Лебединая песня (Еремей Айпин)

Лебединая песня

Утром она проснулась от лебединого крика на болотном озере. И хотя до озера было неблизко, ей казалось, что лебеди где-то рядом, за прокопченными стенами избушки. Они словно играли на серебряных трубах, звали: хотелось выйти и взглянуть на них.

Сентябрь донага раздел деревья - лес насторожился, стал чистым и звонким. Ничто не задерживало звуков, ничто не искажало их. Сколько в них грусти и тяжести неведомого, далекого пути, и тоски по родному озеру, и надежды на возвращение... Девушка лежала и слушала лебедей. И мысль, что ей доступен язык этих гордых птиц, радовала ее.

Как хорошо, что она уговорила Диму взять ее с собой в это царство тишины и звуков! И уезжать никуда не хочется. Так и жили бы весь век в этой прокопченной таежной заимке с ее лебединой музыкой и запахами осени... Что может помешать ее мечтам?!

Тонко скрипнула половица. Это поднялась бабушка Дарья - махонькая, но необыкновенно проворная старушка хозяйка. Первым делом она затопила чувал - потянуло легким дымком. Наконец, двери сказали, что хозяйка вышла на улицу. Если хозяйка встала, значит, половина седьмого - хоть часы проверяй. У нее все приготовлено с вечера: береста для огня, дрова, вода, спички. Утром только шаг - и оживает весь дом в одно мгновение.

Попозже, кряхтя и поохивая, поднимается дед Архип. Шумно выковыривает из трубки нагар, проволочкой прочищает мундштук. Потом не спеша набивает табаком трубку, чиркает спичкой - слышится посапывание. На подвернутых ногах сидит он на лежанке, свесив седую голову с редкой бородкой, и курит свою трубку. Курит он долго - минут пятнадцать. Девушка сейчас не видит его, но знает, что морщинистое лицо отвердело в глубокой задумчивости. Подслеповатые глаза прикрыты бледными веками. В этот миг он никого не видит и не слышит. О чем он думает? Кто знает...

Лучик осеннего солнца через маленькое оконце проникает в избушку. Лебединый крик становится глуше. Потом совсем растворяется в наступающем дне и глохнет.

Девушка открыла глаза.

Выкурив трубку, дед Архип будит внука Диму. Голос у него резкий, не стариковский:

- Вставай, охотник! Привык в городе-то дрыхнуть!..

- Тут тебе не город, вставай! - тонко вторит ему бабка Дарья.

Димка мгновенно проснулся и тотчас встал, зная, что дед не любит, когда нежатся в постели. Он поглядел в окно, чтобы узнать, какая погода. Его румяное ото сна лицо с тонкими, правильными чертами и чуть-чуть раскосыми глазами ожило. Потянулся до хруста в суставах и, направляясь к умывальнику, поддел деда:

- Такое солнце! Хошь на охоту, дедок?

Старик только махнул сухой рукой - не болтай, мол, вздор, я уже отходил свое. Потом сказал:

- Чо кричишь, как ворона? Марину разбудишь, пусть поспит немного.

- Хорошая жена раньше мужа встает! - вставила бабка Дарья.

- Да не жена еще, - понизив голос, поправил внук. - Сказано вам - невеста, разве не ясно?!

- Хватит! - отрезал дед. - Что жена, что невеста - надо человеку-то выспаться, особенно в молодости... Выйдет замуж - успеет намаяться.

Бабка Дарья с удивлением взглянула на своего старика и тут же, хитро усмехнувшись, залопотала:

- А я чо говорю?! Неужто я одна с хозяйством не управлюсь?! Всю жизнь управлялась, а тут...

Разговор на этом прервался. Дима вышел на улицу. Бабка хлопотала у чувала. Дед сердито сопел. А Марине стало неловко, и она притворилась спящей.

Стукнула дверь - это вернулся в избушку Дима. От него едва уловимо пахло росой, сосновой хвоей и свежестью осеннего утра. Глухариным пером он пощекотал девушку по носу и шепотом пропел:

- Проснись, Маринушка!..

Она улыбнулась и, не открывая глаз, чмокнула его куда-то в небритый подбородок. И спросила тихо:

- Слышал лебедей? Не приснилось?

- Лебеди? Какие лебеди?

- На озере... Утром рано...

- А-а. Я ведь сплю как бурундук!..

- Знаешь, Дима, я, кажется, понимаю их...

- Ну, ты фантазерка, оказывается! - перебил он. - Скоро разговаривать начнешь с ними.

Девушка промолчала.

- Ладно, поднимайся, - улыбнулся Дима. - Замечательная сегодня погода! Погляди!

После завтрака Дима ушел на охоту. Приехали лишь на две недели, поэтому он целыми днями бродил по тайге со своей малокалиберкой. Приносил рябчиков, изредка косача или копалуху. Как-то и Марина ходила с ним на охоту. Наткнулись на выводок рябчиков. Охотник так увлекся, что позабыл про свою спутницу. Когда спохватился, едва разыскал ее. Больше с ним она не ходила. Теперь она держалась за бабку Дарью - собирала бруснику, грибы, искала растения для гербария, ловила разных жучков и насекомых. Скучать было некогда.

Дед Архип ловил рыбу. На охоту он уже не годился, а в снастях еще разбирался. После рыбалки он садился на чурбачок возле заимки и, дымя трубкой, смотрел на реку. По ней изредка проходили рыбачьи моторки.

Из-за реки доносился далекий гул - там стояла какая-то экспедиция. Дед вырывал изо рта трубку, зажимал ее в костлявом кулаке, как волшебную палочку, тыкал ею в сторону реки и глухо ворчал:

- Рру-бят!..

