На перевале (отрывок из очерка) (Д. Мамин-Сибиряк)

Первый иней, от которого "закисает" лиственница, служит сигналом для охоты на глухарей. Чуть тронутая холодом мягкая хвоя служит лакомством для птицы, и охотники пользуются этим, чтобы бить по зорям усевшихся на лиственницах глухарей.

Едем на охоту. Осенняя птица жирная, и это лучшее время в своем роде. В самом слове "охота" вы уже чувствуете что-то такое доброе и освежающее... Да, едем. У всякого охотника есть свои облюбованные уголки, куда его непременно тянет, в известное время вы его найдете на своем посту. Для сравнения могу указать на усердных прихожан, которые в церкви станут непременно на свое место. У меня таким любимым место служит осенью так называемый "перевал" - это горный водораздел, глухой уголок, оставшийся в стороне от растерзанных владельческих лесных дач, на тридцать верст никакого жилья, и в самом интересном месте, на крутом берегу горного озера, стоит лесной кордон, где можно и чаю напиться, и собрать необходимые сведения от Ивана Васильича, местного сторожа, который проживает здесь "по обязанностям службы".

У Ивана Васильича все делалось как-то само собой, и самовар вовремя будет готов, и ушка поспеет. Свой же парень съездит посмотреть в исток поставленную вчера морду и привезет свежих окуньков, а хозяйка оборудует самовар.

- А как глухари?- спрашиваю я, разминая ноги после тряской трехчасовой дороги.

- Глухари-с? Они свое дело в лучшем виде знают... Вчера двух спугнул по дороге к Кочкам. Тут есть ложок, а над ним этак осинничек пойдет, листьяночки - аккуратное место. Как раз только чайку напьетесь - тут и самое ваше занятие... Юлка орудует в лучшем виде.

- На дерево бросается?

- Сначала кидалась, а потом я ее отвадил... Тоже понимает, стерва. Сядет под дерево и брешет, а он, глухарь, на нее сверху: ту-ту-ту!.. Ну, и разговаривают. Даже смешно в другой раз слушать. А вы в самый момент приехали - теперь глухарь на чику...

Мы сидели на берегу, под густой старой пихтой, и долго беседовали о разных разностях. Холодное осеннее солнце быстро склонилось к зубчатой линии леса. По озеру разгуливала осенняя волна, сосавшая берег и с шипением уходившая в качавшуюся полосу жесткого ситника. Странное это время осень! И погода ясная, и солнце светит, а вас так и сосет какая-то грустная сиротская нотка! Есть своя поэзия осени, задумчивая прелесть звездных холодных ночей и целая гамма тонов умирающей зелени. Весело горит огонек на открытом воздухе, и дым уже не стелется по земле, как в туманную летнюю ночь, а вьется столбом прямо в небо... Юлка сидит невдалеке и ждет своей доли в общей трапезе.

Мы идем по лесу. Под ногами хрустят сучки. Трава совсем сухая. Иван Васильич шагает в своих резиновых калошах и несет длинного "туляка" (ружье) на плече, точно по команде: ружья вольно! Юлка суетливо шныряет между деревьями, и я по лицу Ивана Васильича вижу, что он доволен собакой, которая "забирает верхним чутьем" и нейдет глухарными подъедями и кормежками. Вот и ложок и покрасневший от мороза осинник с своей яркой, точно ситцевой листвой - даже есть те линючие тона, какие производит московская мануфактура.

Глухарь

- Конечно, жалованье маловато, на пятнадцать рублей немного расширишься... - говорит Иван Васильич и останавливается как вкопанный, - Юлка брехнула на птицу, и глухарь забормотал на нее.

Это момент самый интересный на охоте: так и встрепенешься весь. Солнце уже село, но в лесу еще светло, и деревья отчетливо вырезываются своими контурами на отбелевшем осеннем небе. Мы расходимся, Иван Васильич предоставляет мне добычу, и я уже заметил высокую лиственницу, где бормочет глухарь. Небольшой перелесок отделяет меня от этого дерева, но подойти близко нельзя - чуткая птица, пожалуй, не пустит, а проклятые сучки так и хрустят под ногами. Останавливаюсь и перевожу дыханье. Слышно, как бьется сердце. Еще несколько шагов - и добыча будет в роковом круге "поля поражения". Немного больше ста шагов, но винтовка Лебоди возьмет и дальше. Сквозь поредевшую листву просматриваю в последний раз глухаря - он сидит на длинном сучке и разговаривает с собакой. Вот пауза, нужно стоять смирно и стрелять, когда глухарь опять забормочет. В это время он не слышит выстрелов, и можно из малокалиберной винтовки "отвесить" по нем раз десять. Вот опять бормотанье, выстрел, и облачко дыма мешает разглядеть результаты. Нет, глухарь сидит на старом месте и только сильнее вытянул шею по сучку - значит, пуля пронесла верхом. Второй выстрел заставил его подскочить - пуля обнизила. Обыкновенно в таких случаях глухарь улетает, но этот непуганый и после небольшой паузы начинает опять разговаривать. Третий выстрел, и птица снялась с дерева широкими взмахами своих крыльев, сплавилась над пролеском и исчезла. Слышно, как Юлка заливается, но это уже не торжествующий осмысленный лай, а просто собачий азарт: она потеряла птицу. Ужасно досадно, и я в утешение себе рассматриваю свою винтовку: что с ней такое случилось?

- По сучку шлепнулась пулька-то... - за спиной у меня говорит неслышно подошедший Иван Васильич. - Теперь самый обычный свет: своя прицелка... Я вот к своему туляку вполне привесился и шагов на пятьдесят так шарахну, что даже сам удивляешься в другой раз.

Мы пошли дальше. Юлка затихла. Свет быстро исчез, точно его тушит какая-то невидимая рука. Делается холодно. На нашу беду подвернулся зайчонок, и Юлка бросилась за ним с особым завываньем, которое знакомо всем охотникам.

- Ах, проклятая!.. - ругался Иван Васильич, бросаясь в погоню за неверным псом. - Вот каждый раз так... Поймает и съест подлая!.. Юлка-а!.. Я тебя, шельма-а!..

Тени сгущаются. Большие деревья трудно просмотреть, но на мое счастье опять попадается глухарь. Без собаки к нему трудно подойти - приходится пользоваться только его бормотаньем, когда едва успеешь сделать несколько шагов. Пожалуй, еще в шурф попадешь куда-нибудь... Подхожу на приличную дистанцию, начинаю выцеливать - плохо видно. Стреляю наугад, и глухарь благополучно улетает. Где-то близко грянул "туляк" Иван Васильича, - "этот не промахнется", - думаю я, огорченный собственной неудачей. Действительно, появляется Иван Васильич и волокет за крыло убитую птицу.

- Агромадный мешок... - говорит он останавливаясь. - Бегу за Юлкой, а он на меня сверху как забормочет... ей-богу!.. Вот какая повадка... Ну, я его и положил: так комом и свернулся, как мешок. Ведь сверху, когда летит, точно медведь... Юлки не видали?..

Вот, я вам скажу, бывает же такая несообразная тварина...

Мы возвращаемся...

Юлка уж дома. Заметив нас, она поджала хвост и виновато ползет по траве к пылающему гневом хозяину, который прописывает ей встрепку и читает наставление. Юлка визжит больше для приличия и облизывается - она хорошо закусила.

Выплывший месяц осветил заснувшее озеро. Мы опять пристроились под своей пихтой и, греясь около огонька, гуторим о разных разностях. Хорошо вот так посидеть в лесу и поболтать с бывалым человеком.

Журавли