Записки мелкотравчатого (отрывки из книги) (Е. Э. Дриянский)

(Отрывки из книги под тем же названием. "Мелкотравчатыми" в старину назывались охотники, которые имели не более десяти борзых и охотились с ними без гончих - на хлопки.)

I

Прежде нежели поставим ногу в стремя и отправимся в то место, к которому мы доискивались доступа с таким трудом и тревогой, я считаю обязательностью хоть слегка объяснить для незнающих причину, почему псовый, наторевший в своем деле охотник травить лисиц предпочитает всякой другой потехе. Спросите у любого, только опытного и втравленного борзятника, или лучше, предложите ему право выбора и спросите потом, кого он желает травить: волка или лисицу "Лисицу, подавай лисицу!" - крикнет он исступленно и поскачет нивесть куда, обречет себя на труд, едва выносимый, на разнородные лишения, для того только, чтобы добыть и затравить Патрикевну!

За что такое сильное предпочтение этой всемирной кумушке, у которой нет даже настоящего бега, потому что самая тупая из борзых собак, на чистоте, не дает ей хода, а собака резвая не отпустит лисиц дальше того расстояния, на каком "зазрела".

Ум, хитрость, находчивость, изворотливость, сметливость а необыкновенное уменье в минуту неизбежной гибели пользоваться самыми ничтожными средствами и случаями, и с помощью их, в глазах своего грозного преследователя, извернуться, обмануть, проскользнуть как ртуть между пальцами и исчезнуть как дым от ветра, - вот качества этого проворного и увертливого зверька, которыми так дорожит псовый охотник. Зато с каким одушевлением и энергией будет он рассказывать, пожалуй ночь напролет, о тех редких случаях и проделках, какие выделывала с ним Патрикевна: все моменты гоньбы и травли, все эволюции и увертки хитрого зверька будут передаваемы им с таким одушевлением и увлечением, что вам многое покажется вымыслом и едва ли вероятным делом.

А гоньба по лисице чего стоит? Та же самая стая, которая помкнула по волку и в мгновение ока поставила серою на ваш лаз или, обогнувши два, три раза остров, вынесла на щипце беляка к вашим ногам, та же стая, уже усталая и подбитая натекла на лисий след, и вы слышите другие голоса, чуете что-то особенное в помычке выжлят, что-то более дружное, жадное, свирепое в гоньбе всей стаи. Волк, при первом звуке охотничьего рога, при малейшем признаке опасности, мчится из острова напрямик и потому держит на себе стаю недолго, особенно если застигли его в острове не при гнезде; гоньба по волку не менее заркая и злобная как и по лисице, но быстрота скачки первого и прямое направление, избираемое им, большею частью случайно и напролом, невзирая ни на какие встречи и препятствия, не всегда дает возможность гончим "скучиться" и гнать стайно. Заяц, преимущественно беляк, имеет в характере "давать круги" и бить собак на одном месте и потому выдерживает более стайную и продолжительную гоньбу, но это кушанье и для собак и для охотника обычное, буднишное; другое дело - лиса.

