда наша машина вырвалась из шумного потока городского транспорта и быстро покатила по Слуцкому шоссе на юг. Слева и справа от дороги, защищенной плотно сомкнутыми кронами молодых елочек, виднелись очистившиеся от снега поля. Местами виднелись зеленые ковры посевов. В низких местах голубыми глазницами светились наполненные талой водой болота, в их зеркальной воде отражались золотые кусты лозняка, покрытые желтыми, пушистыми барашками. Кое-где, склонив вниз головы, в своих низменных традиционных футбольных костюмах медленно бродили по воде красноногие аисты. По зеленеющим берегам болот бегали белогрудые с острыми хохолками на голове чибисы. Низко кланяясь весеннему солнышку, доставая при этом клювами землю, они периодически поднимались в воздух, издавая крыльями звуки туз-туз-туз, и то неторопливо пролетали над болотами, то поднимались вверх и, своеобразно кувыркаясь в воздухе, перекликались между собой, словно уточняя родственные связи: чьи вы, чьи вы? Проделав несколько фигур высшего пилотажа, они вновь опускались на землю. В воздухе, точно подвешенные на невидимых нитях, золотыми колокольчиками звенели жаворонки, а комары, образуя подвижные вертикальные столбики-шлейфы, исполняли свой традиционный нескончаемый танец.

На переднем сиденье рядом с водителем - генерал-полковник Чибисов. Офицерская полевая фуражка, одетая по-гвардейски с наклоном на правую сторону, упиралась в тент крыши машины. Кончики усов приподняты вверх, на лице светится радость.

Не доезжая километров шесть до реки Птичь, мы остановились. Насыпь дороги служила одновременно и дамбой, преграждавшей путь весеннему паводку. Поэтому слева от дороги образовался большой разлив. С восточной стороны к разливу вплотную подступал высокий смешанный лес, а с западной - низкорослые сосны и березки. Кое-где на разливе стояли одинокие кустики затопленного водой ольшаника, а дальше из воды выглядывали кочки с прошлогодней травой. Было тихо. В освещенной лучами вечернего солнца воде, как в зеркале, отражались лес и голубое с редкими облаками небо. Водную гладь бесшумно бороздили дикие утки. А на одном из небольших островков, выступавших вдоль русла речки, кипел горячий бой токовавших турухтанов. Подняв воротники-жабо и наклонив к земле головы, самцы то неподвижно стояли на месте, то бросались друг к другу, пытаясь нанести удары клювами и крыльями, после чего вновь отскакивали. Серенькие самочки спокойно бегали по островку, поклевывая в зеленеющей травке каких-то жучков и букашек. Они, казалось, не обращали внимания на нарядившихся в разноцветные костюмы кавалеров, усердно стремившихся блеснуть перед невестами своей ловкостью.

Увидев эту живописную картину, генерал сказал с восхищением:

- Который раз в жизни любуюсь этой красотой. Посмотрите, в какие разноцветные костюмы одевает их природа к брачному сезону.

Слева, совсем рядом с дорогой, повернув голову боком и рассекая зеркальную гладь воды, плыла утка. За ней неотступно и как бы прикрывая ее, следовал сизоголовый с белым галстуком на шее селезень.

- С одного выстрела снять можно, - сказал лишенный лиричности шофер.

- Николай, ведь ты же молодой парень, неужели не видишь, пора любви... - укорил генерал.

Мы вышли из машины. Прямо у дамбы увидели пару суетившихся шустрых куличков-песочников. Заметив наше приближение, они вспорхнули и, часто махая крыльями, полетели вдоль дамбы.

Над разливом раздалась мелодичная, звонкая, весенняя песня-трель кроншнепа. Он поднялся и, плавно махая крыльями, летел прямо на нас на небольшой высоте.

- Какой красавец! - сказал генерал, провожая глазами птицу.

Кроншнеп перелетел на правую сторону дороги, сделав полукруг, повернул обратно, плавно опустился рядом с подругой и радостно пропел ей песню.

- Редкая птица, и стрелять ее - преступление.

Солнце клонилось к закату. Справа от дороги поднялся бекас и, прокричав цеп-цеп-цеп, стал набирать высоту. Через некоторое время мы услышали знакомое бе-е-ге-е-ге. Пара чирков-свистунков перелетела от реки Шать вдоль канала и опустилась на воду недалеко от дороги у одинокого кустика. Серая уточка неподвижно сидела на зеркальной глади воды, а нарядный маленький кавалер беспокойно вертелся возле нее. Вот они на мгновенье замерли, а потом взлетели, оставив на воде расходящиеся круги волн.

- Товарищ генерал, справа от дороги на сухом островке есть два шалаша. Из них можно стрелять и тетерева, и селезня. Может быть, посмотрим, а то скоро совсем станет темно, - предложил я.

На острове мы подняли двух тетеревов. На верхушках деревьев, еще освещенных лучами заходящего солнца, пели дрозды. Из заболоченных кустов у шалаша с криком поднялась кряковая утка. Сразу два селезня, взлетев, погнались за ней. Сопровождаемая с двух сторон кавалерами, она как бы на мгновение остановилась в воздухе и, согнув крючком шею, захохотала: ква-ква-ква.

- Садитесь в шалаш, сейчас подзову, - сказал я.

