В степях юго-восточного Казахстана. (Из воспоминаний старого охотника-противочумника). (Ю. Миленушкин)

В конце февральского пасмурного дня выехал я из уйгурского села Дубун, чтобы обследовать зимние колхозные фермы в степи и потом уже двигаться домой, в горы.

Две недели назад началась моя очередная обследовательская поездка по горам, степям и полупустыням Уйгурского района, расположенного в самом отдаленном, юго-восточном углу Алма-Атинской области. Дубун - один из последних этапов на этом длительном пути.

Легкая двуколка тащилась по отчаянной солончаковой грязи навстречу ветру. После вкусного бешбармака у своего знакомого Хашима Хатабакиева я был сыт и бодр, но мой усталый конь два дня стоял полуголодный и плелся нехотя, словно предчувствуя длительный и тяжелый путь в родные горы.

Полтора часа двигался я по скучной, однообразной равнине, усеянной маленькими кустиками саксаула с бесчисленными норками песчанок вокруг них. Эти зверьки, очень похожие на серых крыс, виднелись то тут, то там у отверстия своих глубоких нор. Сидя на задних лапках, песчанка смотрит на проезжего и вдруг, мелькнув длинным хвостом, исчезает в норе.

Наконец я добрался до типичных степных мест. Здесь царство высокой травы - чийника. Он растет густыми, жесткими пучками на огромных пространствах в степной зоне Илийской долины. Местами попадаются группы камышовых зарослей: они, как пригорки, выделяются в море однообразной травы, потоптанной во многих местах колхозными стадами коров и коз.

Вот, наконец, и ферма. Маленький казахский глинобитный домик, около него обширный загон для скота, тут же рядом полуразрушенные такие же глинобитные постройки - остатки старых поселений. Кругом степь и степь. На горизонте с севера, юга и запада далекие горы, подернутые прозрачной синеватой дымкой. На востоке безбрежная равнина Илийской долины уходит в пределы Китая. Здесь, может быть совсем рядом с этой фермой, пролегал маршрут великого путешественника Пржевальского, направлявшегося через "Илийские ворота" в просторы таинственной Азии...

Быстро упала на землю темная южная ночь. В бездне неба зажглись яркие звезды, Млечный путь, мерцая, перекинулся через безграничный небосвод. Сразу исчезли и дали и горы, и пространство вокруг стало еще необъятнее. Свежело... Напоив у степного ключа отдохнувшего коня, я пошел в дом.

В тесной комнатке козлиной фермы я поставил свой чемоданчик, повесил в углу ружье и опустился на рваную кошму. Заведующий фермой - казах средних лет с жиденькой бородкой - гостеприимно угостил меня традиционным чаем с каймаком и лепешкой. Обычные любопытствующие расспросы: кто, где живешь, есть ли жена и дети и т. д.

На полу маленькой - единственной в доме - комнатушки улеглись девять человек - вся семья моего хозяина. Я был уже десятый. Долго, долго мне не удавалось уснуть. Мешало все: и резкий крик новорожденных козлят, помещавшихся в той же комнате, и кошка, то и дело шмыгавшая по моей голове или по ногам, и беспокойство за большой кусок мяса дикого козла, убитого мной в горах, который я вез с собой и повесил на ночь над окошком с давно выбитым стеклом...

Ни одна скотоводческая ферма в этих местах не обходится без многочисленных собак. Они упрямо лезут в жилище, лежат у дверей, и плохо, если неопытный приезжий выйдет из дома без хорошей палки: за дверью непременно встретит здоровенный свирепый пес, верный хранитель колхозных стад. Один из них окончательно испортил мне ночь. Большая черная собака - любимец хозяев и прославленный охотник на иликов (косуль) - упорно лезла прямо на полушубок, которым я был накрыт, видимо желая спать на моем месте. Наглое, избалованное животное свирепо рычало, когда я толкал его ногой, и все время пыталось броситься на меня. Только после того, как я в сердцах огрел ее пряжкой тяжелого ремня, собака со злобным рычанием убралась в другую часть комнаты.

Глубокой ночью на ферму приехал еще гость. Хозяин вышел встречать его, и я слышал, как он отгонял лаявших собак, как казахи разговаривали о чем-то, как позвякивали стремена и расседланная лошадь принялась звучно жевать сено. "Каерды джатасын? (Куда лягу?)", - спросил удивленно гость, входя в полутьме в комнату, наполненную спящими людьми. Он лег рядом со мной, и сразу стало так тесно, что уже нельзя было и ноги согнуть. Но усталость и привычка к походной жизни взяли свое, и мне все же удалось заснуть.

