За седым кавказским кабаном (В. И. Скугаров)

За седым кавказским кабаном

В управлении Нальчикского лесоохотничьего хозяйства нам выдали одну на двоих лицензию на отстрел кабана и посоветовали отправиться на кордон, расположенный километрах в десяти от центральной усадьбы.

Мы шли вдоль проволочной изгороди, опоясавшей поле топинамбура, на которое зимой будут допущены кабаны. Но нетерпеливые животные лазают сквозь изгородь уже сейчас, отнимая у себя же такой дорогой кусок зимнего "хлеба". На бугре в углу поля - небольшой егерский домик. Рядом - собачья будка с белым лайкоидом. Хозяев нет.

Вскоре вернулись двое охотников и егерь-балкарец. Кабана они взяли, но он невелик, а им пришлось поработать три дня, поэтому настроение у них неважное. Нам это непонятно...

Охотники уехали, а мы водворились на их места. Пообедали и решили выехать на охоту сегодня же: кабанов только что видели в ближайшем ущелье.

И вот нас уютно качает в седлах. Справа открылось ущелье. Оно похоже на неровный разлом спелого арбуза, который сдавили и чуть тронули ножом. Как во всяком уважающем себя ущелье, внизу течет речка-ручеек.

Оставили сначала одного загонщика, потом второго. Встали на номера. Я в середине ущелья. Неожиданно слева возникли два квадратных кабанчика и, смешно галопируя на коротких ножках, пробежали метрах в шестидесяти. Направились в загон, поэтому пропустил без выстрела.

Загон был неудачным: кабаны пошли навстречу загонщикам и прорвались. В звездной темноте мы вернулись на кордон.

На следующий день отправились в соседнюю трещину, ширина которой примерно равна ее глубине.

В ущельях-разломах кабан идет вверх, пока может, а потом по горизонталям, по своим тропам. Кабаньи тропы лепятся к почти отвесным стенкам, и на протяжении сотен метров ни спуститься, ни подняться с них без специального альпинистского снаряжения невозможно. Иногда попадаются места, в которых два-три карниза сходятся, - это наиболее верные места для перехвата кабанов, но их нужно перекрыть значительным числом стрелков, так как такие узлы находятся на менее крутых и более лесистых склонах, дающих кабану возможность идти в любом направлении. Низом по ручью кабаны не ходят, вероятно потому, что там шумно и они не могут использовать свой слух, чтобы оградить себя от опасности,

Со своих троп кабанам не надо спускаться на водопой: вода пробивается сквозь известняки, и, беловатая, по космам мха стекает на тропу. На вкус она неприятна: слишком много в ней всяких солей. Водой сочатся и своды карстовых пещерок, в которых кабаны отдыхают от жаркого солнца. Вылезает мохнатое грязно-белое известковое чудовище из пещерки и давай втирать в шкуру о камни то, что удалось набрать на себя в пещерке, втирает не щадя себя и похрапывает от удовольствия, закрыв глаза.

В этих ущельях-разломах кабаньи убежища. Здесь же они и кормятся на буково-финиковых склонах. Только когда орехов мало, выбираются наверх, где довольствуются корешками трав. Но своим убежищам кабаны верны и к рассвету в них возвращаются.

Мы делали загон за загоном и все безуспешно. Кабаны просачивались либо мимо стрелков, либо мимо загонщиков. Так прошло три дня. Мы считали дни, оставшиеся до конца отпуска, каждый неудачный день отнимал кусочек надежды. Пришла пора уезжать моему товарищу. Но у меня оставалось еще три дня. Я решил использовать все шансы до конца.

Поздней ночью вернулся егерь-балкарец и обрадовал меня сообщением, что завтра подъедет второй егерь и мы втроем махнем настораживать ловушки на кабана, а там, глядишь, и добудем какого-нибудь зазевавшегося...

Ловушка - довольно несложное сооружение: загон с падающей дверью. Для приманки мы использовали початки кукурузы, которые разбрасывали редко и широко вокруг загона, чуть гуще к входу, и небольшую кучку клали у сторожка. Засыпал с мыслью о том, что завтрашний день будет моим предпоследним охотничьим днем на Кавказе, а если не удастся больше сюда выбраться, то вообще предпоследним на Кавказе. Через два дня я должен улететь. Билет в Москву уже в кармане.

...Мы истоптали чинарники, но выставить кабанов на стрелков не удалось. Правда, дважды кабаны были очень близко: один раз ветер донес их тошнотворный запах, затем на лежке подпустили шагов на пятнадцать и с треском мгновенно прорвались через непроницаемые для глаз и пуль заросли чинар, боярышника и калины.

К вечеру мы оказались с другой стороны знакомого ущелья. Двое остались на номерах, а третий должен был спускаться с верха отрога, изредка скатывая вниз по склону камни, чтобы вспугнуть кабанов.