Взяв ружье, генерал осторожно протиснулся в лаз и сел на пень лицом к заходящему солнцу. Я тихонько отошел назад, забрался во второй шалаш и несколько раз призывно крякнул в кулак. На крик тут же отозвался, а потом подлетел и опустился метрах в пятидесяти от островка селезень.

Я тихонько позвал его еще раз. Селезень засуетился, часто откликаясь, поднялся в воздух и, подлетев почти к самому островку, плюхнулся на воду. Затаив дыхание, я ожидал выстрела. Но его не было. Селезень вертелся на месте, высоко подняв голову, внимательно оглядывался вокруг.

- Кря-кря! - тихонько позвал я снова.

Селезень подплыл почти к самому берегу, а потом и совсем вышел из воды. Но генерал не стрелял. Где-то недалеко от острова чуфыкнул тетерев. Ему ответил второй, а потом послышалось их негромкое бормотание. В вечерних сумерках за Разливом раздались звонкие крики журавлей. Их величественные голоса как бы вели многоголосый хор птичьего царства.

А когда солнце скрылось за горизонтом, в воздухе послышалось знакомое хорьканье вальдшнепа.

Генерал вышел из шалаша и, поразмяв ноги, направился ко мне.

- Почему не стреляли?

- Нарушить такую красоту? Не смог, - задумчиво сказал он. Уничтожить можно все, но тогда скучно будет жить на земле. Этот уголок природы нужно сохранить.

Ночевали у костра, пили заваренный брусничником чай, слушали ночную музыку птиц, смотрели мерцание звезд.

- Вы слышите? - спросил генерал.

- Белая куропатка, - подтвердил я.

- Неужели сохранились?

- Есть еще. Глухарь в этих лесах тоже держится, но с размножением енотов количество боровой и водоплавающей птицы заметно поубавилось. Развели тварь на свою голову, а пользы никакой.

Соперники

- Что запланируем на утро? Посмотрим на пляску журавлей? Говорят, интересное зрелище.

- Зрелище интересное, но их здесь всего несколько пар. Держатся на открытом болоте, близко не подпускают. Идти придется местами по воде.

- Не беда.

Уставшие от быстрой ходьбы по зыбкой, местами покрытой водой тропинке, мы вышли к болоту. На опушке леса нашли стожарье и на нем, используя одонье и оставшееся сено, стараясь не шуметь, быстро поставили шалаш. Не прошло и десяти минут, как где-то слева от нас послышалось короткое чуфыканье тетерева. Потом оно повторилось громче, протяжнее, и сразу же в нескольких местах откликнулись другие. Вскоре их токование слилось в сплошной гул. На опушке леса севернее шалаша послышалось хлопанье крыльев дерущихся петухов.

Над болотом поднимался предрассветный туман, покрывая все вокруг белой пеленой. Токование несколько ослабло. От реки донеслись отдаленные ружейные выстрелы. Где-то рядом с шалашом настороженно закохала тетерка.

- Предупреждает об опасности, - шепнул генерал.

И в это время на болоте раздался громкий, многоголосый крик журавлей. Эхо подхватило, размножило его. Наши попытки увидеть журавлей сквозь туман были безуспешны. Наконец, с востока потянул слабый ветерок, молочная пелена стала рассеиваться. Вновь дружно затоковали тетерева. А когда из-за леса показалось красное солнце, на болоте, как бы приветствуя его восход, еще громче закричали журавли. Мы увидели их метрах в 150 от шалаша - четыре пары великолепных пепельно-серых красавцев, с черноватыми кудрявыми хвостами. Стоя полукругом, они подпрыгивали то на одной, то на другой ноге, балансируя расставленными и чуть опущенными крыльями. Вот они начали свой излюбленный танец: разбежавшись в стороны, с криками поворачивали обратно в круг, раскланивались, точно артисты перед зрителями. Отдельные пары наскакивали грудью друг на друга, будто бросались в объятия, а их клювы соприкасались в поцелуях. Остальные в это время окружали целовавшихся и, пританцовывая, громко кричали.

Пляска журавлей

Почти полтора часа любовались мы пляской этих гордых птиц. По мере того как солнце поднималось над землей, пляски затихали, крики становились реже. Наконец, подобрав крылья, журавли стали спокойно расхаживать по болоту.

- Верю, найдется на земле музыкант-охотник, который напишет музыку к балету "Пляски журавлей", - сказал Никандр Евлампиевич.

В библиотеке Чибисова много книг о природе, об охоте, о птицах, о животных, в том числе очень редкие книги: "Царская охота", "Псовая охота вообще" Венцеславского, "Совершенный егерь" Левшина и многие другие.

Берег Никандр Евлампиевич и уникальные вещи из числа охотничьих трофеев: шкуры медведя и барса, коллекции рогов, в качестве подставки для карандашей - копыта диких кабанов. Об истории каждой из этих вещей он мог долго рассказывать. В его коллекции было несколько прекрасных охотничьих ружей. Особенно дорожил он ружьем, подаренным ему Маршалом Советского Союза В. Д. Соколовским.

Уже больной, Никандр Евлампиевич посетил одно из любимых мест своей охоты - озеро Вереща, в 140 километрах от Минска. Приехав туда, он долго стоял на берегу, опершись на палку, смотрел на табуны уток, на зеркало воды и отражавшиеся в ней деревья, смотрел и старался вобрать в себя то, что было так дорого его сердцу.