Лиса

Застигнутая врасплох на том месте, где она задумала позавтракать вкусной зайчатиной или полакомиться тетерькой, лисица не вдруг, не сразу пустится наутек; она очень хорошо знает, что за всякий необдуманный шаг вперед или назад, за всякое движение на авось она непременно поплатится своей красивой и теплой шкурой, без которой ей оставаться невозможно, и потому Патрикевна начинает с искреннею заботливостью хлопотать о сбережении этой собственности: наделавши смёток и узлов посреди острова, прежде нежели горластый ловчий успел накликать, а проворные выжелятники подбить стаю на ее горячий след, смышленная кумушка успела уже побывать на опушке и навести справки о возможности улепетнуть из острова без большого шума и оглядки; но, увы! все надежные пути для нее пересечены, все лучшие и удобнейшие места на пролаз грозят засадой и гибелью; между тем стая верной тропой натекает, близится, не дает Патрикевне ни свободно дохнуть, ни хорошенько поразмыслить о том, на что ей решиться. Отысканная и побужденная снова, она мчится на другой конец острова, ныряет под крайний куст и зорко оглядывает и соразмеряет возможность на утек, но и тут ей предстоит опасность больше прежней: везде, где бы не следовало и быть, словно выросли из земли и торчат резвоногие борзые: с этими последними Патрикевна не желает встретиться даже и во сне, не только наяву и среди чистого поля. Как быть? Дело, куда ни поверни, выходит дрянь! Осталось одно: обмануть неотвязную ораву и пробраться низиной в камыши... и вот, она кинулась прямо в собак, собрала всю стаю и поволокла ее за хвостом в глубь острова направо, налево, разметала собак, скрыла след и пешком, боком, чуть дыша, где ползком, где скачком, добралась до зеленых камышей, но и тут к Патрикевне счастье обернулось спиной: проход в камыши забран предательской стенкой из тенет, а по краям стоят грозные тенетчики, кто с ружьем, кто с дубиной... а собаки сзади свирепеют, ревут, словно повешанные за язык, ведут верно, близятся... И Патрикевна снова мчится в глубь острова, снова скрывает след, и снова бочком, тишком прокралась она мимо всей стаи к ручью; тут, наделавши новых петель, она на свободе; побрела по течению воды, отыскала местечко поглубже и получше, опустилась в воду с ушами и, выставя кончик носа наружу, снова любуется, как свирепая стая, примчавшись с криком к берегу, остановилась, смолкла, рассыпалась и с жалобным визгом кружит на одном месте и ищет пропавшего следа... Но и тут бедной затейнице суждено недолго наслаждаться плодом своего проворства и хитрости. С пеной у рта, с глазами на выкате, горланя хриплым голосом и подталкивая каблуками усталого коня, примчался ловчий к тому месту, где гончие "стеряли след": он подсвистывает измученным выжлятам, кружит по месту и зорко высматривает, куда покорилась лиса, но ни тут, ни около нор не видно... Безотвязный и опытный охотник останавливает коня и, оглянув местность, спускается в ручей, мутит, буравит и пенит воду, ближе и ближе... и вот, встряхиваясь и кой-как оправляясь на пути, Патрикевна опять волочит за мокрым хвостом озлобленную стаю, а ловчий трубит позов по "красному". Тут только началась кипучая и безотвязная гоньба; стая "варит", не покидая следа, лисица пошла "опушничать" и вывертываться начистоту, охотники глядят на нее и стоят словно деревянные: с этими расправа плоха. А вот один смотрит на нее, нетерпеливо оправляется в седле, бодрит коня, осаживает свору. "Этот по мне", - думает Патрикевна и, отведя стаю далеко в другой конец острова, примчалась на опушку и бежит прямо к ногам горячего охотника... Вот он дрогнул всем телом, не выдержал, собаки рванулись, свора свистнула, и в тот же миг Патрикевна, увлекая пылких борзых, мчится назад в остров и падает под первый куст: собаки юркнули мимо, разметались, ищут, мечутся в стаю, а Патрикевна тем временем одинокая, свободная, без препон и помехи, напрягая последние силы, катится, как червонец, по темному грунту чернозема. Бедный борзятник скачет за ней, сломя голову, кричит хлопает, накликает с плачем пополам пропавших собак, а смышленница летит, как пух по ветру, все дальше и дальше,.. Вот и борзые вынеслись из острова, за ними прорвалась и вся стая: отчаянный охотник, проводив лису, возвращается назад и, проклиная судьбу свою, начинает сбивать гончих... К нему навстречу несется ловчий с бранью и проклятиями: - "Галок тут считаете!" - кричит он еще издали, и пошли упреки и доказательства со всеми возможными прибаутками такого рода и склада, что, со стороны слушая, поневоле скажешь: мастер русский человек браниться! А Патрикевна тем временем давно уже полизывает свои усталые лапки и лежа на боку думает... А что такое думает она, уж тут присочинить трудновато.

Вот почему дорога охотнику лисица: она кипятит в нем кровь, протирает ему глаза, т. е. учит его проворству, ловкости, сметливости, тонкому соображению. Поедем же травить лисиц.