Стук летящих сквозь заросли камней приближался. Уже слышались голоса загонщика и стрелка, начавшего ему помогать. Вдруг шорох привлек мое внимание - на заросший орешником "пирожок" тихо выплыл горбатый кабанище. До него метров восемьдесят. Кабан шел вниз, ко мне не приближался. Ждал, что он повернет на меня, ведь сзади загонщики - только поэтому не стрелял. Но смелый хитрюга нырнул вниз, обошел загонщиков и опять поднялся на верх отрога.

Тут же выскочили на "пирожок" егеря. "Почему не стрелял?" Объяснил. Проверили следы, все кабаны ушли к верху отрога. Против всех правил, решили повторить загон.

Встал на новый номер ближе к низу расщелины... Как я об этом жалел через полчаса! Кабаны прошли в десяти шагах от моего прежнего номера, их было не менее восьми.

В поздних сумерках лошади на ощупь несут нас к теплу егерского домика, горячей пище и сну без просыпа. На спуске они похрапывали и дрожали от напряжения. Доверился своему гнедому полностью, хотя и не сразу - сначала, когда он оступался, хотелось помочь ему собственными ногами.

Когда едешь верхом, кажется, что тонешь в черной тишине ночи, в которой, кроме тебя и лошади, никого нет. Но только у домика разнуздали лошадей и пустили их пастись, как забулькал, зашуршал лес, надежно охраняющий своих обитателей: он даже лунный свет не пропускает к подножию деревьев.

Где-то протиснулась под проволочной изгородью свинья с поросятами и совсем рядом шуровала в топинамбуре. Поросята нахально с визгом похрюкивали, зная, что толстая мать всегда их защитит. Из чисто этических соображений решили не трогать семейку, хотя прогнать их следовало бы...

Долго ворочался, не мог уснуть, несмотря на усталость. Последний день охоты, последний шанс...

День прошел в непрерывной смене загонов, похожих друг на друга отсутствием удачи. Правда, егерь-балкарец ранил здоровенного секача, но зверь ушел, не оставив следа на сухой гальке ручья и выжав в мою тельняшку добрый литр пота. Сложно добрать такого зверя одному и без собаки.

К вечеру вылезли из злополучного разлома. Мне завтра в двадцать один ноль-ноль улетать из Минеральных Вод, а я еще бог знает где... Вопрос о моем отъезде решен, и я словно сквозь дремоту слышал разговоры егерей о заготовке сена и необходимости взять волов для его перевозки в ближайшей бригаде. "Сейчас зайдем в бригаду, спросим волов и айда домой?!" "Зайдем" - мне уже все равно.

Вброд перешли ручей и вклинились в стадо коров, которое будто само по себе шло к бригадному стану. Фиолетовые сумерки делали всех коров одинаково черными и еще более медлительными. Наши лошади фыркали, когда проходили совсем близко от коров, а те мотали головами в их сторону: ночь пробуждала остатки звериных инстинктов.

...В комнате полно народа. Шумный и долгий разговор на балкарском. Успели выпить по две пивных кружки айрана с хлебом. Ко мне обратился егерь-балкарец:

- Кабана кругом много. Они все согласны помочь. Сделаем утром загона три и айда?!

Я искренне обрадовался. Зашумели пастухи:

- Все пойдем! Завтра завалим! Чего там!

И козы тут есть!

Утром, в уже не "охотничий" день, а в "отъездный", с нами пошли трое пастухов, да нас трое, да лайкоид, волки б его съели...

Шли в увалы. Собака носилась по сторонам, будто всю жизнь провела на привязи. Раза три говорил: "Привяжите!" - "Не на что..." Наконец егерь вытащил из брюк ремень, но поздно... Собака вспугнула кабанов. Шесть зверей ринулись вверх по увалу. Один я бросился было наперехват, но они ушли через верх. Обругал лайкоида - не понимает, крутит хвостом.

Сделали два небольших загона - неудачно, хотя чувствовалось, что кабанов много и они где-то близко.

Нас с одним из пастухов направили на номера. Шли гуськом. Он с мелкашкой. Впереди надо было бы быть мне с двенадцатым калибром - не пускает: "Ты не знаешь дороги!"

За купой невысоких кустов среди рыжей травы возник шум. Я бросился с тропы вправо, пастух - вправо, я - влево, пастух - влево; бормочет: "Тише! Тише!" Обежал и его, и кусты. Четверка кабанов ушла направо, налево уходит пара. Успеваю приложиться по последнему, но он только дважды мелькнул спиной в высокой траве уже метрах в шестидесяти. Выцелить не успел и не стал стрелять наудачу...

Время приближалось к девяти. Нас осталось только четверо, не считая собаки. Все устали и даже как-то недовольны друг другом. Не позднее десяти надо во что бы то ни стало уходить - сначала на бригадный стан, потом на кордон и в Нальчик.

Егерь-балкарец предложил сделать последний загон: "В этих чинарниках всегда кабан держится!" Лазы зверя здесь знал только он, поэтому мы с ним отправились на номера.

Выбрать место на самом верху склона, на ровной площадке, заросшей спелым редким лиственным лесом, оказалось не так просто. Долго не мог установиться окончательно: то деревья мешают, то кусты, то сектор обзора мал... Встал почти на открытом месте рядом с тремя близко растущими липами. Надеялся лишь на маскирующие свойства костюма. Замер.