Он всегда с разной интонацией произносил это слово: с нестариковской злостью, с обреченностью усталого человека, с детским удивлением, с надеждой на определенный ответ. Но никогда - равнодушно!

Марина считала его добрым. Он любил поговорить с ней: знал много всяких небылиц про тайгу, про зверей и птиц.

Сентябрьский день все короче и короче. Солнце стало серым и неподвижным, как обленившийся медведь, который собирается залечь в берлогу. Ничто уже не тревожило его: ни умирающая осень, ни шумные стаи перелетных птиц, ни грустная лебединая песня.

Вечером на озере снова затрубили лебеди. Звук теперь был далеким и неясным. Его приглушал поднимающийся сырой туман.

Марина слушала молча. Задумчивые серые глаза ее остановились на мутном окошечке заимки. Потом, будто очнувшись от глубокого сна, сказала жестко к решительно: - Видеть хочу... лебедей! Дима подавился дымом сигареты и закашлялся.

"Про фантазию начнет или зоопарк, - подумала девушка. - Или просто пожалеет, что взял с собой".

Но дед Архип опередил внука.

- Верно, доченька, - была в тайге и не видела самое необыкновенное! - веско заметил он. - Утром ранехонько я вас подниму, посмотрите. Озеро недалеко тут. Кормятся они там, отдыхают перед дальней дорогой.

- А через топь на болоте как она перейдет? - поинтересовался Дима.

- Так же, как и ты! - отрезал дед.

Сердито попыхтел трубкой и добавил:

- Совсем тебя, видно, город попортил, охотник!

Поутру, когда птицы еще не осмеливались разбудить тайгу, дед поднял внука и Марину.

- Лебеди кормятся на Северном заливе, где водоросли у самого берега, - наставлял он. - Обойдете озеро, выйдите прямо на них. По утрам они бывают у самого бережка.

Через озеро-то ничего не увидит наша деточка, кроме белых шариков. И то не разберешь - то ли лебеди, то ли пена.

Утро прозрачное, росистое, холодное.

Шли сначала по сосновому бору, потом вышли на болото. Через топь перебрались по кочкам и скользким настилам со слегами в руках.

Между деревьями в лучах восходящего солнца засеребрилась гладь озера.

- Теперь поползем! - сказал Дима. - Не поднимай голову, увидят - сразу улетят.

- Тише, услышат!

- Они плохо слышат, а вот видят хорошо. Главное, чтобы не увидели.

Меж сырых болотных кочек доползли до последних кустиков. Дальше метров тридцать до воды - чистый берег с реденькими пучками осоки.

Марина, затаив дыхание, выглянула из-за куста: стая словно висела над водой со сложенными крыльями. Не плавала, а висела. До того они изящны, легки и чисты. Ничего белее в жизни она не видела. Озеро вдруг стало светлым-светлым, а берега раздвинулись до бескрайности.

Лебеди заслонили собой весь мир. У Марины даже защемило сердце. Защемило сладко и тревожно, словно оно оторвалось и парило где-то в груди - вот-вот выскочит. И тогда она устремилась бы в бескрайнюю высь - в царство света и солнца и там постигла бы непостижимое. Может быть, остановила бы время...

А лебеди...

Один плавал в сторонке с поднятой головой - сторожил стаю. Ближе всех к берегу кормилась лебедушка. Она с головой уходила в воду, будто делала стойку. Торчало лишь хвостовое оперение. И так стояла до тех пор, пока не находила лакомство. Потом, вытянув шею, глотала добычу. Затем дугой выгибала шею и водила клювом по-над водой, словно высматривала что-то. Тут к ней подплыла другая птица. Наверное, друг. Он потянулся к ней клювом. Но лебедушка мотнула гордой головой: не мешай, мол, нужно силы набирать перед дальней дорогой. Тот обиженно опустил голову, но далеко не отплывал. А лебедушка осмотрелась, на миг замерла с выгнутой шеей - будто замер весь мир. Потом, успокоившись, смахнула с крыла травинку и вновь нырнула за пищей.

Марина спохватилась: тихонько вытащила фотоаппарат и нацелилась на лебедушку.

Сухо хлестнул выстрел.

Из рук девушки выпал аппарат.

Шум воды. Хлопанье крыльев. Утробный стон.

Лебедушка дважды хлопнула выгнутым крылом и, беспомощно волоча левое, печально трубя, рванулась на середину озера.

В лучах восходящего солнца стая стала терять очертания, словно начала растворяться. Только трубные звуки доносились отчетливо и ясно. Затем в эту тоскливую музыку ворвалось что-то постороннее:

- Я же охотник... пойми...

- Ты... ря... рряб... ряб-чишник!..

Весь день у нее прошел в каком-то полусне, все к чему-то прислушивалась. Но был сильный ветер. Бор ворчал глухо и басовито: поглощал все шумы тайги. Марина утешала себя тем, что лебедушка залечит свою рану и улетит. Но эту призрачную надежду теснили сомнения. Она знала, что вот-вот ударят холода...

Утром она проснулась от гнетущей тишины, словно природа надела траур. Вдруг услышала едва уловимую игру воздуха в иглах старой сосны, стоявшей близ избушки. И неожиданно тишину разорвала лебединая песня. Трубила стая. В мелодию вплетался новый, еще не слышанный ею мотив, полный отчаяния и безысходной тоски. Он был на тон выше всех остальных звуков. Будто птица забиралась высоко-высоко, в заоблачные выси.

Вечером дед Архип мрачно сообщил опешившему внуку, который только вернулся с охоты:

- На попутной моторке. Уехала на попутной Марина-то, да!

Вздохнул, зажал в костлявом кулаке трубку так, что побелели пальцы, ткнул ею в сторону реки и добавил:

- Улетела наша лебедушка...