Лисица

II

Пробудились мы с рассветом дня; никому не хотелось спать, несмотря на то, что у охотников песни, а у нас рассказы длились далеко за полночь. День, словно на заказ, выдался самый охотничий: вначале туман до того густой, что в десяти шагах нельзя было видеть ровно ничего; часа через два туман исчез, сплошная беловатая полоса закрыла небо и повисла шатром над всею окрестностью; в воздухе было тепло, влажно и тихо, что так необходимо и благодетельно для иску и выслушивания гончих. К десяти часам люди успели позавтракать и собирались на выгоне каждый своей сворой: покуривая коротенькие трубочки, охотники мало по обыкновению занимались шутками и остротами, потому что каждый был крайне озабочен своими собаками; с борзыми решительно не было слада: отлежавшись при сытном корме и почуяв время своей потехи, они с радостным визгом кидались на груди к охотникам, вылизывали морды у своих лошадей, прыгали и бесновались так, что тут и жди общей свалки и грызни насмерть. Чтобы судить о заманчивости охотничьего дела, надо взглянуть пристальнее на ту оживленную картину, когда псовые охотники, окруженные сворными собаками, выводят из стойла оседланных лошадей.

Оба ловчие с своими стаями присоединились к группе борзятников; мы сели на лошадей и тронулись в путь.

На пути нам попадалось множество сурчин. Сурчины это ни что иное, как небольшие курганчики, аршина в два вышиною и сажени полторы в диаметре, с тремя-четырьмя и более отнорками наверху; на дальних постоянно свистали сурки, сидя на задних лапах; при нашем приближении они тотчас же прятались в норы. От сурчины к сурчине были протоптаны узкие тропы, на которых не росла трава, признак постоянного сурочьего путешествия по ночам. Тут на тропах и возле отнорков ставят капканы, и осторожные во все другое время, но крайне неуклюжие и неповоротливые, ночные путешественники попадают в них, потому что ходят постоянно одной дорожкой и ни за что не свернут в сторону.

Наконец, мы очутились у острова. Боже мой, какое надежное место для зверя, если он захочет укрыться от зоркого глаза охотника или спастись от преследования! Десятин сто редкого осинового леса, состоящего из порубей и отдельных кущ, окаймили собой просторную ложбину или сухое болото с кочками и хворостом. Отсюда, во все стороны, в степь выходят тонкими языками отвершки, или лучше сказать рытвины, по которым втекает вешняя вода и, образовав во время весны что-то вроде озера, летом просыхает, и на том месте, где было озеро, остаются кочки, зарастающие резаком и другими болотными травами. Тут в летнее время кишат змеи, плодятся журавли и другая дичь, а к осени, когда болото подсохнет, оно наполняется лисицами, которые бегут сюда со степи "мышковать". Весь остров, с лесом, кочкарником и непродорным хворостником, сквозь который удобно пропалзывать одним только змеям, имел в ширину версты полторы и был почти круглый. Его со всех сторон охватила бесконечная равнина степи, на которой, словно бородавки на теле, торчали в бесчисленном множестве сурчины да кой-где раскиданные по горизонту скирды сена.

Чтоб разыскать и выжить отсюда зверя, особенно лисицу, надо иметь стаю не в десять или в двадцать собак, а именно стаю такую, какую мы подвели теперь к синим кустам: у нас было налицо сто восемь паратых лучшей породы собак, и из них почти половина таких зверогонов, из которых каждая могла быть вожаком и править стаей.

Борзятники разделились на две половины и поехали на рысях занимать места. Немало было споров и перебранки у тех. которые старались захватить места в голове рытвин, идущих из острова; остальные протянулись линией по чистой степи; степь эта отстояла от острова почти на версту, и охотник от охотника были расположены саженях в двухстах. Бацов, с Караем и другими двумя собаками его своры, поместился в голове узенькой лощины с резкими кустиками; подле него уставился мой бессменный стремянной. Егор. Я и Владимир, как праздные зрители, оставались пока при стае.

Разомкнутые гончие сидели в тесном кругу, жадно поглядывали на остров и взвизгивали от нетерпения. Наконец, Пашутка донес своему дядюшке, что охотники на местах. Сдавши верхние кафтаны в торока, оба ловчие в легких куртках, с рогами за плечами, пошли к острову; тут надобно было слышать этот жалобный писк и вой стаи, из которой однако же ни одна собака не смела ступить вперед. Выдержка удивительная! Но вот свисток! и обе стаи ринулися с гиком, рассыпались по опушке и смолкли: выжлятники, разделяясь на две руки, по трое поскакали туда же - и начали порскать. Вначале был слышен только один шелест опавшего листа в том месте, где шарили собаки, да редкое взвизгиванье нетерпеливых ищеек, потом одна помкнула и залилась: "вались, к нему", крикнули ей вслед два человеческих голоса и несколько новых собачьих голосов мигом подравнялись к пискунье и - повели зверя; минуту спустя, взревела вся стая и в острове закипел ад... Слушая этот ожесточенный рев и стон, становилось страшно: подобной гоньбы ни прежде, ни после этого единственного случая я не слыхивал. Я повернул коня, отъехав далеко в поле, и шагом окружил всю линию охотников (конечно, с тыла, потому что проезжать перед носом охотника, стоящего на лазу во время гоньбы было бы непростительным невежеством); все они, даже лошади, стояли неподвижно, словно замороженные.