На лес опустилась тишина: не абсолютная, беззвучная, которая никому еще не доставляла радости, а сотканная из милых голосов лесных обитателей, шороха ветвей и листьев, которую мы так любим слушать... О неудаче не думалось. Гон начался неожиданно близко и оживленно. Прошло совсем немного времени, я еще не успел сообразить в чем дело, как лес застонал и затрещал. Залаяла собака, и почти сразу сверху вниз по склону покатились как мячи кабаны, их было более десятка. Собака нажала на них, и пара, отклонившись от удирающей массы, побежала прямо на меня. Мои кабаны бежали медленнее, чем те, которых гнала собака вниз. Кусты уже скрыли и кабанов, и лающего пса, а пара как на ладони, им некуда деваться. Из-за деревьев делаю шаг вправо. Кабаны уже в метрах в пятидесяти. Поднимаю ружье. Тридцать метров! Выцеливаю переднего в грудь. Пятнадцать! Семь! Стреляю... Кабаны как ни в чем ни бывало проносятся мимо на расстоянии чуть дальше вытянутой руки. Задний начинает отваливаться вниз. Стреляю в угон по первому, он продолжает бежать. Бегу за ним, на ходу рву пули из патронташа, часть из них роняю; наконец заряжаю, поднимаю ружье... Кабан метрах в тридцати, замедляет бег, оборачивается. Мелькает мысль - сейчас бросится. Но зверь взглянул на меня и упал, задергав ногами.

Он лежал на правом боку мордой вниз. Осмотрел зверя сначала сзади - искал вход пули: уверен, что достал его вторым выстрелом. Зад и спина чистые. Взялся за переднюю ногу, и что-то захлюпало и захрипело в груди туши. Только теперь заметил вход и выход пули. Это была первая пуля. Сообразил, что видел момент, когда кабан наткнулся на пулю - зверь содрогнулся, но, уйди он, я был бы уверен, что промахнулся, так невелик был внешний эффект смертельного ранения.

Я отрешенно стоял у своего кабана и вдруг по шороху почувствовал, что мне нужно посмотреть вперед-вниз. Метрах в сорока, как слон, оттопырив уши, стоял здоровенный, пудов на пятнадцать, а то и более, секачище, направив на меня свою недружелюбную морду. Белесая морда дергалась в злобно-недоуменной гримасе, кабан фыркал, втягивая носом воздух, и дважды клацнул клыками.

Мы оба стояли неподвижно. У меня не было второй лицензии, но зверь мог напасть. Медленно, чтобы не спровоцировать нападение, левой рукой открыл патронташ - на месте пулевых патронов пустые ячейки. Вспомнил, что патроны падали, когда бежал за кабаном. На долю секунды стало не по себе. Два дробовых патрона зажал в руке - буду бить его в трех шагах. Открыл ружье...

Кабан стоял и смотрел, переминаясь с ноги на ногу. Так прошло секунд тридцать, ситуация начинала тяготить. И стрелять нельзя, и очень уж серьезным был этот тип... "Пых-пых" - забрызгал слюной кабан, резко свернул со своей тропы, на которой ненароком оказался я, и побежал вниз по склону, подставив правый бок. Считай, что тебе повезло, седой черт!

Все стихло и за этим кабаном. На несколько минут мы остались с тишиной одни. Это была привычная тишина, но и совсем другая, окрашенная эмоциями борьбы и успеха. Я ощущал в природе полноту и законченность. Только что набегавший кабан заполнял все мое существо, весь мозг, сознание за всем наблюдало как бы со стороны, а выцеливанием и стрельбой руководили многолетние охотничьи навыки. На какую-то долю секунды были связаны одной линией кабан, мушка, прицельная планка, но во все остальное время был только зверь. По свидетельству А.А.Черкасова, подобное волнение было присуще даже профессиональным охотникам, убившим не одну сотню зверей. Охотно этому верю, иначе они... не охотились бы на зверя. В этом смысле нельзя назвать захватывающими все виды охот на птицу и зверя неопасного. Бесспорно, в каждой из них есть своя прелесть, но такого давления на психику, какое оказывает набегающий опасный зверь, не встретишь ни в одной другой охоте.

Подошли оба егеря и последний из добровольных помощников. Все искренне рады моему успеху, поздравляют... Оживленно обсудили вес кабана. Моя оценка в четыре пуда вызвала удивление... "Восемь, железно!" - резюмировал второй егерь. Пусть так. Действительно, вдвоем с трудом вытащили тушу за передние ноги на ближайший прогал между деревьями.

Шкура у зверя нарядная, черно-седая, а не уныло-бурая, как у европейского кабана. Равномерную седину давали белые концы щетины. Подшерсток негустой, мышиного цвета. Зверь чистый, будто ухоженный.

Егери ушли, чтобы вернуться с лошадьми. Я остался свежевать кабана.

Девять часов сорок минут... За двадцать минут до контрольного срока был взят трофей.