Утро встретило меня такой ласковой красотой, таким свежим и чистым воздухом, такими несравненными красками, какие можно видеть только в далеких степных просторах. За триста пятьдесят километров от ближайшей железной дороги я чувствовал дыхание девственной природы необъятных степей...

Солнце поднялось над степью, желтеющие камыши и бурая прошлогодняя трава залиты ровным светом. Вокруг фермы в траве и камышах задорно кричат фазаны... Опять я сижу, поджав ноги, на кошме у низенького столика и пью чай с козьим молоком. Через час моя двуколка уже покачивается на неезженной степной дороге среди пучков чийника и кустов саксаула. На юге засыпанные глубоким снегом огромные вершины Джунгарского Алатау розовеют в призрачном степном воздухе, на севере хребет Кетмень тонет в синей утренней дымке. Туда, в подгорное село, поздней ночью притащит меня утомлений конь...

Едва отъехав от гостеприимной фермы, я увидел, как по тропинке перед самыми копытами коня пробежал красавец фазан и юркнул за куст в нескольких шагах от меня. Охотничье сердце не выдержало. У меня оставалось еще шесть патронов с дробью, и четыре из них я мог бы истратить сейчас. Два надо оставить на дорогу - на всякий случай. Да и невозможно охотнику быть в пути с пустым ружьем!..

Соскакиваю, привязываю уздечку к передней ноге коня, чтобы он не ушел, и с ружьем наготове иду за фазаном. Делаю несколько кругов среди чийника, жду вылета... Фазан всегда сначала бежит, быстро и ловко петляя между кустами, и только в том случае, если охотник или собака слишком "напирают" на него, он поднимается на крыло.

Соображая, куда побежит птица, делаю быстрый бросок в ту сторону. Резкий треск крыльев и с коканьем жар-птица вырывается из высокой травы. Привычная быстрая вскидка - и петух валится в куст. Подвесив его к поясу, осматриваюсь

Солнце начинает заметно пригревать. Со всех сторон несутся возбуждающие крики фазанов, бегающих в траве. Шагах в ста виднеется знакомая уже мне по прежним поездкам полоса высокого камыша. Там пробегает узенький степной арычок, и по этой долинке у воды, скрытой от солнца, всегда держатся фазаны. За камышом начинается открытое пространство. Фазан, застигнутый в этих камышах, непременно взлетит, чтобы не перебегать открытую площадку.

Взвожу курок и медленно двигаюсь к камышу, лавируя, чтобы оттеснить к арыку ближайших фазанов, бегающих близ меня.

Между густыми пучками чия еще лежит во многих местах тончайший слой снега. В Илийской долине, в степях и полупустынях Уйгурского района снега почти не бывает; Б декабре - январе он держится слоем толщиной в один-два пальца, но в феврале солнце уже сгоняет его почти всюду. На снегу отчетливо вижу знакомые волнующие "крестики" - следы только что пробежавшего передо мной фазана.

Вот и камыш, до арыка осталось шагов двадцать. Следы ведут прямо к воде. Поднимаю ружье к плечу и делаю несколько быстрых шагов. С отчаянным коканьем разом взлетают два петуха, и тут же я вижу еще одного. Вытянув шею, он быстро бежит на длинных ногах за куст степной колючки. От моего дуплета он срывается и, сильно махая короткими крыльями, несется вдоль гряды камышей. Один из стреляных фазанов падает, другой вдруг делает "свечу", круто забирая вверх и вверх. Перезарядив ружье, я спокойно слежу за ним глазами. Так ведет себя только смертельно раненная птица. Через две-три секунды петух безжизненным комом валится на землю. Поднимаю обоих фазанов и, любуясь красотой их яркого оперения, иду к своей тележке.

Узкая степная дорога вскоре выводит меня в широкие, открытые пространства, поросшие, сколько видит глаз, низкой седой полынью. Это излюбленный корм и домашних, и диких копытных животных. Кое-где виднеются чахлые кустики саксаула и степной колючки. Табунок степных антилоп - джейранов - пасется шагах в трехстах от меня. Стройные, легконогие животные поднимают головы и внимательно смотрят на приближающуюся двуколку. Стараясь не делать резких движений, вкладываю в стволы патроны с круглой пулей и картечью. Но джейраны очень осторожны. Не подпустив меня и на двести шагов, они обращаются в бегство. Мелькают их белые подхвостья, называемые салфетками. Через несколько секунд антилопы уже далеко... В бинокль я вижу, как они останавливаются и вновь начинают пастись, Старый козел с красиво загнутыми рогами долго стоит, как изваяние, следя за моей тележкой, медленно движущейся в степном мареве по направлению к далеким горам.