Смотрите на дилетанта, увлеченного стройным, систематическим, разумным порядком волнующих его душу звуков; следите за приливом и отливом его страстного увлечения этими гармоническими струями... Он глядит как-то торжественно и, умиленный, увлеченный, убаюканный чарующими мотивами, едва слышно стучит такт ногой, объясняет себе страстным взглядом, нетерпеливым движением... Не таков образ охотника, отуманенного зыком паратой стаи - это немой, окаменелый человек: одни полураскрытые, дрожащие губы, да глаза, жадно устремленные на один дорогой для них пункт, дают знать, что это еще живой человек. А вот дикие, неистовые крики слились и покатились одною волной; чуткое ухо доносит охотнику, что зверь пошел "прямика", стая ведет к нему... О, тогда не глядите охотнику в глаза; вам будет и жалко и страшно следить за этими муками в человеке, у которого сперлось дыхание, остановилась кровь.

Я подъехал и стал за спиной у Бацова; гоньба в острове в это время дошла до крайнего предела озлобления и неистовства. Слушая отсюда этот оглушительный рев и завыванье, казалось, будто весь остров с его кущами, зарослью и кочкарником сорвался с места, кружится и стонет каким-то зловещим всесокрушающим стоном. Рог за рогом, порсканье и окрики выжлятников, подбивавших в стаю, слились в одну нераздельную, неумолкавшую ноту

- Береги, - шепнул я Луке Лукичу, - глядя как лисица, отслушивая гончих, "тыняла" между кустов, пробираясь лощиной прямо к его нотам.

Горячий охотник не выдержал и, отдав не вовремя свору, понесся навстречу к лисе, но, в тот миг, когда Карай и прочие собаки с нею встретились, Патрикевна - "пала", собаки сгоряча пронеслись, и она шмыгнула мимо моей лошади; я поскакал вслед за нею по степи, но, увы, пока Бацов успел справиться и показать ее собакам, плутовка была уже вблизи сурчины и, не дождавшись Карая, успела понориться. Бледный и растерянный подскакал ко мне Лука Лукич; он проклинал и меня за появление не в пору, и себя за то, что родился, не в пору на свет и, собравши на свору собак, снова стал на лазу.

Я подъехал к Егору, который тем временем успел уже второчить лисицу. Выжлятники то там, то сям выскакивали из острова сбивать прорвавшихся гончих; кой-где травили, вторачивали и подавали позов - что "зверь принят"; ловчие то и дело накликали своих послушных выжлят на новый след, и снова в острове закипела с большой силой и с большим остервенением дружная, свирепая, неотвязная гоньба. Вот и негодующий сосед мой отгокал и второчил лисицу, потом и другую, я подъехал к нему снова и поздравил его с удачным полем: Лука Лукич глянул на меня приветливее; он уже не проклинал своей судьбы, потому что в тороках у него красовались две матерые лисицы. Последним становилось в острове плохое житье: никакие хитрости и увертки не помогали бедняжкам, застигнутым врасплох на их сборном пункте; ни густая заросль, ни высокие кочки, между которыми они успевали на время скрадывать след и затруднять гоньбу, не служили для них убежищем и защитою: то там, то сям оторопевшая Патрикевна, не находя никаких новых средств к обману и уверткам, выносилась из опушки прямо в пасть к борзым. Редкая из них в этом крайнем случае успевала обмануть бдительность охотника и увернуться от его своры. Вся игра Патрикевны оканчивалась все-таки тем, что она после всех ловких и грациозных уверток через две-три минуты, туго притороченная за головку к задней луке, помахивала пушистым хвостом по кожаному потнику...

Стая кабанов